Бакка пошел в атаку:

— Поэтому мы должны его сразу же признать, и постараться войти в доверие к будущему императору.

— Может, это излишний риск? — негодование Глабриона пошло на убыль. Он затеребил свою мантию. — Константин может потерпеть поражение. В этом случае мы должны будем заявить, что другого выхода у нас не было.

— И станем политическими евнухами, — скорбно откликнулся Бакка. А потом, воодушевившись, продолжил: — Если будем действовать сразу — он ведь похож на сильного человека, миссия которого — спасение Рима, — то сам Господь улыбнется нам.

— Что-то вы слишком уж на него надеетесь, — насмешливо сказал Мурена.

— Я говорю искренно.

— М-м…

— Следует принять во внимание Арморику.

— Что вы хотите сказать?

— Нарушение субординации, открытое неповиновение. Небеса посылают нам прекрасную возможность.

Глабрион выпрямился.

— Какую? — пропищал он.

Бакка сделал паузу, стараясь в полной мере завладеть вниманием присутствующих.

— Не имея побудительного мотива, Константин не будет заходить в Арморику. Ведь это малонаселенный полуостров. И если он не ожидает от них удара по своим тылам, то он их и проигнорирует. Так в свое время и Максим поступил, потому что Грациллоний гарантировал ему безопасность.

Мурена сердито на него взглянул:

— Вы что же, думаете, что Грациллоний призовет армориканцев защищать Гонория?

— Вряд ли, — ответил Бакка. — Не думаю, что он смог бы его защитить, да и вряд ли он этого хочет. — Он поднял указательный палец. — А думаю я, что мы, как первые друзья Константина, покажем ему преимущество взять под контроль Арморику. Тут вам и доход, и людские ресурсы. И то, и другое ему ой как нужно! А в дальнейшем — и это нам особенно нужно — он уничтожит эту вооруженную деревенщину, эту раковую опухоль в нашем государстве, прежде чем она разрастется дальше. Одно это покажет европейским магнатам, кто он такой. Они посмотрят на него как на своего освободителя. С самого начала он продемонстрирует готовность взять власть в свои руки, а за этим последуют и покорность, и поддержка.

— А войск ему хватит? — засомневался Мурена.

— На это много не потребуется. Это же не варвары, а римские солдаты. Имперские римские офицеры, выполняющие свои функции. Им понадобится лишь занять Конфлюэнт. Тогда для Грациллония все кончится, и Арморика будет нашей.

Перед Глабрионом предстала восхитительная картина.

— Разбить Грациллония, — распевал он, — уничтожить Грациллония.

Грациллонию показалось, что бурю он видел издали. Синюшные гигантские тучи обрушивали громы и молнии, целясь в гребень горы, на которой он стоял. И удивился, когда все прошло спокойно и молния не поразила его в сердце.

С неба полился свет, по нему теперь плавали легкие, словно руно, облака. По созревающим пшеничным полям и напоенным влагой лесам гуляло лето. Тишину нарушало лишь жужжание пчел, хлопочущих в клевере, да гадание кукушки. Воздух был нежен, словно благословение, или женская рука.

Грациллоний занимался жеребцами и кобылами, когда к нему примчался мальчик с известием от Саломона. Оседлав Фавония, он на бешеной скорости поскакал в Конфлюэнт. Вдоль левого берега Одиты, по дороге, что вела от Дариоритума Венеторума, двигались незнакомцы. На какое-то мгновение потемнело в глазах. Такое состояние в последний раз испытывал он при потопе.

Мальчик предупредил его, что к ним шли римляне. Слухи о войсках, движущихся с востока, до него доходили и раньше. Кто же знал, что они уже рядом? Как давно не видела Арморика чего-либо подобного.

Впереди ехали двое мужчин. Один из них был в гражданской одежде. Голову другого венчал шлем с красным гребнем центуриона. За всадниками следовали тридцать два пеших воина. Солнечные лучи отражались от кольчуг, щитов и наконечников копий. Три человека в арьергарде вели навьюченных лошадей. Перед всадниками шагал человек в накинутой поверх воинского облачения медвежьей шкуре. В руке он сжимал древко штандарта с римским орлом.

Легионеры… словно в прежние времена, времена Цезаря и Адриана, в молодые годы Грациллония, тогда Британия все еще растила их… не уланы и не варвары, не деревенские рекруты, но настоящие римские легионеры. О Боже, как знакома была ему эта эмблема!

Оторопь прошла. Он стал разглядывать толпу, двигавшуюся в более чем ста ярдах от него, позади легионеров. Были это люди из Озисмии, человек пятьдесят, угрюмые, в грязной одежде. Шли они с копьями и пиками наперевес, с топорами на плечах. Грациллоний даже не оглядываясь знал, что из леса тоже вышли люди и стояли сейчас возле пшеничных полей, а городские жители залезли на крепостную стену и столпились возле ворот. Ему слышно было, как они тихо переговариваются друг с другом.

Солдаты не смотрели ни вправо, ни влево, тем более не оглядывались назад. Они шли к Конфлюэнту. Ритмично взлетала пыль от сапог. Центурион ехал с постоянной скоростью, поддерживая римский строевой шаг. Таким маршем они пронесли когда-то через полмира своих орлов. Двадцать четыре года назад таким же строевым шагом вошел со своими солдатами в Ис Грациллоний.

На противоположном берегу, у моста, с беспокойством наблюдали за происходящим двое часовых. Грациллоний проехал по мосту, копыта звонко простучали по камню.

— Встаньте в сторону, — приказал он. — Скомандуйте часовым спуститься со стены. Освободите проход и улицу. Соблюдайте порядок. Действуйте!

Лица солдат выразили облегчение. Теперь они знали, что делать, и поспешили исполнить приказание.

Он поскакал навстречу легионерам. Приблизившись, стал различать лица. Родственные лица, и не то чтобы он узнал кого-нибудь, но, несомненно, свои. Не менее двадцати из них могли быть только британцами. Теперь они видел и знаки отличия. Второй Августа. Его легион.

Грациллоний поднял правую руку в римском приветствии. Вероятно, он показался им странноватым: крупный мужчина; волосы и борода — каштановые с проседью, грубая галльская туника и бриджи пропахли потом, дымом и лошадьми, и при этом великолепная лошадь, и меч не длинный галльский, а такой же, как у них.

Центурион ответил ему тем же жестом. Грациллоний дернул поводья и поехал рядом с центурионом, колено к колену. Поскрипывали кожаные седла, да слышался четкий звук шагов позади. Центурион был худ и темноволос. Если бы не загар, кожа его была бы светлой. Всадник, что ехал по правую от него руку, — долговяз и белокур, больше похож на горожанина, однако же оказался способен на такое долгое путешествие.

— Хайль, — поприветствовал его Грациллоний, — добро пожаловать в Конфлюэнт.

— Хайль, — неприветливо откликнулся центурион. Оба всадника недружелюбно на него уставились.

— Я Валерий Грациллоний. Можете считать меня здешним руководителем. Как только я услышал о вашем приближении, поторопился вас встретить.

— Вы Грациллоний? — воскликнул штатский. Он едва опомнился. — Это неожиданно.

— Вы, я думаю, согласитесь, что обстановка сейчас… гм… во многих отношениях непростая.

— Начиная с того, что вы при оружии, — заметил центурион.

— Времена нынче опасные. Большинство людей носит оружие.

— Я это уже заметил. И пришли мы сюда частично по этой причине.

Грациллоний почувствовал боль. «Мой брат, легионер, к тому же из моего легиона, неужели мы должны вот так препираться? Зачем? Как жили вы все эти годы в Иске Силурум? Может, ты знаешь, стоит ли до сих пор дом моего отца, и если да, то кто владеет теперь его землей? Что значит для тебя твоя эмблема, которую носили еще четыре сотни лет назад? Не посидеть ли нам лучше за чаркой вина? У меня еще не кончились запасы Апулея. Я охотно угостил бы тебя, центурион, и мы поговорили бы с тобой о прошлом».

— От имени Константина, — холодно обронил он.

— Августа, — уточнил штатский.

— Не будем ссориться, — сказал Грациллоний. — Могу я узнать ваши имена?