— Постараюсь простить тебе все то, что ты мне сделал, — продолжила она. — Буду молиться за твое спасение. Но больше всего буду молиться, чтобы Господь не позволил тебе сбить с пути истинного других людей.

— Прощай, — он повернулся и вышел.

Она побежала за ним.

— Что? — завопила она. — Ты уходишь вот так? Ты настолько груб, что и выслушать не хочешь?

— Закон этого не запрещает, — бросил он через плечо.

— Да ты просто трус, вот что! Ты не осмеливаешься услышать правду о всем зле, которое ты мне причинил.

Он удержался, чтобы не сказать: «Да, боюсь. Боюсь, что ударю тебя, но тогда я просто сломаю тебе шею».

И тут же к нему пришло сожаление.

— Мне бы хотелось, чтобы все закончилось по-другому.

И все же он не оглянулся. В прихожей он взял промокшую пенулу и натянул ее на голову. Ветер рванул у него из рук дверь, он толкнул ее назад и сквозь разыгравшуюся бурю двинулся к Конфлюэнту.

Над ними нависло зимнее серое, безликое небо. Деревья своими ветвями протыкали его насквозь. Стелился туман. Под ногами шуршали промокшие листья.

Наконец Бэннон сказал:

— Это здесь.

Господином он больше Грациллония не называл, но тем не менее разыскал именно его. «Я решил прийти к вам сам, — сказал он, а не посылать охотника, который набрел на это. Это дело властей. Вы человек бывалый и знаете, как могут раздуть эту историю римляне, стоит им только услышать. Начнут копать, кто это сделал… но уж, во всяком случае, никто из Озисмии сделать этого не мог, если только он не совсем помешанный». В лес они пошли вдвоем, никому о том не рассказав.

Люди обходили стороной место, к которому они сейчас направлялись. Молва говорила, что там водятся злые духи и прочая нечисть. Дохалдонец пошел туда только потому, что искал двух пропавших деревенских детей. То, что он увидел, заставило его бежать домой без оглядки. Дома он сразу схватился за амулет, твердя заклинания.

Посреди пруда, окруженного ивой и заросшего камышом, возвышался камень, похожий на алтарь для троллей. Рядом стоял огромный бук. Давным-давно в него ударила молния, и огонь выжег в стволе большое дупло. Грациллоний присел на корточки и заглянул внутрь. Сердце его замерло на несколько мгновений, когда он увидел то, на что указывал Бэннон. Оно было очень маленькое, черное, поросшее такими же грибами, что росли снаружи. Еще несколько лет, и там не останется и следа.

Он посмотрел в глазницы крошечного черепа.

— К малышам, что вы потеряли, это отношения не имеет, — сказал он тихо. — Ваши дети умели ходить. А это череп младенца, скорее всего, новорожденного. И лежит он здесь довольно давно.

— Да, — мрачно согласился Бэннон, — его и колышком закрепили. Волк этого не сделает.

Грациллоний проверил и кивнул:

— Человеческое жертвоприношение.

— Никто из наших этого не сделает!

— Без сомнения. — Грациллоний не знал, правдивы ли рассказы о кровавых жертвоприношениях в старые времена, но римляне давным-давно искоренили друидов в Галлии. Боги жрецов, которым до сих пор поклонялись армориканцы, довольствовались земными плодами. Только самым могучим богам приносили в жертву животное, да и то на большой праздник.

— Скорее всего, какой-то сумасшедший, а, может, бродячий варвар или кто там еще? — сказала Грациллоний. — Если хочешь, я сам похороню этот бедный черепок. Почему ты так беспокоишься?

— Я думаю о потерявшихся детях…

— Не в первый раз дети уходят и теряются, не всегда их потом и находят. Мне очень жаль, но такова жизнь. А этот череп никакого отношения к ним не имеет.

Бэннон схватил Грациллония за запястье:

— Так ли? Вы можете поклясться, что по лесу не ходит черный колдун и не крадет маленьких детей, чтобы потом сварить их в своем котелке? Моей деревне нужны доказательства, а не пустые слова.

Грациллоний отлично все понял. На душе у него было тяжело.

— Тебе, наверное, лучше поговорить с Ниметой, — предложил он.

Бэннон кивнул:

— Я не стану бездумно обвинять ее. Она нам здорово помогла, — он сжал губы. — Но мы должны быть уверены.

— И я…

— Если она невинна, то, может, и скажет, как все было на самом деле. Сейчас нам, правда, нечем ей заплатить. Пойдем со мной. Это может помочь. А вы человек справедливый. Справедливых людей сейчас мало.

Грациллоний понял без слов: крестьяне думали, что если она в конце концов была убийцей, а отец пытается ее защитить, то они убьют обоих.

В лампах трепетало пламя. Ярче всех горела бронзовая римская лампа. В нее заливалось масло. Нимета получила ее за работу совсем недавно. Когда мужчины подошли к знакомому дубу над Стегиром, на землю опустилась темнота. Нимета пригласила их в дом и предложила переночевать. Не идти же домой в потемках.

С деревянными кружками, полными душистого меда, сидели они на табуретах и смотрели на хозяйку. Она, несмотря на холод, стояла перед ними босиком, однако же в красивом вязаном платье из тонкой шерсти, облегавшем ее гибкую ладную фигурку. Полыхали рыжие волосы, блестели зеленые глаза. Грациллоний обнаружил вдруг, что тощая его девчонка превратилась в женщину, полную соблазна, однако в красоте ее было что-то дикое — не то лисье, не то ястребиное.

— Пусть уничтожит меня сама Эпона, если лгу, — голос ее звучал по-кошачьи мягко. — Не трогала я ни вашего, ни чьего-либо другого ребенка.

Бэннон посмотрел на Грациллония. Кто-то же должен сказать. Грациллоний принял на себя этот груз. Казалось, под его тяжестью затрещат кости. Сказал:

— Твой ребенок тоже потерялся полтора года назад.

Во взгляде ее был упрек.

— Да. Так что, вы хотите устроить мне суд? Так напустите на меня собак или еще что-нибудь придумайте. Боги меня поддержат.

— Нет, ничего подобного я не предлагал, — прохрипел он.

— Но ведь ты же колдунья… — начал Бэннон и осекся. Нимета смерила его взглядом и слегка улыбнулась. Да ей с ее магией ничего не стоит выдержать любой суд.

Староста откашлялся.

— Никто из нас тебя не обвиняет, — сказал он. — С нашей стороны это было бы дурно.

И опять она улыбнулась.

— Если бы римляне прослышали о человеческих жертвоприношениях языческим богам, они бы послали сюда солдат, которые поубивали бы мужчин и сожгли их дома. Но как нам теперь быть? Должны ли мы бояться того, что это снова произойдет? Можешь ли ты найти наших потеряшек, мудрая женщина?

Нимета покачала головой. Скудное освещение не позволяло рассмотреть, выразило ли ее лицо сочувствие.

— Меня уже не первый раз об этом просят, — сказала она. — Может, когда-нибудь я выучусь этому, но пока способности мои очень слабы, а лес хранит свои секреты.

— Ну а убийца? Можешь ли ты выследить его для нас, так чтобы мы положили ему конец?

Несколько мгновений она стояла молча. Сквозь ставни донесся крик совы: раз, другой, третий.

— Это человек опасный, — медленно сказала она. — Жертвоприношение, такое, как это, если оно выполнено по правилам, требует вмешательства потусторонних сил. Поэтому я боюсь накинуть сеть на этого человека. И все же землю от него надо очистить. Тем более, что вскоре сила его может увеличиться.

Грациллоний почувствовал, что в ее голосе скрытый намек. Страх полоснул его по сердцу, словно ножом. Бэннон тоже почувствовал подтекст и, напротив, восторженно воскликнул:

— Ты знаешь, кто это?

— Нет, — ответила Нимета. — Я лишь догадываюсь, но я могу ошибаться.

— Кто?

— Кэдок Химилко, тот, что ходит по тропам в необжитых землях.

Грациллоний, уронив кружку, вскочил на ноги.

— Нет, на тебя, наверное, подействовала луна! — закричал он на языке Иса.

Бэннон встал рядом с ним, взялся за рукоятку меча.

— Пусть говорит.

— Но ведь он… я же его знаю, и ты, Нимета, — тоже. Он же ведь муж твоей сестры, — забормотал Грациллоний. — К тому же он христианин.