— Да, мы.
— Тогда прошу вас следовать за мной.
Он зашагал через площадь, даже не обернувшись поглядеть, идут ли они следом. Бьорн с сыном переглянулись и поспешили за ним. Шел карлик быстро, и это еще мягко сказано. Он шустро петлял по лабиринту совершенно одинаковых улочек. Иногда останавливался на углу, поджидая своих спутников. При этом он смешно раскидывал в стороны свои коротенькие ручки и раздраженно ронял их:
— Ну, вы идете? У меня и другие дела есть…
И припускал еще быстрее.
И вдруг оказалось, что они пришли. Карлик остановился перед дверью в стене так неожиданно, что они чуть на него не налетели.
— Заходите, господа! — сказал он, со скрипом отворив ее, и посторонился, пропуская гостей.
Они вошли в уютный мощеный дворик, в глубине которого стоял ярко-желтый свежеоштукатуренный домик. Карлик постучал в окошко двойным стуком, предупреждая о своем приходе, и открыл дверь, украшенную скрещенными сосновыми веточками.
— Отряхните, пожалуйста, сапоги и заходите!
Комната, в которой оказались Алекс с отцом, нисколько не походила на пещеру колдуньи, какой ее обычно представляют. Ни котла, кипящего в закопченном очаге, ни запыленных склянок на покривившихся полках, ни черной кошки, трущейся у ног. Ничего подобного. Сверкающая чистотой плита, тщательно выметенный пол, на столе скатерть в голубую клетку без единого пятнышка, два стула с подушечками на сиденьях, навощенный буфет, на окошках занавески.
— Если вам не трудно, снимите, пожалуйста, сапоги…
Они повиновались и, стоя в носках, ждали, пока хозяин тоже разуется.
— Бригита! — покончив с этим, окликнул он. — Пришли!
— Веди их ко мне… х-с-с… х-с-с… — отозвался хриплый голос откуда-то из глубины дома.
— Ты, может, встала бы…
— Сказано тебе, веди!.. х-с-с… х-с-с…
Когда карлик ввел их в спальню, Бьорн и Александер глазам своим не могли поверить. Брит — неутомимая Брит, несокрушимая Брит, Брит, которой и жара, и стужа нипочем, колдунья Брит лежала в постели в ночной рубашке, укрытая пуховой периной, бессильно откинув голову на подушку. На столике остывал в чашке какой-то недопитый отвар.
— Что-нибудь… х-с-с… х-с-с… неладно, Бьорн? — вяло спросила она.
Алекс смотрел на колдунью как завороженный. Он никогда не видел ее так близко. Пергаментное, сморщенное, запредельно старое лицо, глаза-щелки, такие узкие, что невозможно было поймать их взгляд, крепко сжатые губы — словно какая-то столетняя черепаха, переодетая женщиной. «Может, ей и правда триста двенадцать лет…» — подумалось ему. Ее тело под одеялом было как вязанка сухого хвороста.
— Да, но, похоже, у тебя у самой не все ладно… — ответил Бьорн.
Она раздраженно отмахнулась.
— Хальфред! Приподними меня… х-с-с… х-с-с… и выйди.
Карлик, которого она назвала Хальфредом, подошел и помог ей сесть в постели. Взбил подушку, подмостил ей под спину и послушно удалился.
— Что тебе нужно, Бьорн… х-с-с… х-с-с?.. Зачем меня искал?
— Брит, помнишь, ты принесла нам ребенка, десять лет назад?
— Я все помню… х-с-с… х-с-с… и это, и много чего другого… все, что было… я бы и рада забыть, но все это врезано в память… как в твердый, твердый камень… врезано…
— Значит, помнишь этого ребенка?
— Да…
Она беспокойно перекатила голову по подушке, отвернувшись от него.
— И тебе, полагаю, известно, кто он такой?
— Само собой… я же его и пометила… х-с-с… х-с-с… крестом на ладони…
— Теперь этому мальчику десять лет, Брит. Мы вырастили его и, как ты и велела, никому ничего не говорили. А на прошлой неделе его похитили.
— Знаю… х-с-с… х-с-с… и знаю кто…
— Волчица, Брит. Это от тебя она узнала, как его найти?
Колдунья помолчала и вдруг сплюнула на пол обильной черной слюной.
— Эта шлюха! — тихо и глухо проговорила она. — Эта сука поганая… она обдурила меня, Бьорн… я оттого и слегла, видишь… х-с-с… х-с-с… печенку мне, гадина, надсадила… я ей все зубы по одному повыдергаю ржавыми клещами… отравлю, чтоб вся почернела, чтоб ее всю раздуло, пусть-ка тогда покрасуется… х-с-с… х-с-с… патлы оторву и к заднице приклею… я ей…
Алекс, не удержавшись, прыснул, и отец предостерегающе ткнул его локтем.
— Брит, Совет долго обсуждал это дело. Как ты понимаешь, мы не можем послать армию на Большую Землю. Мне готовы дать в помощь несколько человек, но и только. Вот почему я здесь, Брит. Чтоб вернуть мальчика, нам нужна ты. Поможешь?
— Я больна… х-с-с… х-с-с…
— Понимаю, но ты ведь от бездействия и заболела. Тебе нельзя опускать руки.
Колдунья поморщилась. Что-то, видимо, ее грызло. Иначе почему она до сих пор ничего не предприняла, чтобы отомстить? Что могло приковать ее к постели — ее, которая за всю жизнь и не присела ни разу? Уж очень это было на нее не похоже.
— Так как же, Брит? — осторожно закинул удочку Бьорн. — Если хочешь, я заплачу.
Она нервно хмыкнула.
— Мне деньги ни к чему… х-с-с… х-с-с… ты же знаешь.
— Ну так как? Что тебе мешает?
Она беспокойно завозилась, зашевелила длинными худыми пальцами.
— Я подумаю… х-с-с… х-с-с… передам тебе ответ через Хальфреда… дня через два… а теперь оставьте меня в покое…
После чего перевернулась на бок, словно собираясь уснуть, давая понять, что аудиенция окончена.
— Мы рассчитываем на тебя, Брит, — сказал на прощание Бьорн, — ты — наша последняя надежда.
Повернувшись к двери, они увидели, что к противоположной стене придвинута еще одна кровать. Судя по размеру, принадлежащая Хальфреду. Край безукоризненно белой простыни был аккуратно отогнут поверх одеяла, подушка взбита — ни складочки, ни вмятинки. На стене висела восхитительная скрипочка, инкрустированная рогом и слоновой костью, с завитком, вырезанным в виде девичьей головки.
Карлик поджидал их в кухне, сидя у плиты.
— Я провожу вас, — сказал он, вставая.
Все трое снова обулись и вышли. На этот раз Хальфред не поспешал впереди, а шел рядом, стараясь не слишком оттеснять их в глубокий снег.
— Вы хотите взять Бригиту с собой? — спросил он, помолчав с минуту.
— Вы подслушивали под дверью… — невольно улыбнулся Бьорн.
— О нет, я не подслушивал, я слышал — это не одно и то же. Стенка тонкая. Так вы собираетесь ее увезти?
— Не знаю. Она, кажется, не очень расположена ехать.
— Ах, я надеюсь, она поедет. Ей это, во всяком случае, пойдет на пользу, уверяю вас!
«Вы живете вместе?» — чуть не спросил Бьорн, однако сама мысль, что Брит может жить вместе с кем бы то ни было, казалась настолько дикой, что он видоизменил вопрос:
— Так вы… вы о ней заботитесь?
— Ну да. Вот уже четыре недели, как она у меня. Но с моей стороны тут нет особой заслуги. Она все больше лежит и почти ничего не просит.
— Вы давно с ней знакомы?
— Само собой. Полвека, если не больше! Все, кто с какими-нибудь отклонениями, знаете, так или иначе между собой знакомы: калеки, безумцы, карлики, ведьмы… Но прежде мы с ней и не разговаривали-то, в сущности, ни разу. Привет, Хальфред, привет, Бригита, сделали ручкой да разошлись. Только и всего за пятьдесят лет — не так уж много, согласитесь. А тут как-то вечером она и постучись ко мне. Я сразу понял — что-то с ней не так. «Можно войти… х-с-с… х-с-с?..» Ну, говорю, заходи. У меня и в мыслях не было, как оно обернется. А она входит, оглядывает все кругом, словно инспектор какой, — буфет, стол, плиту, все-все, а потом знаете что делает? Идет прямиком в мою спальню и ложится в кровать — в мою кровать! И все это, прошу заметить, не снимая сапог! И знаете что заявляет?
— Не знаем.
— Она заявляет: «Я остаюсь здесь».
— Ничего себе! — воскликнул Алекс. — А вы не пробовали ее выставить?
— А законы гостеприимства, молодой человек? Как можно выбрасывать людей за дверь, тем более больных! А она была очень больна, бедняжка. Больна от того, что далась в обман Волчице. Не могла перенести, что ее провели. С ней за всю жизнь такого еще не случалось. Она прямо пожелтела вся! Я имею в виду, у нее сделалась самая настоящая желтуха! Когда она ко мне пришла, она была желтая, как лимон. Я ухаживал за ней: смастерил ей кровать по росту, купил ночную рубашку, поил с ложечки овощными супами. Теперь она идет на поправку, но вот душевное состояние… Я уж ей и на скрипке играл, и песни пел, а ее все не отпускает… Прошлой ночью так стонала во сне… я со своей кровати слышал. Прямо сердце надрывается, скажу я вам!
