Хоффман что-то затевал. Дом заметил, как он сжал челюсти.

— Ты ведь знаешь, как я потерял жену, да?

— Она не успела вернуться в Эфиру до удара «Молота». — Дом слышал и другое: что солдатам на всех КПП было приказано не выпускать ее из города, потому что она уехала против воли мужа, но ему не хотелось задумываться о том, какая трагедия крылась за этим. — Вы знаете, каково это — нажимать на курок. Вы это хотели мне сказать, сэр?

— Нет. Я собирался сказать, что Прескотт умудрился предупредить свою секретаршу, и та попросила сестру приехать в Эфиру, а я играл по правилам и не предупредил собственную жену. И потерял ее. Я все сделал неправильно, и она умерла — из-за меня. — Хоффман проникновенно взглянул на Дома. — Я не знаю, что она чувствовала в свои последние минуты, и меня не было там, чтобы облегчить ее страдания. Но ты был там, рядом с Марией. Никто не может требовать от человека большего, Дом.

Хоффман снова бросил взгляд на часы. Дом пытался придумать какой-нибудь ответ, как вдруг воздух, казалось, сотрясся и кто-то принялся забивать гвозди в его барабанные перепонки. По всей базе завыли тревожные сирены, и эти пронзительные вопли, то на высокой, то на низкой ноте, пробуждали в каждом человеке примитивный страх. Даже если вы никогда в жизни не слышали подобного звука, вам все равно сразу хотелось мчаться в укрытие. И сторожевой пост располагался прямо над одной из сирен.

Хоффман просто закрыл руками уши и ждал, по-прежнему глядя на море. Дом попытался отвлечься от шума, но ему казалось, что даже его носовые пазухи вибрируют.

Тишина наступила внезапно. У Дома еще гудело в ушах.

— По-моему, слышно неплохо, сэр, — произнес он.

— Добавь к этому катера с радарами, и все чувствуют себя в безопасности. Мне пора. Сегодня официальное открытие столовой для сержантского состава, и меня ждут. — Хоффман развернулся к лестнице. — Спасибо за то, что выслушал меня, Сантьяго. В Хасинто я не слишком думал об этом. А теперь как будто кто-то нажал на кнопку — и те ощущения вернулись. Каждый раз, когда я смотрю на ряд «Броненосцев», мне вспоминаются те сожженные машины на дорогах.

Дом еще некоторое время постоял после ухода Хоффмана; он очень хорошо понимал, кто здесь на самом деле кого слушал — хотя Дом почти ничего не сказал. С Хоффманом все было в порядке. Каждый — абсолютно каждый — совершал безумные, совершенно нехарактерные для себя поступки и на этой войне, и на прошлой войне, но это не означало, что такой человек оказался порочным или безвольным.

Да, определенно пора было выпить. Приглашение в сержантскую столовую было знаком принадлежности к особой касте, знаком признания, а не просто поводом напиться до умопомрачения. Это было проявлением гостеприимства. А также символом того, что нормальная жизнь возвращается. Андерсен и Росси расстарались изо всех сил, чтобы обустроить помещение как надо, и не явиться, получив приглашение, было бы грубостью. Придется идти.

В столовой было не слишком просторно, и стало совсем тесно, когда сюда набилось множество народу. Заметив на каменном полу какие-то краны и трубы, Дом догадался, что когда-то, до появления холодильников, это помещение служило в качестве ледника, хотя, откуда они брали здесь лед, оставалось загадкой. Куча ящиков из-под патронов превратилась в бар; на стене позади «бара» красовалась пара топоров, захваченных у червей. Давали пиво, точнее, нечто, напоминающее пиво, и некую желтую, как моча, жидкость с неприятным запахом; ее разливал из стального бочонка Диззи. Какой-то капрал инженерных войск, прежде чем опрокинуть свою оловянную кружку, заглянул в глубины бочонка.

— Черт, просто мерзость! — Он осушил кружку вторым глотком, крепко зажмурившись, и протянул ее за новой порцией. — Мы можем соорудить для тебя самогонный аппарат получше, Диз. Давай обсудим дизайн.

— Это отличная партия, — возразил Диззи. — Нужно только, чтобы оно немного постояло, созрело, так сказать, и все.

— На стол накрывала Матаки, ребята! — заорал Росси, стараясь перекрыть гомон. — Эти штуки на вилочках для коктейлей — не фрикадельки, понятно?

Все захохотали как сумасшедшие. Людям необходимо было отпраздновать что-то, и сейчас они получили не самый плохой повод выпить. Они сидели целыми и невредимыми в чистом, сухом, теплом помещении — настолько теплом, что нечем было дышать, — со стаканом и в окружении товарищей. Дом не видел Маркуса, но Хоффман и Аня были здесь, а Берни в шутку обхватила Бэрда рукой за голову; Коул не пытался вызволить его и только гоготал.

— Ну, кто здесь самый умный? — Свободной рукой Берни ущипнула Бэрда за щеку. Дом даже не думал, что он способен вытерпеть от нее нечто подобное. — Кто починил пушки? Это ты починил большие пушки? Ты? Умный мальчик! Бабуля гордится своим внучком!

— Какие пушки? — спросил Дом.

Коул вытер ладонью слезы.

— Оборонные пушки. — Он покачал головой и снова расхохотался. — Он помогал ребятам из береговой артиллерии. Черт, Бэрд умеет все что угодно чинить.

Несмотря на насмешки, Бэрд, казалось, был доволен собой. Дом ощутил приступ вины за то, что когда-то считал его наглым, эгоистичным придурком, которому не место в отряде «Дельта». Да, такой был сегодня вечер. Он решил не пить больше одной кружки, чтобы сентиментальность снова не напала на него.

Дверь приоткрылась, и на пороге показался Маркус с таким видом, словно готовился атаковать позицию червей. Дом знал: он закрыл бы дверь и ушел, если бы один из солдат не заметил его и не втащил в столовую за руку.

— Я на дежурстве, Дом, — запротестовал Маркус, отодвигая кружку с пивом. — Просто из вежливости зашел.

— Это ваша столовая, сержант Феникс.

— Допустим. — Наушник его был на месте. Дом не помнил, чтобы он в последнее время ходил без рации, даже в свободное от дежурства время. Он практически постоянно слушал переговоры, просто на всякий случай, и Дом не мог понять, зачем это Маркусу: чтобы отвлечься или потому, что он по-прежнему чувствовал персональную ответственность за решение всех мировых проблем? — Но все равно пить не буду, боюсь ослепнуть от этой отравы.

— Все тихо?

— Двое пьяных бродяг подрались, больше ничего.

— Теперь они не бродяги.

— Хорошо, значит, подрались двое пьяных подонков.

Маркус незаметно обводил взглядом зал, и Дом знал: он ищет Аню. «Ага, она вон там, рядом с Хоффманом, дружище. Сделай же что-нибудь». Затем взгляд Маркуса остановился, он явно нашел то, что искал; затем он снова посмотрел Дому в глаза. Это переполнило чашу его терпения.

— Клянусь, никогда больше не стану совать нос в твою личную жизнь, — заговорил Дом. — Но давай уж делай свое дело или слезай с горшка, понятно? Я видел твое лицо, когда ты подумал, что она погибла. И я знаю, что значит прийти слишком поздно.

Маркус даже не пожал плечами. На миг он замер, словно парализованный, затем медленно поднес палец к уху. Дом решил было, что он снова пытается уйти от разговора, как вдруг болтовню и хриплый хохот заглушил какой-то шум, словно гигантское животное хватало ртом воздух. Этот звук сменился ревом, поднявшимся до визга, затем снова раздался рев. Это включились сирены. Люди ждали, но сирены не собирались останавливаться.

— Кто-нибудь выключит эту чертову штуку? — крикнул Хоффман. Дом едва расслышал его. — Сколько можно их проверять?

Но Маркус сидел, по-прежнему прижав палец к наушнику. Мыслями он был где-то в другом месте.

— Эй, народ, слушайте, это не проверка! — закричал он. — Внимание — у нас происшествие. Налет на ферму Джонти.

На несколько мгновений в столовой воцарилась тишина.

— Что за налет? — спросил Дом.

— Дом и сараи горят. Об этом сообщил пилот одного из «Воронов». Первые шесть отрядов, следующих по расписанию дежурств, — вперед!

Столовая опустела, и солдаты, грохоча ботинками, бросились за оружием и броней. Дом, бежавший к «Броненосцу», расслышал вой двигателей «Ворона» — это пилоты проверяли машины перед вылетом. Коул прислушивался к переговорам по рации.