Квартира Хоффманов, Хасинто, четырнадцать лет назад, приблизительно за неделю до применения «Молота»

— Виктор, ты не спишь?

Он плохо спал с того дня, как Прескотт принял решение устроить конец света. Хоффман понимал, что, если он лежит с открытыми глазами, это воспринимается как приглашение к беседе, но обсуждать свои проблемы с женой ему хотелось в последнюю очередь.

Голова у него гудела от переутомления, во рту стоял металлический привкус.

— Который час?

— Пять утра, — ответила она. — Ты просил разбудить тебя.

— Я уже проснулся. Спасибо.

Маргарет была женщиной педантичной, и он уважал ее за это. Она была юристом. Ей не было равных в ведении перекрестного допроса и выявлении лжи.

— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло? — спросила она.

Хоффман перебрался через нее и отправился в душ, размышляя о том, скоро ли в городе перестанет работать водопровод.

— Ну что я могу тебе сказать? Идет война, наши дела плохи, у нас скоро закончатся мешки для трупов. А больше ничего особенного.

— Не надо разговаривать со мной таким тоном. Мы женаты почти двадцать лет, и все это время шла война, с перерывом в шесть недель. Что-то изменилось.

Хоффман включил холодную воду.

— Поражение уже близко. Но ты сама это знаешь.

— Ты опять принимаешь боевой душ, Виктор.

— Что?

— Ты обливаешься холодной водой каждый раз, когда собираешься на передовую.

Маргарет знала его слишком хорошо. Хоффман в последнее время принимал душ реже и мылся холодной водой, чтобы подготовить себя к лишениям, которые придется переносить на поле боя. Но сейчас он и сам не сообразил, что делает. Подсознание говорило ему, что он скоро снова возьмет в руки автомат и займется настоящим делом.

«Черт!»

Он выключил воду и вытер конденсат со шторки душевой кабины, чтобы взглянуть на часы, висевшие на стене: три с половиной минуты. «Я знаю, сколько прошло времени, значит, я посмотрел на часы, прежде чем войти». Он знал, что у него есть странности, но такое?

— Все уже не просто плохо, верно? — спросила Маргарет.

По крайней мере, на этот счет ему не придется ей врать. Возможно, настало время подготовить ее к тому, что скоро должно произойти, и объяснить, почему это произойдет.

— Хуже уже некуда. Рано или поздно они победят.

Она стояла в халате, глядя на него, сложив руки, слегка наклонив голову набок, словно ожидала, что он сломается и признается во всем перед судом присяжных. Как, черт побери, сказать ей о том, что через пару недель большая часть Сэры превратится в выжженную пустыню? И как утаить это от нее?

В Хасинто она будет в безопасности. С ней все будет в порядке, поэтому он с легкостью принял решение ничего не говорить. В любом случае закон запрещает ему это. Он вынужден нести бремя, которое накладывает власть.

— Черт, — произнесла она, — что, нам уже пора приберегать для себя последний патрон?

— Если удача будет на нашей стороне, до этого не дойдет. — «Удача и Адам Феникс». — Но это кошмарные враги, и я не хотел бы попасть к ним в плен, дорогая.

— Ты же говорил, что они не берут пленных.

Хоффман провел бритвой по черепу.

— Возможно, это их единственное положительное качество.

— Сколько?

— Что?

— Сколько нам еще осталось, как ты думаешь?

Хоффман знал с точностью до нескольких дней, когда именно большая часть городов Сэры исчезнет с лица планеты. Военная тайна позволяла ему не говорить жене о том, что он ответствен за это.

Она возненавидит его, если узнает.

«Это решение принял Прескотт. Почему я беру ответственность на себя? А если бы я захотел остановить их — смог бы я сделать это?»

Он знал: они сделают это с ним или без него; не имеет значения даже то, что у него один из ключей. Но это было необходимо. Он тоже не видел иного выхода. Возможно, в конце концов, даже не важно, кто именно убьет тебя, важно только одно — как быстро это произойдет.

— Думаю, это вопрос нескольких недель, — произнес он.

Несколько секунд Маргарет молчала.

— Неужели мы ничего не можем пустить в ход против них? Куда девалось все наше химическое оружие? А спутниковые лазеры?

Она была умной женщиной. Она задавала логичные вопросы.

— Они засели в наших городах, — осторожно проговорил Хоффман. — Мы не можем нанести удар, не причинив при этом вреда людям.

Хоффман почти надеялся на то, что она сама догадается обо всем и избавит его от необходимости открывать правду; он хотел намекнуть ей на то, что применение оружия массового поражения приведет к девяноста процентам потерь, а может быть, он все-таки желал утаить эту правду, он и сам не знал.

— Я хочу спросить тебя кое о чем; возможно, это тебя оскорбит, — заговорила она.

«Приехали». Нет, вряд ли она догадалась обо всем. Даже острый как бритва ум Маргарет на это не способен.

— Спрашивай.

— Если дело дойдет до этого… Насчет последнего патрона — это была не шутка. Если это случится, если они победят, ты сделаешь это для меня? Застрелишь меня? Я видела репортаж из Бонбурга, и… я не хочу, чтобы со мной сотворили такое.

Одно дело — знать, что война жестока, а другое — видеть перед собой толпу врагов, желающих только одного — причинять страдания.

— Боже милосердный, жена, ты не должна думать о таких вещах.

— Виктор, я хочу знать.

— Ну хорошо. Да. Я обещаю. — «А смогу ли я это сделать? Как мне узнать, на самом ли деле настал конец? Может быть, позднее я пожалею об этом?» — Я не позволю, чтобы с тобой произошло нечто подобное.

Казалось, это ее успокоило. Он не думал, что наступление Саранчи так пугает ее. Он-то считал, что она последний человек на Сэре, который позволит себе поддаться страху, и что она встретит этих гадов у дверей с повесткой в суд. Вот почему он женился на ней — она никогда ничего не боялась.

— Спасибо. — Черт побери, сколько еще женщин на Сэре радуются тому, что их муж способен дать им забвение одним выстрелом? Их брак был не самым счастливым, но он уважал свою жену. — Ты никогда не старался смягчиться ради меня, Виктор. Знаешь, это с самого начала привлекало меня в тебе. Никаких уверток. Никакой жеманности. Никакой лжи.

Эти слова ужалили его, как незаслуженный комплимент.

— Возможно, ты и права — если, конечно, речь не шла о моей роскошной гриве.

Хоффман обдумывал их разговор по дороге в Дом Правителей. Это был подходящий момент, чтобы сказать ей, чтобы подтвердить, что он правдивый человек, которым она всегда его считала, но он ничего не сказал. Отныне одна ложь будет громоздиться на другую. И, несмотря на то что среди военных способность держать язык за зубами была необходимостью, эта ложь казалась ему непростительной.

Сестра Маргарет жила в Коррене, далеко на юге Тируса. Очень скоро ему придется подумать об этом.

Когда секретарша провела Хоффмана в кабинет Прескотта, Саламан был уже там, и, судя по количеству пустых кофейных чашек на столе, они сидели здесь уже не один час. Прескотт стоял у своего рабочего стола, одну руку держа в кармане, другой рукой прижимал к уху телефонную трубку.

— Извините, профессор… Нет, а какие еще вам нужны данные?.. Ну что ж, это новость… Нет, почему же, я не против… Да, мы еще будем здесь.

Прескотт медленно положил трубку на рычаг и подошел к столу с картами.

— Феникс почти закончил, — произнес он. — Говорит, с завтрашнего дня можно действовать. Он внес кое-какие изменения, позволяющие вводить новые цели уже в процессе, если это будет необходимо.

— Значит, когда он даст знать, вы сделаете заявление, сэр. — Саламан выглядел отвратительно. Лицо его, ужасно бледное, казалось восковым, и он все время прижимал руку к груди, словно у него болело сердце. — Срок по-прежнему три дня?

— Да. Чем больше задержка, тем выше вероятность того, что Саранче станет известно о наших планах.

Хоффман провел пальцем по карте, по главным магистралям, идущим через границу в Тирус. Гражданских рейсов больше не было: летать самолетами стало слишком опасно, хотя военная авиация еще пыталась как-то действовать. Значит, оставались машины, поезда и передвижение пешком. Возможно, кто-то сумеет попасть в Эфиру через порт Хасинто.