Она поморщилась.

— Ты не помнишь, как он выглядел? — спросил Бейли.

— Нет, — решительно ответила Джесси.

— Ну что ж, ладно, Слушай, Джесси, сейчас я отвезу тебя к твоей матери, Бентли останется с тобой. Никуда из сектора не выходите. Бен пусть пока в школу не ходит. Я договорюсь, чтобы еду вам присылали прямо на квартиру и чтобы все подступы к дому были под наблюдением полиции.

— А как же ты? — Голос Джесси дрожал.

— Со мной ничего не случится.

— И сколько все это будет продолжаться?

— Не знаю. Может, день-два.

Он сам чувствовал, как неубедительно прозвучали его слова.

Они снова были на мотошоссе, Бейли и Р. Дэниел, теперь уже одни. Лицо Бейли было темнее тучи от нахлынувших на него мыслей.

— Очевидно, — проговорил он, — мы имеем дело с двухуровневой организацией. Во-первых, существует нижний уровень, не имеющий какой-либо определенной программы и созданный лишь для обеспечения массовой поддержки возможного переворота. Второй уровень — немногочисленная верхушка. На ее поисках мы и должны сосредоточить свои усилия, Марионеточные группы, о которых рассказывала Джесси, можно не принимать во внимание.

— Звучит все это логично, — сказал Р. Дэниел, — если принять на веру рассказ Джесси.

— Я полагаю, — сухо сказал Бейли, — что рассказ Джесси можно считать абсолютно искренним.

— Вероятно. В ее мозговых импульсах нет ничего, что бы указывало на патологическую склонность ко лжи.

Бейли бросил на робота оскорбленный взгляд.

— Этого еще не хватало! И нам не следует упоминать ее имя в отчетах. Вы меня поняли?

— Как пожелаете, коллега Элайдж, — спокойно сказал Р. Дэниел, — но наш отчет в таком случае не будет ни полным, ни точным.

— Что ж, может быть и так, не никому от этого хуже не будет. Она добровольно пришла к нам сообщить то, что знала. Если мы сошлемся на нее, полиция возьмет ее на заметку, а я этого не хочу.

— В таком случае, я согласен при условии, чтобы мы выяснили все окончательно.

— Что касается ее, то договорились. Ручаюсь.

— Не могли бы вы тогда объяснить, почему слово Джезебел, простое звучание этого слова, привело к тому, что ока отказалась от старых убеждений и приняла новые? Мотивация представляется не совсем ясной.

Они медленно ехали по пустому извилистому мотошоссе.

— Это трудно объяснить. Джезебел — редкое имя. Когда-то его носила женщина с очень плохой репутацией. Моя жена оценила это по-своему. Это имя придавало ей косвенное чувство порочности и как бы вознаграждало ту добропорядочную жизнь, которую она всегда вела.

— Зачем законопослушной женщине чувствовать себя блудницей?

Бейли едва сдержал улыбку.

— Женщины есть женщины, Дэниел. Как бы то ни было, я совершил большую глупость. В момент сильного раздражения я начал доказывать, что библейская Джезебел вовсе не была большой грешницей, и уж, во всяком случае, была хорошей женой. Никогда себе этого не прошу. Оказалось, — продолжал он, — что тем самым я нанес Джесси глубокую душевную рану. Я разрушил нечто, чему не было замены. Очевидно, то, что случилось после, было вызвано ее желанием каким-то образом отомстить мне. Думаю, именно поэтому она и занялась деятельностью, которую, она знала, я бы не одобрил. Я бы не сказал, что это желание было осознанным.

— Разве желание может быть неосознанным? Нет и здесь противоречия в терминах?

Бейли пристально посмотрел на робота и понял, что нет смысла объяснять ему. что такое подсознательное мышление. Вместо этого он сказал:

— К тому же на мысли и чувства человека огромное влияние оказывает Библия.

— Что такое Библия?

На мгновение Бейли сильно удивился, а затем удивился собственному удивлению. Насколько он знал, философией космонитов был механистический индивидуализм, а Р. Дэниел мог знать только то, что знали они — не больше.

— Это книга, которую почти половина населения Земли почитает как священную, — коротко ответил Бейли.

— Я не понимаю значения прилагательного, которое вы употребили.

— Это значит, что она высоко почитается. Различные ее части при правильном истолковании содержат кодекс поведения. Многие люди считают, что, следуя им, человечество может достичь всеобщего счастья.

Р. Дэниел, казалось, задумался над словами Бейли.

— Этот кодекс включен в ваши законы?

— Боюсь, что нет. Его нельзя вменить в обязанность силой закона. Каждый человек должен руководствоваться им добровольно, из внутреннего стремления поступать именно так. Кодекс в определенном смысле выше любого закона.

— Выше закона? В этом нет противоречия в терминах?

Лицо Бейли скривилось в усмешке.

— Может, рассказать вам что-нибудь из Библии? Наверное, вам это будет интересно?

— Да, пожалуйста.

Бейли сбросил скорость, и машина остановилась. Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами, вспоминая текст. Конечно, лучше было бы прочесть отрывок на звучном среднеанглийском языке, который использовался в Библии эпохи средних веков, но для Р. Дэниела среднеанглийский прозвучал бы как бессмысленная тарабарщина. Бейли начал, почти небрежно произнося слова из Библии в модернизированной обработке, так, словно рассказывал повесть о современной жизни, а не историю из незапамятного прошлого человечества:

— Иисус пошел на гору Елеонскую, а на рассвете вернулся в храм. Весь народ шел к нему, и он сел и стал учить их. Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, уличенную в прелюбодеянии и, поставив ее перед ним, сказали ему: «Учитель! Эта женщина замечена в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедовал нам побивать таких преступниц камнями. Что ты скажешь?»

Они говорили это, надеясь заманить его в ловушку, чтобы найти основания для его обвинения. Но Иисус, низко наклонившись, писал пальцем на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали его спрашивать, он, поднявшись, сказал им: «Кто из вас без греха, первым брось в нее камень».

И, опять наклонившись, стал писать на земле. Они же, услышав это и будучи обличены совестью, стали уходить один за другим, начиная со старшего до последнего, и остался один Иисус с женщиной, стоящей перед ним, Иисус, поднявшись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: «Женщина! Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?»

Она отвечала: «Никто, Господи».

Иисус сказал ей: «И я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».

Р. Дэниел, слушавший с большим вниманием, спросил:

— Что такое прелюбодеяние?

— Неважно. Это преступление, наказанием за которое в то время было избиение камнями; то есть в виновного бросали камни до тех пор, пока он не умирал.

— И женщина была виновной?

— Да, была.

— Тогда почему же ее не побили камнями?

— После слов Иисуса никто из обвинителей не смог этого сделать. Эта притча призвана показать, что существует нечто выше справедливости, стремление к которой в вас заложили. Существует человеческое побуждение, известное как милосердие; человеческий поступок, называемый, прощением.

— Я не знаком с этими словами, коллега Элайдж.

— Знаю, — пробормотал Бейли, — знаю.

Он резко завел мотор, машина рванула с места и понеслась вперед с такой скоростью, что его вдавило в спинку сиденья.

— Куда мы едем? — спросил Р. Дэниел.

— В Йист-таун, — ответил Бейли, — вытряхивать правду из Фрэнсиса Клаусарра, заговорщика.

— Каким образом вы это сделаете, Элайдж?

— Это сделаю не я, а вы, Дэниел. Причем очень просто.

Они помчались вперед.

Бейли чувствовал едва уловимый специфический запах Йист-тауна, который становился все сильнее, заполняя собой все вокруг. Для Бейли этот запах не был неприятным, как для Джесси, например. Ему он, пожалуй, даже нравился. Он пробуждал приятные воспоминания.

Каждый раз, когда Бейли слышал запах сырых дрожжей, чувственное восприятие каким-то неведомым образом отбрасывало его на три десятилетия, назад. Он снова был десятилетним мальчуганом, навещавшим дядю Бориса, который работал на дрожжевой фабрике. У дяди Бориса всегда было припасено немного дрожжевых сладостей: маленькие печеньица, разные конфеты, напоминавшие по вкусу шоколадные, со сладкой жидкостью внутри, пирожные в виде фигурок кошек и собак. Несмотря на свой возраст, он понимал, что дядя Борис не имел права их раздавать, и всегда съедал свое угощение потихоньку, сидя в углу спиной ко всем. Он быстро запихивал сласти в рот, боясь как бы его не застали за этим занятием.