— Семнадцать. А вы совсем не изменились…
— Да что с нами сделается, — усмехнулся отец. — Ни забот, ни хлопот. Законсервировались, — он засмеялся. — Правда, Лида?
Мама смотрела на меня с неясной улыбкой и ничего не говорила. Она всматривалась мне в лицо, так что я даже почувствовал себя неловко.
— Ты вырос, — наконец сказала она.
— Конечно! — подхватил отец. — Взрослый уже. Ну, рассказывай.
— О чем? — я не мог сдержать улыбки. Слова не важны, когда слушаешь голос, смотришь в родные лица и видишь в них отклик того, что чувствуешь сам.
— Чем ты сейчас занимаешься? Чего достиг?
— Да немногого, — я пожал плечами. — Работал монтажником реперных станций. А сейчас вот вас ищу, путешествую по Галактике… Нашел, — поправился я.
Отец хмыкнул.
— Разве это дело? Вот мы!..
Мама дернула его за рукав и тихо сказала:
— Помолчи!
Папа сразу стушевался и замямлил, что, конечно, любое дело хорошо и почетно, но им хотелось бы видеть меня успешным и счастливым.
— Да я счастлив, — улыбнулся я. — У меня всё есть, что я хочу.
— Ну-у-у, так не бывает…
— Вовсе нет. Я — живой пример.
— Какой-то ты бледный, — озаботилась мама, переводя разговор в привычное русло о моем здоровье. — Совсем на свежем воздухе не бываешь?
Я фыркнул. Слишком много у меня было воздуха разных планет, которого совсем не хотелось. Но объяснять это слишком долго и не к месту. Мне хотелось расспросить больше о них самих, но я всё не решался.
— Да всё у меня нормально. Как вы-то? — дежурные фразы, которые привычно проговариваются, и на которые даются такие же привычные ответы. Я всё равно знаю, что они рады меня видеть. А за банальными фразами мы стараемся спрятать нашу растерянность и непривычность ситуации.
Они не ответили, наверно тоже поняв, что слова не нужны. Что для них еще не наступило время.
Небо постепенно стало окрашиваться оранжевым — неужели так быстро наступил вечер? — и я невольно завертел головой, чтобы увидеть заходящее солнце. Родители почему-то заволновались. Они всё так же стояли, почему-то не пытаясь подойти ко мне вплотную и дотронуться да меня. В оранжево-красных отсветах их лица стали казаться озабоченными и чужими.
Может, им надо уйти? Бывают же неотложные дела, которые надо выполнить прямо сейчас, иначе мир взлетит на воздух. А поговорить можно и потом — время на это всегда найдется. Я уже хотел начать прощаться, но мама почти перебила меня:
— Илья, посмотри, что там?
В ее голосе слышалось сильное беспокойство, и я повернулся. Сбоку на нас налетала небольшая туча, почти стелящаяся по земле. От тучи шел неприятный звенящий гул. Она прошла мимо, не задев и как бы совсем меня не заметив, и устремилась к родителям. Они побледнели и взялись за руки, обратив всё внимание на новый, наверняка опасный, объект.
Вот то, что разлучит нас. То, что оборвет нашу встречу. Я не хотел предвидеть. Но я знал.
— Уходи, Илья! Уходи! — мама махнула рукой, и я попятился — столько боли и надрыва было в ее голосе.
Но я не смог отойти настолько далеко, чтобы не видеть, что происходило. Туча, состоящая из множества мелких насекомых, окружила отца и мать и всё больше сжималась в почти непрозрачный кокон. Вот отдельные черные мушки почти вплотную приблизились к отцу. Вот одна из них чиркнула по его руке, оставляя кровавую полосу, затем еще одна. Тоже было и с мамой. Насекомых было слишком много, и они задевали родителей слишком часто, превращая кровавые полосы в сплошные красные пятна, вспухающие кровью, которая влекла мушек еще больше.
Родители не кричали, почти погребенные под черным слоем, из-под которого изредка проглядывали кроваво-красные пятна.
Я не мог смотреть на это. Не мог кричать. Не мог плакать. Я упал на землю, уткнулся лицом в ладони и завыл, не в силах как-то помешать убийству самых родных для меня людей. Кто допустил такое?! Я готов был вцепиться ему в горло и трясти, трясти, пока он не ответит — зачем всё это делал. Зачем мучил отца, мать, меня. Зачем?
Ведь они умерли — я осознал это. И я наблюдал эту смерть.
Довольный гул насыщающегося роя прекратился. Я резко встал, так что закружилась голова, и осмотрелся. Никого. И следов никаких, будто ничего и не было. Было. Я помню. Надо уходить из этого страшного места. Где дверь? Выход? Назад. Я еще помню, откуда шел…
Чуть ли не ощупью я повернул ручку и распахнул дверь в коридор.
И чуть не ткнулся носом в подбородок Нейдара. Он стоял прямо перед дверью, явно собираясь войти. Как кстати! Нам есть о чем поговорить.
— Что это было, Нейдар?!
— Зря ты сюда заходил. Слишком сильное средство.
— Я спрашиваю — что это было?!
— А что ты видел? — в голосе Нейдара послышалась болезненная заинтересованность. Словно не хочет, а спрашивает.
— Мать, отца… — весь мой запал внезапно пропал, и я очень надеялся, что в голосе не будет слышно просящих ноток.
— Ты был в комнате воплощения воспоминаний, — поспешно сказал норан. — Тебе показывали то, что ты хочешь видеть. Именно это ведет тебя к цели. Даже если скрывать от себя свои тайные желания, здесь они материализуются. Так можно познать себя. Разве что знание для многих становится непосильным.
— Я видел, как они умерли. Не могу же я хотеть этого… Ведь правда, не могу?
Нейдар покачал головой.
— Сначала надо посмотреть запись, чтобы сделать выводы. Если настаиваешь, тогда…
— Настаиваю, — перебил я норана.
— О, да! — многозначительно сказал он и еще шире раскрыл и без того огромные глаза, в которых можно было исчезнуть. — Люди любят копаться в своих мозгах.
— Не в этом дело. Я хочу знать правду о себе.
— Ты узнаешь ее. Обещаю.
Нейдар чуть сдвинул меня в сторону из проема и прошел внутрь — к левой стене. Дойдя до галереи, он завернул за угол и скрылся из вида. Низкая трава по-прежнему чуть колыхалась под потоком из вентилятора, хотя теперь мне казалось, что это настоящий ветер. Я ждал, надеясь, что запись повторится. Но норан, включив внутреннюю связь, разрушил надежду:
— Иди Илья. Когда результат будет — я скажу.
Он прав — ждать можно где угодно. С тех пор, как мы пришли к Нейдару, только и делаю, что жду. Не знал, что мое терпение так безгранично. Или это законный способ ничего не делать? Дескать, не лезьте ко мне с делами, я — занят. Как же таких людей называют? Слово вертелось на языке, но вспомнить его я не мог. А! Тунеядец!
Надо было забыться. Хотелось сделать что-нибудь созидательное. Вон, когда у Лены жил, по камню резал. Тогда тяготился ожиданием, а сейчас уже привык. Плохо. Очень плохо. Потому что в голову упорно ничего не приходило. Фантазии хватало только на то, чтобы сесть где-нибудь и отрешиться от земных тягот. Правда, почему земных? Мы же на Норане. Не важно. Главное — отрешиться и всё. Уйти от проблем, одним словом. И совесть не мучает, ага?
Я очень себе не нравился. Мои поступки шли вразрез с тем, как я должен был поступать. Раньше я был другим. Неужели нахождение на Норане так влияло на меня? Надо поскорее убираться отсюда. Да хоть в открытый космос. Уж там борьбы за существование хватит по горло.
Мысли у меня были бунтарскими. Жаль, что их реализация отсутствовала. Я неспешно шел по круговому коридору, постепенно приближаясь к знакомой двери кабинета Нейдара, где я провел, казалось, не одну жизнь… Надо признаться, не самую удачную. Наверняка, в моих силах было ее изменить. Послушаю, что норан скажет, и поменяю.
Шандар была в кабинете. Она лениво подкидывала кинжал, который давным-давно подарила мне, каждый раз останавливая острие в нескольких миллиметрах от гладкой столешницы.
— Забавляешься? — буркнул я.
— Жду, — ответила зель.
— Нейдар не скоро придет.
— Тебя жду, — Шандар остановила кинжал и направила его рукоятку на меня.
— Зачем я тебе? — равнодушно спросил я.
Зель сузила глаза, поджала губы и уже хотела ответить что-нибудь, как всегда, злобно-саркастическое. Не успела. Вошел хозяин и сел на свой стул. Всё привычно, всё как всегда.
