Цепкие ножки с крылышками повлекли меня направо и вверх. Туда, так туда. Не отвлекаться на посторонний шум, аккуратно переставлять ноги и руки, держаться за опору… Жаль, пальцы слабеют и практически уже не чувствуют камень. Не надо волноваться — отпустить скалу я смогу в любой момент. Но попозже. А сейчас надо повернуть за уступ. Перенести руку, потом ногу, потом голову и всё же посмотреть — куда это я лезу.

Косая расщелина с углом наклона почти в шестьдесят градусов. По ней можно просто сползать, лежа на животе и притормаживая. Вот только идет ли она до самого низа? Или обрывается в метрах тридцати от подножия? Да мне и десяти хватит, чтобы переломать ноги. И всё же это — реальный путь. На некоторых участках даже деревья растут — там можно будет отдохнуть.

Ну, поехали…

Я полностью перекинул тело на склон, вцепился пальцами в камень и заскользил вниз, притормаживая ногами на каждой трещине и выбоине. Получалось неплохо — я не успевал набрать скорость, как следовал удар по ногам, я чуть сгибал ноги в коленях, пружиня, а потом сползал ниже. Даже одежда сильно не рвалась, — крепкая.

С этим спуском нашлось даже время подумать о том, куда дальше деваться, как спущусь. Спущусь, конечно. Хоть и говорят, что нет справедливости в жизни, а надежду никто не отменял.

Деревце на первой трети склона чуть не промелькнуло мимо меня, еле успел за него ухватиться. Передохнуть, оценить пройденный путь, ужаснуться и внимательно осмотреть то, что меня ждет ниже. Ничего, сползу. Может, и не покалечусь.

Тирби-тиль настойчиво жужжала, принуждая не сидеть на месте, а двигаться, двигаться. Сейчас. Может, пальцы перестанут дрожать, и слабость в коленях исчезнет. Ну, срочно, так срочно. Уже спускаюсь…

В себя я пришел только внизу, лежа на земле. Тирби-тиль ползала по лицу. Я попытался ее согнать, но рука едва шевельнулась. Интересно, гессы скоро меня найдут? Одинокого человека, бредущего по опавшему лесу в сторону поселка? Можно о них думать, как об идиотах, но себе же дороже.

И, кстати, почему бредущего? Я до сих пор не мог подняться, а уж о ходьбе и думать не хотелось. Зря. Надо думать, надо. Перевернуться на живот, подтянуть ноги, упереться локтями и постоять немного на карачках. Выпрямить руки и сесть. Тяжело? Да. Будем продолжать? Нет. Ах, всё-таки будем? Кто так решил? Ты сам? Нет, я не мог. Кто-то другой, который всегда приказывает и заставляет делать то, что не хочется. И всё же это я. Оказывается, я знаю слово «надо».

Мне всё же удалось сориентироваться и понять — где поселок колонистов. Доберусь туда и тогда уж отдохну, если сил останется. Не каждому по силам выдержать отдых, что порой предлагают рекламные агентства. Да мне никто ничего и не предлагал, я сам здесь очутился. Еще бы понять — как? И куда делись остальные? Остались на Бриссе, или их тоже, подобно мне, выбросило на неизвестную далекую планету?

Своевременные мысли, ничего не скажешь. Тут не знаешь, как спастись от непосредственной опасности, а разум подсовывает этические задачи. Причем, совершенно нерешаемые. Ну, что с того, если я узнаю, где сейчас находятся родители, Лена, Шандар, Рустам? Даже если они в беде, я не смогу им помочь, а только посочувствовать и продолжить дальше путь к поселку. И что я буду делать в поселке? С кем разговаривать? О чем? Да меня пристукнут раньше, чем я скажу хоть слово в свое оправдание. Да вроде и оправдываться не в чем. Буду пугать колонистов.

Испуганный человек совершает много странного и непонятного, чего потом сам не понимает. Например, убивает посланника, принесшего дурную весть. Или совершает массовые убийства окружающих. Случается, развязывает войну с сильным противником, без шансов на победу, и выигрывает ее.

Мои мысли скакали с одного на другое, ни на чем не останавливаясь, устремляясь по кругу, возвращаясь назад, сталкиваясь и приобретая вычурные формы. Только об одном я не мог размышлять: о том, как меня догонят гессы, и что они со мной сделают.

Гессы не торопились. Наверно, выжидали, когда я отойду подальше, и в моем сердце поселится надежда на благополучный исход. Тогда они без помех меня настигнут и внедрят хлан. Но ведь им нечего внедрять! Хлан будет у них только через несколько дней — я же не сразу пошел Клыка спрашивать. Да и сама операция теперь затруднена, если вообще возможна: техника, с помощью которой они переделывали людей, безнадежно испорчена. А делать по старинке, вскрывая череп, вряд ли им по силам.

Значит, мгновенной мести можно не опасаться? Они должны подготовиться, чтобы быть уверенными в результате. Для этого нужно меня изолировать, причем, не обязательно у гессов, и не дать мне возможности хоть как-нибудь распространить информацию о них. Значит, именно распространение может стать спасением для меня. Когда о гессах и о том, как они такими стали, узнают многие, их деятельность будет затруднена. Если, конечно, у них нет союзников в правительстве.

А ведь есть. Как же без них. Кто обеспечивает поставки хлана, оборудования, поддержку устремлений гессов? Явно не частные фирмы. Бороться с правительством я был как-то еще не готов. Робел, одним словом.

Гессы не будут меня убивать. Меня вполне могут ликвидировать государственные агенты или силы усмирения. На этот случай и надо обезопаситься. Как это совершить? Да просто: сделать вид, что знаешь больше, чем они думают. И пока они разбираются — убраться с планеты куда подальше.

Трусливая тактика. А что взять с такого, как я, дрожащего за свою шкуру и никогда не рискующего? Кому будет польза от моей смерти? Ну, да, ищи оправдания дрянным поступкам, авось, простят. Успокоится ли совесть? А она у тебя есть?

Вот так, мирно беседуя с самим собой, я шел к поселку, тирби-тиль описывала круги над моей головой, и ни один хищник не нападал на меня из-за угла. Углов тоже не было. Лес стоял прозрачный, и жуткая жара выжимала последнюю влагу из моего побитого жизнью и падением тела.

Я дошел.

Я входил в поселок осторожно, подсознательно ожидая выстрела. Не хотелось возвращаться к тому, от чего сбежал. Но всё было тихо. Меня, казалось, не замечали. Да и кому замечать? Рабочий день, послеобеденное время — все заняты трудами праведными, и никому нет дела до странного человека, вышедшего из леса.

Палящее солнце Гессонита не так чувствовалось среди деревьев, сухо шелестящих голыми ветвями под малейшим ветерком, как возле белых корпусов поселка. Лето… Только люди в силах что-то делать в такое время года. Остальные живые существа зарываются в грунт, достигая водоносного слоя. Вода, конечно, опускается, но всё равно она там есть. А где вода, там и жизнь. Другие поднимаются в горы, где между ними начинается безостановочная борьба за глоток воды. Некоторые достигают ледников, где воды много. Это самые сильные. Они равнодушно смотрят на копошение внизу и лишь изредка спускаются вниз, чтобы схватить добычу и утащить обратно, наверх.

Наступает осень, и все возвращаются вниз. И удивленно смотрят на дело рук человека, который лишил их привычного места жизни. Некоторые смиряются и уходят. Сильные остаются. Бойся, человек! Тебе нет места здесь!

Если бы хоть иногда люди слушали.

Административный корпус встретил меня приятной прохладой кондиционера и запустением. Я заглядывал в кабинеты, никого не видел и шел дальше, открывая дверь за дверью. Неожиданно из скрытого громкоговорителя раздался голос:

— Пройдите в лабораторный корпус. Вас ожидают там.

Если ожидают, то, конечно, надо пойти. Обсуждать вопросы лучше со специалистами. Причем, самых разных специальностей. Я уже представлял, что и как буду говорить, выискивал потрясающие аргументы, сам себе приводил контраргументы и разбивал их. Да, в споре с самим собой я был великолепен. Осталось убедить колонистов.

Жара на улице после прохлады в здании администрации показалась мне невыносимой. А ведь я спокойно дошел до поселка, почти не обращая внимания на царящее пекло. Вот что цивилизация делает. Меняет человека. В худшую сторону.