Вита и Света долго не ложились, курили на балконе, говорили о чем-то, смеялись приглушенно за закрытой дверью, и повернув голову, она видела их темные силуэты за задернутой шторой. Вспугнутый кофе сон не возвращался, и Наташа просто лежала с закрытыми глазами. Вначале она вспоминала лицо погибшего в Суздале человека — картину она помнила хорошо, а вот лицо позабылось — лица не имели значения. Потом подумала о Славе, и сразу стало больно, за болью пришла ненависть, и слезы, порожденные болью, превратились в слезы бессильной ярости, и кто-то внутри глотнул этой ярости, и проснулся, и зашептал настойчиво. Слушать его было очень приятно, слушать его было необходимо, но Наташа сжала зубы и снова представила себя гигантским водяным валом. Волна обрушилась на шепот, смяла его, растворила и растеклась отчаянием и безнадежностью. Неужели теперь такова будет ее жизнь до самого конца? Снова и снова воевать с собой, снова и снова убивать себя, снова и снова лишать себя воздуха. Только и будет, что дороги, и города мимо, и чужие лица, и боль, и бессилие, и вечный голод, и вечная вина. Сколько она выдержит — десять лет или один день? Схоронить себя, не умерев. Что взято против воли, останется навсегда, а что отнято — никогда не вернуть. Ей казалось, что быть творцом — благо, но это оказалось проклятием. Как громко смеются боги, и сколько крови в их смехе!

Неожиданно все исчезло, и Наташа погрузилась в странный покой, густой, как мед, утешающий, умиротворяющий. Она снова услышала шелест дождя за окном, снова услышала голоса на балконе, смешок Виты, Наташиной и чужой волей безжалостно выдранной из собственной жизни. Умирали не те, кому следовало умереть. Умирали не те…

Думаю, когда ты начнешь рисовать, ты и не вспомнишь о своей мести, не вспомнишь о Славе, обо мне, обо всех, кто уже умер…

А разве это важно?

Наташа улыбнулась в полумраке, и кто-то внутри улыбнулся вместе с ней, и улыбки их были темными, и тьмы становилось все больше.

— Ты уверена, что не сможешь пойти? — снова спросила Вита, причесываясь и поглядывая на Наташу, которая лежала на диване и рассеянно смотрела в экран телевизора. — Ты ведь так хотела посмотреть город.

Наташа покачала головой, тут же охнула и прижала ладони к вискам.

— Нет. Голова просто раскалывается — и таблетка не спасла. Наверное, посижу еще немного и опять лягу спать. Ты надолго?

— Вряд ли. Я и сама не в лучшем физическом состоянии. Просто есть пара небольших дел, а вечером поеду к Карине, заберу деньги. Света, присмотришь за ней, хорошо? Я возьму телефон — если что, сразу звоните.

Матейко, усиленно кому-то названивавшая, весело кивнула.

— Возьми мой зонтик, обещали дождь. И один из ключей на тумбочке возьми. У меня их много — я почему-то постоянно теряю ключи.

— Хорошо, — Вита вышла из комнаты и вернулась уже в пальто и с сумкой через плечо. — Все, дамы, разрешите откланяться. Смотрите, не открывайте дверь кому попало. Я скоро.

— Не теряйся, — тускло сказала Наташа, с болезненным вздохом опуская голову на подушку. Но едва хлопнула входная дверь, как ее глаза, только что затуманенные и несчастные, мгновенно ожили, широко раскрывшись, и из них выглянуло нечто осознанно хитрое и довольное. Наташа села на диване, расстегнула заколку, и спутанные волосы рассыпались по ее плечам, часть прядей свесилась на глаза, придав выражению ее лица недобрую затаенность.

— Тебе разве сегодня не надо на работу? — спросила она Свету. Та мгновенно положила трубку и удивленно переспросила:

— На работу? Я не работаю — зачем это? У меня все есть.

— Чем же ты занимаешься?

— Да так, — Света неопределенно пожала плечами, — хожу… в разные места. Летом буду поступать в Институт международных отношений.

— А почему ты хочешь поступать именно туда, — с удивлением спросила Наташа — Матейко в ее сознании как-то не укладывалась не только в образ студентки Института международных отношений, но и студентки вообще. Света закинула ногу за ногу и потянулась — хорошенькая, беззаботная.

— Так хочет папа.

— А ты сама этого хочешь?

— Конечно, — она рассеянно улыбнулась Наташе. — Там много людей. Я люблю, когда вокруг много людей, я так долго жила в одиночестве, и теперь мне хочется общаться круглые сутки. Если бы не ты, я бы…

— Да, — хмуро сказала Наташа, — если бы не я… Хотя… ты ведь теперь счастлива?

— Еще бы!

— А что еще-то? — пробормотала Наташа в пространство и встала. — Мне нужны деньги.

Не задавая вопросов, Света вскочила, убежала куда-то и через несколько минут вернулась с красивым дорогим кошельком, и Наташа слегка улыбнулась — во власти действительно было очень много очарования. Света протянула ей кошелек, Наташа открыла его и не сдержала удивленный возглас.

— Это слишком много, — она вытащила несколько купюр и вернула кошелек. Света приняла его, негодующе глядя на ее руку.

— Это же копейки! На них и пяти минут нигде не просидишь!

— Ничего, — Наташа спрятала деньги в свою сумочку и начала одеваться, и Света дернула поясок своего халата, не выказав никакого удивления по поводу того, что человек, только что умиравший от головной боли, вдруг так резко выздоровел и собрался на прогулку.

— Куда мы пойдем? Я могу показать тебе столько прикольных мест…

— Я пойду одна.

— Почему? — обиженно спросила Света, остановившись посреди комнаты в распахнутом халатике. — Я бы могла…

— Нет, ты останешься дома, потому что я иду по делу. Ненадолго, — она улыбнулась обиженной растерянности в глазах Матейко. — А ты посидишь дома. Если позвонит Ви… если позвонит Лена, скажешь ей, что я сплю, поняла?

— Да.

— Вот и умница. Скажи мне, где ближайший магазин канцтоваров и дай мне какую-нибудь шляпу, берет — неважно…

Выйдя из подъезда, Наташа на минуту остановилась и, обернувшись, растерянно посмотрела на длинный девятиэтажный дом, походивший на гигантскую расческу с четырьмя зубцами и рукояткой. Для чего она покинула его, для чего собирается куда-то идти и ее ли это желание?

Мы есть ты, и это твоя воля.

Ее воля… какая у нее воля? За нее все делают другие. Вначале Слава, теперь Вита — оберегают ее, рискуют ради нее. А что делает она? Только принимает их помощь, отсиживается за их спинами. Где бы она была после Крыма, если бы не Слава? Где бы она была после Ростова, если бы не Вита? Она, обладающая таким великим, могущественным даром, по сути дела не совершила и десятой доли того, что совершили простые люди. Ей вдруг отчего-то вспомнились слова Андрея Неволина, записанные его женой: «Беспрестанный отдых есть верный путь к ничтожеству», — и ее сердце протестующе стукнуло. К ничтожеству?! Никогда! Отвернувшись от дома, Наташа быстро пошла к дороге, повторяя про себя успокаивающее заклинание: «На всякий случай. На всякий случай».

То же самое она повторяла, возвращаясь — уже с тяжелым пакетом. Во дворе Наташа мимоходом глянула на часы и удивилась — ей казалось, что она отсутствовала недолго, но на деле прошло больше часа. Она попыталась понять, куда делось все это время, но не смогла, и ей стало страшно. Неужели ее осталось настолько мало?

Когда Наташа уже подходила к подъезду, позади громко взвыла сигнализация какой-то машины. Испуганно вздрогнув, она обернулась, чуть не выронив пакет, и увидела, как с капота стоящей неподалеку «октавы» раздраженно спрыгивает огромный пушистый кот. Потом ее взгляд скользнул правее, и Наташа поспешно юркнула в подъезд, но тут же остановилась и осторожно выглянула в приоткрытую дверь.

Вита шла со стороны сосновой рощи и еще была довольно далеко от «рукоятки» дома. Она не заметила Наташу и, судя по всему, не очень торопилась, а на углу и вовсе остановилась, закурила, глядя куда-то в сторону реки, и холодный ветер трепал ее короткие волосы. Она казалась очень маленькой и очень одинокой, и Наташа почему-то долго смотрела на нее, точно старалась запомнить. Потом, спохватившись, побежала к лифту, на ходу расстегивая пальто и сдергивая берет, из-под которого обрадовано высыпались медные вьющиеся пряди.