— Вы ведь знаете, кто их, да? Я, конечно, соразмеряю…

— Ян, — произнес Баскаков с нехорошей ласковостью, — тебе твоя работа нравится?

— Пжэпрaшам![8] — пробормотал Ян и снова занялся своей записной книжкой.

— Ты ведь из Саратова, верно? — вдруг спросил Виктор Валентинович, и Ян удивленно поднял глаза, потом, сообразив, ухмыльнулся:

— Ах, это… Ну, так национальность от места рождения не зависит, а родной язык свое всегда возьмет.

— Похвально, — рассеянно заметил Баскаков и больше за всю дорогу не произнес ни слова.

В доме он провел Яна в «кабинет», тем самым дав понять, насколько сегодня ценно его присутствие, оставил его в объятиях роскошного монументального кресла, на которое Ян опустился с привычной осторожностью, предварительно сняв пиджак, а сам поднялся на второй этаж и пошел по коридору, потирая ноющий висок. Дойдя до нужной двери, он резко распахнул ее, и сидевший в кресле перед телевизором человек в сером френче обернулся и посмотрел на Виктора Валентиновича со смущением и некоторой вороватостью, словно тот застал его за каким-то непристойным занятием.

— Здравствуй, Виктор. Что-то случилось?

— Нет, ничего, — сказал Баскаков, закрывая за собой дверь, — но тебе сейчас придется поработать.

Выслушав его, Сканер удрученно покачал головой.

— Нет, Виктор, очевидно, ты забыл, что именно представляют из себя мои способности. Я не умею читать мысли. Я вижу несколько другие… вещи.

— Я не прошу тебя читать мысли, болван! Ты должен всего лишь понять, какие эмоции сейчас в нем преобладают, а уж вывод я сам сделаю. Дай мне картинку — как ты говорил… что-то вроде эмоциональной пленки момента? Я прошу тебя узнать не что он думает, а как он думает, понял?! Мы же уже экспериментировали — ты лучше любого детектора лжи!

— Хорошо, — покорно согласился Сканер, — я сделаю все, что ты скажешь.

Ян, измотанный длительными переездами, в ожидании хозяина успел слегка задремать, сняв очки, откинувшись на гнутую спинку кресла и сдавив пальцами головы резных фигурок летящих гарпий, подпиравших подлокотники, но едва до ручки двери снаружи дотронулись, как он тут же открыл глаза и выпрямился в кресле. Вошел Баскаков в сопровождении Сканера, который, увидев Яна, на мгновение нерешительно остановился, потом прошел к столу и сел на изящный хрупкий стул напротив Яна, тогда как Баскаков опустился в свое любимое пышное барокковское кресло.

— Добрый вечер, Кирилл Васильевич, — с вежливым равнодушием произнес Ян, и только чуткое натренированное ухо смогло бы уловить в приветствии презрительную насмешку и легкую настороженность. В ответ последовал вялый кивок, после чего Сканер уставился на Яна неподвижным стеклянным взглядом. Баскаков деловито начал расспрашивать Яна о проделанной за сегодняшний день работе. Отвечая, Ян слегка повернул голову, чтобы смотреть на него, и тогда Сканер, на мгновение оживившись, переставил свой стул так, чтобы взгляд Яна не ускользал от него, сел и снова застыл. Некоторое время Ян раздраженно терпел, но потом, воспользовавшись паузой в беседе, все же сказал:

— В чем дело, Кирилл Васильевич? У меня с лицом что-то не так или я вам настолько симпатичен?

Сканер беспомощно взглянул на Баскакова, и тот буркнул:

— А чего ты вдруг затрепыхался? Смотрит человек и пусть его. Или стеснительный?

Ян недоуменно пожал плечами и продолжил разговор. Через некоторое время Сканер встал, аккуратно одернув свой френч.

— Я могу идти?

— Да, — Баскаков тоже поднялся. — Ян, перемещайся в приемную, я сейчас подойду.

Он подождал, пока все выйдут из «кабинета», тщательно закрыл дверь и вместе со Сканером отправился к лестнице. Шедший в «приемную» Ян обернулся дважды, и взгляд его был настороженным и злым. Он почувствовал, что его проверяли, но каким образом это было сделано — не понимал.

Вернувшись в свою комнату, Сканер сразу же сел за стол, пододвинул к себе чистый лист бумаги и начал торопливо покрывать его буквами, цифрами и стрелками. Баскаков стоял за его спиной, вполуха прислушиваясь к бормочущему телевизору.

— Вот, — наконец произнес Сканер и протянул лист Виктору Валентиновичу. Взяв его, тот покачал головой.

— Господи, ну ты тут и накарябал! — он прищурился, водя по бумаге указательным пальцем. Сканер чуть повернулся и ласково улыбнулся пустому пространству перед собой, словно оттуда кто-то тоже улыбался ему.

— Я знаю, — прошептал он, отвечая не Баскакову, а тому, невидимому, потом встрепенулся, словно проснувшись. — Ты ведь хочешь знать, не переметнулся ли он на чью-то сторону, в том числе и на свою собственную? Ты сейчас и сам поймешь, но я скажу — нет. Я не вижу признаков, я не вижу мути, есть злость, есть что-то похожее на обиду и что-то похожее на растерянность, но он спокоен… и я видел удовольствие… он ждет чего-то… он ждет смерти… под всем этим он ждет чьей-то смерти… но не твоей…

— Я знаю, чьей, — задумчиво сказал Баскаков. — Нет, они мне точно все завалят, два пса на один кусок мяса. Да, я сделал ошибку, взяв их обоих… но ведь до сих пор они уживались… Старею.

— … хорошо управляет собой… хороший контроль… — продолжал отвлеченно бормотать Сканер, — все опасное, свое — на дне, но сложено специально, сам сложил… хорошо укрыто… но там все гной… гниль… туда я не смотрел…

— Так-так, — Баскаков сложил листок. — А теперь скажи, почему ты так боишься Схимника?

Сканер дернулся, жалобно сморщившись, и съежился на стуле.

— Он меня ненавидит! Хочет меня убить! Особенно тогда… в последний раз… я чуть-чуть заглянул, а он меня сразу выгнал… но я видел… — Сканер замолчал, шумно дыша, на его лице выступили крупные капли пота. — Он не понял… но я видел… вы ударили его тогда, и я видел… плеснулось, но он сразу же все спрятал… скомкал… закрыл пустотой… замаскировал…

Баскаков вдруг вздрогнул, вспомнив тот пустой, лишенный каких-либо эмоций взгляд Схимника, и загадочный этой пустотой, как беззрачковые глаза греческих статуй.

— Что ты видел?

— Я видел себя, — он широко раскрыл глаза — в них воскресал старый ужас. — За доли секунды… миллион картин… как я умираю… как многие умирают…

— Ты ведь, кажется, не можешь читать мысли?

— Он не думал. Он желал. Он так живет. Это не мысль, это качество, часть его природы. Там, где ненависть. Где эгоизм. Где упрямство. А еще… еще…

— Что еще ты видел?

Сканер заговорил, захлебываясь словами, отчаянно барахтаясь в воспоминаниях собственных видений. Сидя на стуле, он по-детски поджал ноги, ухватился за сиденье и слегка раскачивался, сам того не замечая, что для Баскакова придавало рассказу еще большую нелепость. Он слушал и думал, что из четверых не верит никому. Двое его уже предали, с другими двоими ничего не было ясно, кроме того, что они постоянно пытаются порвать друг друга. Если уж выбирать из этих двоих, а выбирать придется, он бы предпочел Схимника — до сих пор от него было больше пользы, хотя и промахи участились. Схимник в последнее время стал излишне самостоятелен, но он и знал куда как больше Яна, а Яна посвящать во все не хотелось — интеллигентный «аналитик» был для этого слишком умен и мог самостоятельно докопаться до сути. Баскаков был уверен, что хорошо знает Схимника — тот попал к нему с отличной репутацией, с крепкими рекомендациями и хорошо справлялся со своими обязанностями. Еще в первые дни своей работы он уберег его от снайперской пули, месяц спустя мастерски вывел весь баскаковский кортеж из мощной засады, организованной строптивым партнером, спевшимся с одним из «заместителей» Баскакова. Тогда они потеряли лишь двоих, засада же была перебита полностью. Именно после этого Схимник и пошел на повышение, заняв место того самого «заместителя», который был уволен тихо и быстро самим преемником. Нет, все, что говорил Сканер, было, конечно же, бредом, Сканер все же еще не выздоровел окончательно, кроме того, Схимника невзлюбил с самого начала, а после инцидента в «Пандоре» — тем более. Только вот если принять во внимание «наблюдения» Сканера, все слишком хорошо укладывалось на свои места. А это было очень плохо. Мало того, тогда получалось, что Баскаков где-то что-то упустил, и Схимник каким-то образом узнал больше, чем ему было положено. Но в любом случае без самого Схимника в этом не разобраться.