Перед тем, как звонить, Наташа все же посоветовалась с Костей. Вначале пришлось переждать настоящую бурю. Еще никогда ей не доводилось видеть приятеля в такой ярости. Лешко бушевал, колотил кулаком по столу и другим горизонтальным поверхностям, кричал, замысловато ругался, периодически срываясь на мат, и, лишенный возможности бегать по комнате, метался по ней на своей коляске, со звоном и лязгом, задевая мебель и стены, выбивая щепки и облачка штукатурки. Но Наташа равнодушно смотрела сквозь него, и поняв, что ничего не добьется, Костя махнул рукой и дал требуемые советы, которым она в точности и последовала. Разумеется, она не стала звонить при Косте и не стала открывать ему истинной цели своей поездки. Если бы он узнал правду, то пошел бы на любые крайности, лишь бы никуда ее не пустить.

Звонок ошарашил неведомого Николая Сергеевича совершенно, и некоторое время он что-то неразборчиво мямлил, не в силах поверить, что Наташа вдруг ни с того, ни с сего согласилась на встречу. В конце концов он попросил разрешения перезвонить позже. Наташа дала срок полчаса, заявив, что секундой позже отключит телефон. Николай Сергеевич перезвонил через двадцать минут. И перезванивал еще не раз, прежде чем окончательно уяснил, что идти на какие-то уступки Наташа не собирается. Она желала встретиться в том городе, который выбрала сама, то же касалось, улицы и времени. И она потребовала, чтобы туда привезли ее друзей. Разумеется, Николай Сергеевич вначале подтвердил, что Вита и Слава «гостят» у них, поговорить с ними, к сожалению, нельзя, а потом начал одну за другой приводить причины, почему никак не получится привезти их на встречу. Когда причины кончились, он начал уговаривать, упрашивать, наконец, угрожать, но на все аргументы Наташа отвечала равнодушно и отрицательно. В конце концов Николай Сергеевич попросил разрешения перезвонить еще раз и, перезвонив, кисло сказал, что они согласны на ее условия.

— Еще бы вы, уроды, не согласились! — отозвалась Наташа. — Значит, до встречи в Волгодонске.

Конечно же, она прекрасно понимала, что ни Слава, ни Вита ни приедут в Волгодонск — глупо было даже надеяться, что она их еще когда-нибудь увидит, и это условие Наташа поставила только для того, чтобы придать встрече реальность, чтобы там, по другую сторону, не насторожились.

Батайск остался позади, и Наташа до поры, до времени отмела в сторону все мысли и начала превращаться в обычную женщину — достала пудреницу, помаду, расческу и принялась старательно поправлять подпорченную дорогой красоту. Она чувствовала, как сосед то и дело поглядывает на нее поверх газеты. «Думает, что я сумасшедшая», — промелькнуло у нее в голове, и она невольно фыркнула, отчего заехала помадой с нижней губы на подбородок, и пришлось все делать заново. Внимательно и придирчиво посмотрев в зеркало, Наташа осталась довольна — выглядела она очень неплохо, и от того жуткого сумасшедшего лемура, с которым она сталкивалась в зеркале в ноябре прошлого года, осталось только разве что выражение глаз. Никто из «жрецов», будь они живы, не смог бы узнать ее сейчас. Это стоило немалого труда и денег, но все затраты оправдали себя — сейчас она не привлекала к себе особого внимания и казалась обычным нормальным человеком. Не лишенным привлекательности, кстати.

Кто-то сзади включил приемник, громко заиграла отбивка «Русского радио», тут же сменившаяся песней Александра Маршала. Кто-то оглушительно чихнул. Пассажиры завозились, защелкали откидными спинками кресел и замками сумок, голоса в салоне зазвучали громче и бодрей — автобус подъезжал к вокзалу. Наташа застегнула пальто, сунула руки в карманы и зевнула. Сосед сложил газету, встал и забросил ее на сетку, снял свою сумку и начал рыться в ней, что-то разыскивая.

— Может передумаете? — из раскрытой сумки тускло блеснул бутылочный бок, но Наташа покачала головой. Ей вдруг отчаянно захотелось увидеть лицо соседа, особенно глаза, всмотреться… что-то интересное… Она сжала губы, и ее рука снова дрогнула. Сосед поджал губы — слегка обиженно.

— Вам бы заняться своими нервами как следует, — говоря, он повернул голову. — У меня как раз здесь есть знакомый, так он…

Наташа, не выдержав, повернулась и пристально взглянула на резко замолчавшего соседа, и ее взгляд легко прошел сквозь чужое лицо и глаза, как рука кэрролловской Алисы — сквозь зеркало, и она вновь очутилась в знакомой цветной тишине. Автобус, шум мотора, голоса, город за окном — все исчезло. Пальцы правой руки запульсировали острой голодной болью, словно оголенные нервы, — цепь была разорвана, они не держали ни кисти, ни карандаша, они хотели работать. Но Наташа старалась не обращать внимания на эту боль. Другой мир, особый, а вот и оно — поймать…

Однажды ты можешь не вернуться… ты можешь просто исчезнуть.

Усилием воли Наташа заставила себя уйти. Тотчас все вернулось на свои места. Автобус дернулся, притормаживая, Наташа моргнула, глядя в широко распахнутые глаза соседа, который сидел молча, не двигаясь. Остальные пассажиры уже толклись в проходе, продвигаясь к выходу.

— Вы… что, — отрешенно пробормотал сидевший рядом с ней мужчина и добавил — уже более осмысленно: — Прежде, чем куда-то ехать, вам бы следовало…

— Зависимость, — сказала Наташа очень тихо, и он машинально наклонился, чтобы слышать. — Когда от вас зависят. Когда вам чем-то обязаны. Когда всегда имеешь полное право сказать — если не другим, так себе: «А вот если бы не я — он бы…» Вы помогаете, иногда даже навязываете свою помощь — помогаете часто себе в убыток, но не из доброты, не из человеколюбия, не из сочувствия, а потому, что вам нравится, когда вам обязаны. Словно вы забираете у человека какую-то его часть и вкладываете вместо нее свою. Словно он становится в какой-то степени в а ш. Это одна из разновидностей очарования властью. Наверное, каждый раз оказав кому-то услугу, вы потом с таким серьезным удовольствием разглядываете себя в зеркало.

Сосед издал какой-то странный горловой звук, и на мгновение в его глазах мелькнул ужас, словно у зайца, выскочившего прямо на раззявленную волчью пасть. Будто завороженный, он наклонился еще ниже к ее лицу, а потом вскочил, подхватив свою сумку и сипло сказал:

— Ненормальная!

— Да нет, мне просто следует заняться своими нервами, — Наташа слегка улыбнулась. Он отшатнулся, чуть не сбив с ног какую-то женщину, и почти побежал к открытой двери автобуса, расталкивая остальных пассажиров и оставляя позади себя возмущенные вопли. Наташа снова улыбнулась, но тут же вскинула голову, словно проснувшись, и закрыла лицо руками. Зачем она это сделала? Зачем?

…теперь и ты зачарована…

Из автобуса она вышла последней, осторожно неся большой синий пакет. Прищурившись, огляделась, потом посмотрела на часы. До встречи в Волгодонске оставалось около двух часов — не так уж много для того, что нужно успеть сделать. Надев темные очки, Наташа быстро пошла туда, куда устремилось большинство приехавших.

В течение всего имевшегося у нее времени она ездила и бродила по городу, и со стороны могло показаться, что в ее передвижениях нет никакой определенной цели. Но цель была.

Если бы по прошествии тех двух часов, что Наташа исследовала ростовские улицы, у нее спросили, как же ей, собственно, Ростов-на-Дону, она бы ничего не смогла ответить. Она не видела города, не замечала людей, не запоминала названий улиц, приглядываясь только к расположению домов и деревьев, просчитывая, насколько многолюдным может быть данное место в определенное время дня. Только один раз она встрепенулась, проходя мимо университета, — в нем преподавала одна из ее клиенток, Наталья Игоревна Конторович, и Наташа подумала — не зайти ли прямо сейчас узнать, как она, ведь она уже давно не проверяла, как идут дела у ее натур

кто из них еще жив

но тут же отбросила эту мысль. Изначально, направляясь сюда, она собиралась навестить ее, но сейчас существовали вещи поважнее старых клиентов.

По истечении второго часа Наташа вдруг остановилась и внимательно огляделась. А потом, странно улыбнувшись, вытащила из сумки телефон, перешагнула через бордюр и пошла к старому, зияющему провалами забору, приминая крохотные перышки молодой травы.