Машина стояла через три двора — новенькая, слегка запачканная иномарка, приткнувшаяся возле пышных зарослей сирени. В машине, казалось, никого не было, окна и дверцы оставались плотно закрытыми, но Слава направился к ней уверенно, и Наташа, чуть помедлив, пошла следом. Но когда Слава дотронулся до ручки передней дверцы, мотор машины вдруг мягко заурчал, словно та была живой. Наташа крепче прижала к себе пакет, и он хрустнул.

— Сюда сяду я, а ты садись лучше сзади, — негромко сказала она. Слава недоуменно кивнул и полез на заднее сиденье.

Как только Наташа захлопнула за собой дверцу, машина тронулась с места, развернулась и неторопливо покатила через дворы. Все трое молчали, и взгляд Славы настороженно ощупывал затылки впереди сидящих.

Наташа не сразу решилась повернуть голову, а некоторое время смотрела в окно, чувствуя странный, какой-то восторженный холодящий страх человека, склонившегося над краем глубочайшей пропасти. Рядом раздался щелчок, потом пахнуло крепким табачным дымом, и она, не выдержав, повернулась. Вопреки ее воспоминаниям и рассказу Славы, Схимник сейчас выглядел вполне обычным человеком — усталым, немного сонным, но здоровым и вполне довольным жизнью. От него не тянуло ни опасностью, ни злостью, ни ненавистью, которая так изумила и напугала Наташу в Зеленодольске, и сейчас он казался моложе, чем тогда.

— Дай сигарету, — сказала она сквозь зубы. Схимник скосил на нее глаза и снова перевел их на дорогу.

— У меня без фильтра. Не подобающие для дамы. Кстати, воспитанные люди здороваются, особенно после, — он хмыкнул, — долгой разлуки.

— А я не воспитанная, — с вызовом ответила Наташа. — И не…

— И не — кто? Не людь?

— Прекращайте! — произнес сзади Слава каким-то замогильным голосом. — И так тошно!

— Тошно — выпей, — деловито предложил Схимник. — Там где-то возле тебя коньяк валяется. Я бы вмазал с тобой, да извини — за рулем, а мне в этом городе нарушать никак нельзя.

Слава пошарил по диванчику и поднял, разглядывая на свет, пол-литровую нераспечатанную бутылку «Коктебеля».

— Все употребляешь?.. — заметил он, свинтил крышку, сделал большой глоток и тряхнул головой.

— Это не мне.

— Что с ней сделали? — глухо спросила Наташа.

— Да не особенно… отлежится, отоспится — нормально все будет. Если уж подумать, в ее жизни бывали моменты и похуже… Крепкая натура. И злости в ней много. А злость в таких случаях здорово помогает.

— Если бы не ты — ничего бы этого не было!

— Правда? — осведомился Схимник с крайней язвительностью. Наташа вспыхнула и отвернулась к окну, а потом неожиданно для него вдруг тихо сказала:

— Нет. Неправда.

Он посмотрел на нее, нахмурился и больше до самого автовокзала не проронил ни слова.

Когда машина притормозила на стоянке, Слава открыл дверцу, но Наташа осталась сидеть неподвижно, напряженно глядя перед собой.

— Слав, ты… ты купи пока билеты, ладно? — пробормотала она. — Я подойду… подойду позже.

— К-как знаешь, — Слава посмотрел на нее, что-то прикидывая, потом на Схимника, который с отвлеченным видом курил и смотрел в окно. — Только уж постарайтесь как-нибудь без жертв. Хватит уже!

— Пожалуйста, — пробормотал Схимник и отщелкнул окурок в окно.

— Возьму билеты и вернусь за тобой, — Слава вылез из машины и направился к кассам, закуривая на ходу. Едва дверца захлопнулась, как пальцы Наташи сжались в кулаки и она зажмурилась, стиснув зубы. На ее висках резко обозначились вены.

Я одна, я здесь одна — чужие мысли, шепот, цвет, страх — все под водой, подо мной, осталась только я, я одна…

Она погрузилась в странное состояние — близкое к умиротворению и к какой-то непонятной пустоте, словно Наташа осталась одна в большой гулкой комнате. Это напугало — неужели ее настолько мало осталось? Она открыла глаза и тихо спросила:

— Можно?

Наташа знала, что он поймет, и ожидала злого отказа — в прошлый раз Схимник просто взбесился, когда она «заглянула» в него всего лишь на мгновение. Но сейчас он повернул к ней лицо и просто ответил:

— Валяй.

Наташа глубоко вздохнула, облизнула губы и скользнула в его потемневшие, приглашающе раскрывшиеся глаза — скользнула с мягкой, осторожной опаской, и, прежде чем исчезнуть из этого мира, успела заметить, как лицо Схимника дернулось — то ли от отвращения, то ли еще от чего-то. Дальше в этом мире продолжали жить только ее руки — они потянулись к голове Схимника, ладони легли на его виски и остались там. Его ладони в ответ бессознательно поплыли навстречу и прижались к Наташиным скулам, ощущая, как до предела напряжены ее мышцы. Глаза двоих людей словно соединили невидимые коридоры, через которые один сейчас заходил в другого — медленно, на цыпочках, предвкушая, тлея холодным огнем. На мгновение он застыл, с голодным восхищением глядя на то, что открывалось перед ним, а потом метнулся и нырнул в чужую темную глубь, и второй человек слегка вздрогнул, и его лицо снова дернулось. На несколько минут в машине воцарилась тишина, нарушаемая только учащенным взволнованным дыханием. А потом тишина резко разбилась, и Наташа вернулась в странном жалобном крике. Схимник, вздрогнув, качнулся назад, опустив руки и тотчас почувствовав, как словно оборвалась связавшая его и Наташу некая нить — оборвалась с какой-то мучительной и тягучей медлительностью, словно липкая паутина. Ее ладони соскользнули с его висков, и, ахнув, Наташа потянулась вперед, к нему, уставившись на Схимника до предела раскрытыми глазами, похожими на две распахнутые голодные пасти.

— Вот это да… какой сильный… хочу этого… — забормотала она снова и снова, включая в произносимое именно этот смысл, но Схимник поначалу услышал лишь чудовищный набор прилагательных-цветов и ничего не понял. Он встряхнул ее, и слова из Наташи полились теперь непрерывным потоком, который постепенно становился все более и более разборчивым — требования, просьбы, угрозы — бесконечные и бесполезные. Выбрав момент, Схимник громко и жестко сказал, словно прихлопнув тяжелой ладонью.

— Нет.

Наташа замолчала, захлебнувшись словами, потом снова потянулась к нему — и ладонями, и огромными изголодавшимися глазами.

— Пожалуйста, давай договоримся… Славу легко обмануть… Мне нужно совсем немного времени, зато… зато это будет одна из лучших моих картин, одна из самых…

— Нет.

— Ты дурак! — сквозь ее собственное страдание прорвалась чужая ярость. — Ты делаешь хуже только себе! Зачем, какой смысл?! Сколько ты прошел, сколько крови ты за собой оставил — ведь все для того, чтобы получить это… а теперь, когда и я этого хочу, ты отказываешься! Я не понимаю!

— Зато я теперь слишком хорошо все понимаю, — негромко сказал Схимник и потер рассеченную бровь. — Если бы я понимал все это раньше, я бы никогда не приехал сюда… и никто бы не приехал. Бедная девочка, ты очень дорого заплатила за свой дар, и мне тебя искренне жаль.

Слова мгновенно отрезвили Наташу, вернув ее в прежнее чистое состояние, и она застонала, согнувшись и закрыв лицо ладонями.

— Я не хочу… на самом деле я не хочу!..

— Я знаю.

— Мне страшно, — пробормотала она в сжатые пальцы, раскачиваясь из стороны в сторону и не отдавая отчета своей внезапной откровенности перед человеком, которого она уже несколько месяцев так страстно хотела увидеть мертвым. — Мне так страшно.

— Всем страшно, — заметил Схимник с легким холодком, — и ты не хуже, и не лучше многих. Не рассыпайся раньше времени. Возможностей у тебя теперь гораздо больше, да и Славка рядом — поможет. Где он там застрял?!.. — он посмотрел в сторону касс — слегка нервно, как показалось Наташе.

— Торопишься?

— Не хочу лишний раз светиться.

— Понимаю. Сейчас Славка вернется и мы уедем. Нет, — Наташа подняла голову, — я не буду его ждать здесь. Я пойду к нему. Только сначала я бы хотела кое-что сказать.

— Зачем? — Схимник недоуменно и недовольно пожал плечами. — В этом нет необходимости. Ты увидела все, что тебе хотелось, а твое мнение по этому поводу мне не интересно — во всяком случае, сегодня.