— Пока я буду крутить на телефоне твой номер, ты уже будешь у меня.

Однажды рано утром раздался знакомый стук в стенку, я посмотрел на часы — было половина шестого утра.

— Что-то случилось с Михаилом Артемьевичем, — мелькнула мысль. Быстро натянул брюки и пошел к нему.

Дверь в его номер была не заперта. Михаил Артемьевич сидел за столом в трусах и майке, на его лице были видны слезы, на столе стояла початая бутылка «Столичной» и ломтики яблока.

— Что с вами, Михаил Артемьевич, вам плохо? — с волнением спросил я.

— Садись, Володька, прости, что разбудил так рано, — он тяжело вздохнул, плеснул водки себе и мне в стаканы, — мне и плохо и хорошо, одновременно. Так бывает, Володя, тебе трудно понять, ты еще молодой. Давай выпьем за здоровье моего давнего друга Ивана Рыжова. Знаешь такого артиста?

— Знаю, мы познакомились с ним еще в начале шестидесятых, в Свердловске. Он снимался в картине «Самый медленный поезд». Мы жили в одной гостинице «Большой Урал», иногда вместе собирались в просторном номереПавла Петровича Кадочникова. Так что же случилось с вами?

— Давай, Володя, сначала выпьем, я потом тебе расскажу.

Мы чокнулись. Я с отвращением глотнул из стакана, заел кусочком яблока, водка явно не шла с утра. Михаил Артемьевич выпил не закусывая.

— Раз ты немного знаком с Иваном я тебе скажу, сыграл он ужас как много ролей, да нет, не ролей, это слишком громко сказано, в основном, это — эпизоды. Как называют таких артистов, Володька?

— Таких артистов так и называют эпизодниками, — ответил я, но тут же попытался возразить, — ну почему же, у Рыжова были и роли, вот, в фильме «Самый медленный поезд» он очень хорошо сыграл жмота и негодяя, настолько правдоподобно, что зритель, несомненно, возненавидел его.

— Да, уж! Кулаков и прочих скобарей в его послужном списке достаточно. Так вот, Володя, — сказал он, подливая в стаканы водки, — мне полчаса назад позвонила моя жена из Москвы и сказала, что Ивану дали Народного. Конечно, я, как старый его друг, радуюсь, что ему присвоили звание Народного артиста. Он хоть и эпизодник, а получил таки, выходит. Мы с ним теперь сравнялись! На одну планку нас поставило наше правительство, дай Бог им здоровья, — мы чокнулись еще раз.

— Так что же вы плачете, Михаил Артемьевич, если вашего друга так высоко оценили?

— Я рад за него, рад, но обидно мне, ведь что получается. Сколько я главных ролей сыграл, и просто ролей. Первое звание Заслуженный артист Украины я получил еще в пятьдесят пятом году, а Народного артиста РСФСР, в шестьдесят пятом, через десять лет. К тому времени у меня уже были такие фильмы, — он начал загибать пальцы, с трудом вспоминая, — «ЧП. Чрезвычайное происшествие», «Серебряный тренер», «Игра без правил», да что говорить, еще до войны я уже сыграл в «Машеньке», а потом в «Иване Грозном», «Тарасе Шевченко» и что? Такой же, как и Иван, Народный РСФСР. Вот так ценят нашего брата, как тут не плакать? Тут волком завоешь!

— Да что вы, Михаил Артемьевич, успокойтесь, вас зритель любит, обожает, вы для них «Командир корабля» и «Матрос Чижик» на все времена, — подбодрил я его.

— Ты меня не успокаивай. Лучше мне скажи, сколько ты фильмов провел как художник-постановщик? Много, и на многих студиях! И как тебя отметили? Да пока никак, вот видишь! Ты пахал, как вол, а те, кто по кабинетам бегали и начальству лизали одно место, наверняка уже в народных ходят! Так что, ты меня не успокаивай, я эту кухню очень хорошо знаю. Когда меня предлагали выдвинуть на звание Народного СССР, завистники говорили: «За что ему давать? Кузнецов в последние годы снимался на студии „Довженко“, пусть Украина его и выдвигает». А когда на Украине обсуждали мою кандидатуру на очередное звание, там завистники кричали: «Кузнецов давно живет в Москве и числится в штате „Мосфильма“, пусть они и награждают его». Вот ведь, что получается! Чехарда какая-то. До сих пор так все и решают, и решить не могут. Так и с тобой, Володька, поступят, когда дело дойдет до присвоения звания, а ты уж давно его заслужил, на многих студиях работал по приглашению. А как дело до награждения дойдет, вот тут все и повторится, как со мной. Будут тебя перекидывать из одной республики в другую и ссылаться на то, какие фильмы и на каких студиях ты делал, и также скажут — вот там пусть и дают звание. Как будто мы не одно советское кино делаем, как будто мы не члены одного Союза кинематографистов СССР, и не в одной стране живем.

Я слушал Михаила Артемьевича, и мне вспомнилось, как после работы на фильме «Восход над Гангом» председатель Госкино Таджикистана Султан Шарипович Мирзашоев, в присутствии главного инженера Душанбинской киностудии Эрнста Ахмедовича Рахимова разоткровенничался:

— Я разговаривал в отдела культуры ЦК республики о выдвижении твоей, Владимир Аннакулиевич, кандидатуры на почетное звание. Ведь ты у нас в республике провел восемь картин, и большинство из них о дружбе народов, я им даже привел в пример фильм «Восход над Гангом», который действительно интернациональный. Картина снята по мотивам таджикского поэта Мирзо Турсун-Заде узбекским режиссером Латифом Файзиевым, с русскими, узбекскими, индийскими, таджикскими актерами, и художником-постановщиком, приглашенным из Туркмении. Несмотря на все мои доводы, мне было категорически отказано присвоить тебе звание, сослались на то, что ты не наш, а из другой республики, пусть там дают звания и награды.

— Михаил Артемьевич, — сказал я, — в конце концов, не за награды и звания работаем, это искусство, без которого мы не мыслим своего существования. Это наш крест и нести нам его до конца жизни. Вот сниметесь в этой исторической картине, и вам обязательно присвоят Народного артиста СССР, вы его по праву заслужили. А сейчас успокойтесь, отдохните, примите душ, поспите, завтра рано утром мы выезжаем в экспедицию, в городАнгрен.

— Какой город?

— Шахтерский город Ангрен, в ста километрах от Ташкента. Там вы и Тимофей Спивак будете сниматься верхом на конях, да еще переходить вброд горную реку.

— Я, на коне? Ты меня представляешь в седле в мои годы и с моим-то весом, — Михаил Артемьевич похлопал себя по животу.

— Ничего, каскадеры подобрали вам спокойную лошадь. А уж в седло, как-нибудь, общими усилиями посадим.

— Ну, Володька, ты меня насмешил, я в седле. Не поздновато ли скакать!

— Привыкайте, Михаил Артемьевич, у вас много сцен верхом на лошади.

Мы посмеялись, я увидел, что настроение у него поднялось.

— Все в порядке, пожалуй, я пойду к себе. Если что, стучите в стенку, азбука Морзе надежнее телефона.

Отсняв материал в Ангрене, Бухаре, павильонах Ташкентской киностудии, часть нашей группы вылетела в Ленинград. Нас разместили в новой, еще не до конца сданной гостинице, где гулял запах красок. Мы с Михаилом Артемьевичем опять оказались соседями по этажу, но наши номера уже не были смежными. Также, как и в Ташкенте, мы продолжали общаться, но теперь к нам присоединилась Тамара, которая прилетела ко мне в Ленинград, как только мы устроились.

Сначала отсняли сцены на Соляном переулке и в интерьерах музея прикладного искусства художественного института. И начали осваивать залы Юсуповского дворца на Мойке. Латиф дал задание второму режиссеру вместе с Измайловым пригласить на съемку для сцены бала артистов балета. Выслушав, я вмешался в разговор: