Частые налеты немецкой авиации на Москву, как правило ночами, изнуряли, не давая выспаться. Из репродуктора доносился тревожный голос диктора:

— Граждане, воздушная тревога… Граждане, воздушная тревога…

Мне было трудно вставать спросонья. Быстро одеться помогала старшая сестра Женя. Мама в это время дежурила вместе с другими женщинами на крыше дома, на случай попадания зажигательных бомб и их обезвреживания. В арсенале дружины были огнетушители, щипцы для захвата зажигательных бомб, бочки с водой, в которых они должны были гасить горящую бомбу, ящики с песком на случай тушения пожара и лопаты с короткими ручками для удобства их использования под стропилами чердака. За время налетов женщины обезвредили две «зажигалки», попавшие на наш дом и одну, угодившую во двор. К счастью, все три бомбы были небольшими. Одна, попавшая в сарай, вызвала пожар, в котором сгорели вещи студентов и аспирантов из Туркмении, обучавшихся в московских вузах, консерватории и ГИТИСе. Студенты-туркмены все добровольно ушли на фронт. Многие из них погибли в боях за Москву, а те, кому повезло, и они остались живы, пройдя всю войну до Берлина, вернулись вновь в наш дом и завершили свое прерванное образование. Среди этих ополченцев, вернувшихся с войны, хорошо мне знакомые и близкие люди: композиторы — братья Нуры и Вели Мухатовы, сын известного писателя Берды Кербабаева — Баки, который стал в 1948 году мужем моей сестры Жени.

Во время воздушной тревоги Женя так торопливо одевала меня, что иногда обе ноги попадали в одну штанину, и я падал, не сделав ни одного шага, и все начиналось сначала. Потом мы бегом пересекали Арбатскую площадь, чтобы спуститься в метро. Когда мы с Женей и Соней спускались в метро, там уже находилось огромное количество людей. Воздух был спертым, было тяжело дышать, слышался детский плач, говор, шум, было ощущение вокзала с его запахами и звуками. Часть перрона была заставлена топчанами: на них спали маленькие дети, старики и больные. Иногда тревога затягивалась, и приходилось коротать время до самого утра. Но уже к концу 1942 года тревоги объявляли все реже, а пребывание в метро становилось все короче. В первой половине 1943 года мы перестали бегать в метро, а спускались в бомбоубежище, оборудованное в цокольной части нашего дома, а к концу года уже перестали реагировать на объявления воздушных тревог и совсем перестали спускаться в бомбоубежище.

Случались авианалеты и днем, когда я был в школе. Хорошо помню, как в первом и втором классе наша учительница Наталья Ефимовна Кондратьева, отводила нас в бомбоубежище, оборудованное в школьном подвале. Мы все имели при себе противогазы, без них просто не пускали в класс. Приходилось ходить в школу с портфельчиком и с противогазной сумкой через плечо. Особенно гордились те ученики, у которых вместо портфеля были кожаные командирские сумки или пилотские планшеты с вмонтированным компасом. Это был высший шик! К счастью, у меня была такая сумка, ее подарил мне дядя Шура, мамин старший брат. Войну он начал пехотным майором, а закончил подполковником. Мою симпатию он завоевал еще и тем, что научил разбирать, чистить и собирать вновь револьвер системы Наган, с семью патронами в барабане. В начале войны Наган был личным оружием командиров, позже они были заменены на пистолеты системы ТТ.

В школу ходить было недалеко, в Староконюшенный переулок, напротив Канадского посольства. Это было старинное здание бывшей Медведевской гимназии, а теперь школы № 59. Помню широкие коридоры с пальмами в кадках, светлые классы, актовый зал, по высоте занимавший второй и третий этажи, его стены и потолок были богато украшены орнаментальной лепниной, а по углам — горельефы орлов с распростертыми крыльями. Над актовым залом размещалась библиотека. В конце 1944 года в глубине сцены актового зала, слева и справа, установили ростовые фигуры Ленина и Сталина. На переменах мы бегали смотреть, как рабочие, а это были женщины, пропилив в полу сцены квадратные отверстия, выложили из кирпича и оштукатурили два постамента, на которые водрузили гипсовые скульптурные фигуры. Теперь вожди присутствовали на всех школьных мероприятиях, пионерских сборах и концертах. Занятия по ботанике, зоологии и физике проходили в специально оборудованных кабинетах, весь инвентарь и школьные наглядные пособия сохранились в них еще с дореволюционных времен. Гордостью школы был физкультурный зал, он занимал весь пятый этаж здания и буквально был напичкан гимнастическими снарядами: кожаные «кони» и «козлы», турники, кольца, брусья, шведская стенка и многое другое, что было закуплено еще до революции в европейских странах. Думаю, и сегодня в профессиональных спортивных залах не всегда увидишь такое оборудование.

Во время войны школьники собирали подарки нашим воинам на фронт. Приносили из домов, кто что может: ржаные сухари и лепешки, вязаные шерстяные носки, перчатки, трехпалые варежки, шарфы, свитера, мужское нательное белье. Я принес кожаные пилотские краги-перчатки, кожаную куртку на меху, оставшиеся после гибели дяди Вити, мама хранила эти вещи и передала их со мной в школу в фонд обороны. Когда Наталья Ефимовна собрала все, что мы принесли, получился внушительный узел, завязанный в холстину. Мы передали собранные вещи пришедшим в наш класс старшей пионервожатой, военному представителю районного военного комиссариата и директору школы Дави Натановичу Розенбуму, это был молодой красивый мужчина с румянцем на щеках, которого мы почему-то страшно боялись. Когда ученики доводили Наталью Ефимовну до белого каления, она в сердцах произносила, грозя пальцем:

— Придется отправить вас на ковер к директору, товарищу Розенбуму.

Для нас это было высшей мерой наказания. Теперь, вспоминая директора школы, одетого в элегантный черный бостоновый костюм, с белоснежным воротничком сорочки и галстуком, я нахожу его внешность очень схожей с актером театра Сатиры Александром Ширвиндом в молодости. Да, директор у нас был красавцем!

В актовом зале школы бывали концерты для учеников и их родителей. Известные артисты выступали бесплатно, а вырученные средства шли в фонд обороны. Для всех билет стоил 30 рублей, но для семей, в которых отцы погибли на фронте, вход был свободным, они получали места на первых рядах. Такие концерты проходили под лозунгом: «Все для фронта! Все для победы!» Хорошо запомнилось выступление артистов Николая Симонова,Михаила Жарова, Николая Черкасова. Мощным голосом пела русские народные песни Антонина Сметанкина. У нее было миловидное русское лицо с гладкой прической и большим тугим пучком темно-каштановых волос на затылке. Выступала она в строгом черном бархатном платье. Ее долго не отпускали со сцены. Она пела в сопровождении популярного трио баянистов: Кузнецова, Попкова, Данилова, — неоднократно повторяя на бис многие песни. Романс «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан, не входи, родимая, попусту в изъян» она исполнила дважды. Симонов и Жаров сыграли сцену из кинофильма «Петр Первый» режиссера Владимира Петрова. Николай Черкасов читал с пафосом монолог из кинофильма «Александр Невский» режиссера Сергея Эйзенштейна: «Кто на Русь с мечом придет, тот от меча и погибнет, на том стояла, и стоять будет земля Русская!» В финале концерта артисты и зрители исполнили песню Александрова и Лебедева-Кумача «Вставай страна огромная». Многие плакали. Эту единодушно принятую всем советским народом песню ежедневно исполняли по радио наравне с «Интернационалом».