— Верно, — согласился Оскан. — Но это был не волк. По крайней мере, не совсем волк.

— Еще один вервольф? Здесь, в Айсмарке?

— Верно. И это женщина. То есть волчица.

— Откуда ты знаешь? Значит, ты понимаешь их язык? И о чем говорит эта… волчица?

Вой раздался снова, на этот раз он становился все ниже и ниже, пока не опустился до жуткого басовитого стона.

— Я не все понимаю, только чуть-чуть. Она о чем-то предупреждает и зовет… — Оскан замолчал, и в слабом свете луны его лицо показалось белее полотна. — Она созывает свой народ! Такого не случалось уже много веков! Похоже, и правда надвигается нечто ужасное. Наверное, все же стоит ожидать войны с севера!

Фиррина приподнялась в седле и махнула всадникам, чтобы те прибавили ходу. Но Оскан схватил ее за руку.

— Подожди. Я слышу еще что-то… — Он прислушался к отдаленным завываниям, плетущим унылую сеть в ночном небе. — Нет, все так, как я говорил сначала. Беда идет с юга, и волчица опасается, что они не успеют выполнить… я разобрал слова «клятва» и… «принцесса».

Фиррина обернулась к всадникам и рявкнула:

— Погасить факелы! Едем в город!

— Она, скорее всего, не зря боится, — продолжил Оскан как ни в чем не бывало, словно мирно беседовал у костра за скромным ужином. — Эта волчица, по-видимому, часть цепочки, которая передает послание в Призрачные земли. Когда оно дойдет туда, будет уже поздно, если ты понимаешь, о чем я. Интересно, о какой клятве идет речь? И что еще за принцесса?

Фиррина нетерпеливо отвесила ему подзатыльник.

— Заткнись и поехали!

С этими словами она пустила лошадь в галоп, торопясь вырваться из леса. Оскан тоже ударил каблуками свою кобылку и тут же пожалел об этом, потому что животное рвануло догонять Фиррину и всадников. Юный знахарь прильнул к гриве лошади, отчаянно уворачиваясь от веток и сучьев. Отряд все быстрее мчался по лесной дороге, запах прелых листьев, взлетавших из-под копыт дюжины лошадей, напомнил Оскану о праздничных пирогах — он так надеялся их отведать на пиру… Но скоро он вовсе забыл о еде, у него осталась только одна забота: как бы не упасть с обезумевшей лошади.

Спустя поразительно короткое время они вылетели на опушку и рванули через поля. На открытой местности было намного холоднее, чем под покровом леса. Оскан хотел завернуться в плащ, спасаясь от колючего холода, но быстро передумал — не рисковать же жизнью, пытаясь натянуть на себя жалкую тряпку, которую ветер все равно вырвет из рук. Знахарь стиснул зубы, чтоб не стучали, и посмотрел вперед, на спины принцессы и дружинников. Неужели он сейчас выглядит таким же безумцем, как они, земля так же летит из-под копыт его лошади, его плащ так же реет на ветру? Похоже, что так.

Фростмаррис вставал над равниной, как скалистая гора с прямыми углами и ровными гранями вместо зубчатых пиков. Но в лунном свете стены отливали зыбким серебром, казались призрачными, будто они сотканы из подсвеченной облачной дымки и любой порыв ветра может развеять их без следа. В ясном ночном воздухе Оскан разглядел блеск копий — это на стенах размеренно вышагивали часовые, — и его вдруг поразило то, насколько этот город уязвим. Вражеская армия запросто может взять его в осаду, заморить защитников голодом, а потом ворваться внутрь и поубивать всех подряд. Может, этого и опасаются вервольфы? Но какое дело людям-волкам до Фростмарриса? Не успев додумать эту мысль, Оскан выпустил поводья и чуть не свалился. Сердце пустилось в галоп не хуже лошади, но он умудрился кое-как удержаться в седле и зарекся думать о судьбах королевства, пока скачка не кончится. Вот окажемся на твердой земле, тогда и будем задавать вопросы.

Если бы Оскану пришлось спать в главной зале рядом с прочими не очень важными гостями, которые наводнили замок перед празднованием Йоля, это было бы для него настоящим испытанием. Юноша привык к уединению своей пещеры, и его пугала одна мысль о том, чтобы делить личное пространство с абсолютно незнакомыми людьми. Однако он зря беспокоился: ему отвели отдельную комнату. Она, конечно, была тесновата и вмещала лишь узкую кровать, комод для немногочисленных пожитков и табурет, чтобы складывать одежду на ночь. Но зато это была комната для одного Оскана — огромная роскошь. Он знал, что сейчас вокруг центрального очага в главной зале свернулись калачиком несколько очень состоятельных купцов, воюя за тепленькое местечко с волкодавами и охраняя свое имущество от нечистых на руку гостей. Оскан даже почувствовал вину за то, что ему, бедному сироте и простолюдину, дали отдельную комнату. Правда, этот укол совести быстро забылся.

Юный знахарь вольготно вытянулся под теплым одеялом, наслаждаясь покоем и тишиной. Всего час назад он сидел вместе с Фирриной в личных покоях короля, и голос Редрота гулко раскатывался по комнате и звенел в ушах Оскана.

Как только они прибыли на королевский двор, принцесса соскочила с коня и еле дождалась, пока Оскан неуклюже спешился. Тогда она провела его по замку, через массивные двустворчатые двери, что вели в главную залу. Ни Фиррину, ни ее сопровождающих нисколько не волновало то, что приходилось шагать чуть ли не по головам людей, спавших в предпраздничную ночь вокруг большого очага. Оскан торопливо извинялся шепотом перед потревоженными гостями, которые вскакивали и начинали брызгать слюной в красноватых отсветах тлеющих в очаге углей. А когда волкодавы, завидев Фиррину и солдат, решили, что уже утро и пора гулять, и с бешеным лаем принялись прыгать по остальным спящим, стало еще хуже. Пока принцесса и ее спутники добрались до массивного дубового трона на помосте и нырнули в нишу за ним, в зале поднялся жуткий гвалт: собаки лаяли, часовые кричали на них, тщетно пытаясь утихомирить, а разбуженные гости желали знать, что происходит.

Фиррина постучала кулаком в низкую дверцу и сразу, не дожидаясь ответа, вошла. Часовой в королевских покоях тотчас взял копье наперевес и испуганно потребовал сказать, кто они и зачем явились, а с низенькой койки вспорхнуло седое и морщинистое существо в красной ночной сорочке.

— Кто там, Бергельд? — запищало оно. — Прогони их! Стража!

— Это принцесса, господин, — ответил часовой, опустив щит и копье.

— Принцесса? В такой час? — Ключник Гримсвальд наконец протер глаза и уставился на группу поздних гостей, состоявшую из Фиррины, Оскана и воинов. — Вижу, ты не одна. Можете отпустить свою стражу, ваше высочество.

Фиррина махнула рукой, и солдаты, отсалютовав ей, покинули королевские покои. Уже много позже, устроившись в теплой постели, Оскан вспоминал, какой просторной показалась комната после ухода десяти вооруженных до зубов дружинников. Потом Гримсвальд прокашлялся и надменно спросил, зачем они явились.

— У меня срочные известия для моего отца, — ответила Фиррина.

— Раз уж вы его разбудили, то говорите, что, черт возьми, вам нужно! — раздался громогласный рык, и из смежной комнаты показался необъятный белый балахон.

Оскан с открытым ртом уставился на короля-великана. В своей ночной рубашке, похожей на огромную океанскую волну, с взлохмаченными рыжими волосами и бородой Редрот напоминал заснеженный вулкан во время извержения. Громыхание, которое слышалось из гигантской бочкообразной груди, предвещало новый фонтан лавы.

— Отец, мы слышали вервольфа в лесу…

— Да неужели? Так чего бы тебе завтра его не поймать! Обязательно было будить меня? — разъярился король, и его лицо стало почти одного цвета с волосами.

— Нет, — торопливо ответила Фиррина. — Оскан знает их язык, и, как мы поняли, эта женщина-вервольф передавала послание в Призрачные земли.

Король к тому времени шагнул к своему креслу, где обычно восседал днем, и взбивал подушки, чтобы устроиться поудобнее. Услышав слова дочери, он замер и поднял глаза, с интересом прищурившись.

— Ну-ка повтори, — потребовал он.

— Волчица созывала сходку! Сходку людей-волков!

— Боги! — удивленно прогудел Редрот. — Что еще?