— Достаточно, чтобы вылечить самую глубокую рану, какую мне приходилось видеть, — дерзко ответила Фиррина.

Взгляд лекаря был красноречивее любых слов.

— За годы, которые я занимаюсь своим ремеслом, я повидал раны и хуже, и тем не менее их удавалось вылечить!

— Так, по-твоему, ему просто повезло? — спросила Фиррина, начиная закипать от заносчивости лекаря.

Врач же сдерживался только потому, что перед ним стояла дочь его короля и повелителя.

— Увы, госпоже не хватает знаний в том, что касается моего искусства. Как и этому юноше. — Он с глубоким презрением поглядел на Оскана. — Ты хотя бы пускал ему кровь?

— Мне кажется, медведь пустил ему крови с избытком, — спокойно ответил Оскан.

— А как же ты собирался очистить его тело от соков из когтей медведя?

— Ничего не слышал ни о каких «соках». Я просто промыл рану и зашил ее. — Теперь уже и Оскан с трудом держал себя в руках.

— Рана загноится, и он умрет, и ты будешь виноват в этом не меньше, чем тот медведь!

Фиррина подошла к груму и внимательно осмотрела зашитую рану.

— Рана в полном порядке. Прекрасно заживает и ничуть не собирается воспаляться. — Она повернулась к солдатам из своего эскорта, бывалым ветеранам, которые не раз сами страдали от ран и видывали всякие увечья. — А вы что скажете?

Они согласились, что рана заживает хорошо. Теперь уже все, кто был в комнате, твердо смотрели на лекаря.

— Никто из вас ничего не смыслит в лечении таких ранений! — взорвался целитель. — Или я немедленно отвезу его в город и сделаю кровопускание, или он умрет!

— По-моему, ему лучше остаться здесь, хотя бы еще дня на три, — тихо возразил Оскан. — Если принцесса позволит, конечно.

— Давайте спросим у больного, — решила Фиррина. — Все-таки это его рука. — Она повернулась к раненому и вопросительно подняла бровь.

Конюх в растерянности переводил взгляд с нее на лекаря, с лекаря на Оскана. У него в голове не укладывалось, как это он стал причиной таких споров.

В конце концов он, заикаясь, промямлил:

— Если можно, пусть Ведьмин Сын и дальше лечит меня.

— Для тебя это Оскан Ведьмин Сын, — резко напомнила Фиррина.

— Этот человек не может знать, что для него лучше! — запротестовал лекарь. — Да он даже не помнит, какой сегодня день, не говоря уже о том, чтобы принимать решения за врача!

— Я помню, какой сегодня день, — возразил раненый, тоже разозлившись. — Сегодня день Тора. И я еще кое-что помню. В прошлом году я упал с лошади и сильно поранил колено. Рана была с четверть нынешней, но все равно загноилась. У меня началась горячка, и прошло не меньше месяца, пока та рана не стала выглядеть так же хорошо, как эта сейчас. А тут и двух дней не минуло! — Он замолчал, вдруг осознав, что опять привлек к себе всеобщее внимание. Но потом набрался смелости и продолжил: — Я тогда был королевским егерем, и его величество прислал ко мне этого человека, своего лекаря. Моя жена говорит, он — лекарь то есть — чуть меня в могилу не свел своим целительством. И еще говорит, что сама вылечила бы меня лучше, меняя повязки и смачивая рану кислым вином, как ее мать учила.

— Что за нелепость! — фыркнул королевский врачеватель. — Я не обязан отстаивать свои методы перед какими-то невеждами!

— Разумеется, нет, — холодно вмешалась Фиррина. — Судя по всему, этот человек предпочитает довериться Оскану Ведьмину Сыну. Так что оставим невежд в покое и вернемся во Фростмаррис.

— Но, госпожа, король приказал мне…

— Осмотреть больного, что ты и сделал. Ты выполнил свой долг, так что я разрешаю тебе вернуться в город к больным, которым повезло лечиться у столь опытного врачевателя.

Лекарю впервые в жизни пришлось проглотить оскорбление из уст тринадцатилетней девочки, так что ему потребовалось несколько долгих минут, чтобы вернуть себе прежний невозмутимо-заносчивый вид. Потом он развернулся и, прихватив мула и помощника, бросился прочь из пещеры.

Фиррина проводила его взглядом, повернулась и протянула озябшие руки к огню.

— Может, стоит помочь ему перебраться в дальнюю пещеру? — весело предложила она и помогла раненому встать на ноги. — А вы, солдаты, присмотрите за лошадьми.

Сопровождавшие отсалютовали принцессе и вышли. Оскан взял больного под здоровую руку и повел его по узкому туннелю обратно в глубь холма.

Фиррина осталась одна, и уже через несколько минут от ее наигранной веселости не осталось и следа. Да о чем она только думала? Умна, нечего сказать: умудрилась выставить вон всех, кроме Оскана! Ведь он скоро вернется к очагу, а она тут сидит одна-одинешенька! Когда надо было настоять на своем, как недавно с лекарем, Фиррина отлично справлялась со своей ролью. Но в личных беседах, да еще с глазу на глаз, она всегда чувствовала себя страшно неуклюжей.

И вот теперь она опять испугалась до дрожи: наедине с юношей она непременно начнет краснеть и заикаться, короче, выставит себя полной дурой!

Так, можно стрелой метнуться к выходу из пещеры и позвать обратно солдат… По крайней мере, кто-то будет рядом… Нет, уже поздно — из туннеля донеслись шаги Оскана. Лучше вести себя как подобает уверенной в себе принцессе (пусть даже в душе никакой уверенности и в помине не осталось), чем суетиться и вопить, как глупая курица.

Фиррина постаралась успокоиться и призвать на помощь все свое воинское хладнокровие, как учили мастера фехтования, чтобы во всеоружии встретить свое смущение. В конце концов все вышло не так уж плохо: когда появился Оскан, она всего лишь слегка покраснела, а несколько раз глубоко вздохнув, ей удалось более или менее совладать с голосом.

— Что ж, Оскан, теперь тебе остается уповать на то, что у него не будет ни горячки, ни гангрены, не то наш доблестный лекарь сделает все, чтобы проучить тебя.

Юноша подтащил стул и сел рядом с принцессой.

— Я и без того надеюсь, что он поправится, — сказал он, одарив Фиррину самой светлой улыбкой, какую она когда-либо видела. — Особенно сейчас. Ведь это докажет, как глубоко заблуждается этот тупица.

Фиррина улыбнулась в ответ. Напряжение немного отпустило ее, и на радостях она решила простить Оскану, что он даже не спросил разрешения сесть в ее присутствии.

— А есть сомнения?

— В нашем деле никогда нельзя знать наверняка.

— Ты боишься худшего?

Он снова улыбнулся.

— Нет.

В спокойствии этого юноши было нечто заразительное, и у Фиррины немного отлегло от сердца. Она даже осмелилась спросить Оскана о других умениях, которые передала ему мать.

— Ты умеешь колдовать?

Он так долго собирался с ответом, что девочка испугалась, что обидела его своим вопросом.

— Не знаю, что ты называешь колдовством. Я могу предсказывать погоду, но ведь каждый пастух это умеет. Я распознаю следы зверей, как и каждый, кто живет в лесу…

— Ты можешь предвидеть будущее?

Оскан пожал плечами.

— Ты говоришь о пророческом даре? Иногда я вижу, что будет… Но это лишь расплывчатые обрывки. Всегда остается тайна, то, что нам знать не дано.

Фиррина кивнула. Ее подозрения подтвердились.

— А ты можешь вызвать молнию?

Оскан долго молчал, пораженный ее прямотой.

— Никогда не пробовал. Глупая затея. Так и сгореть недолго.

— Ой, об этом я как-то не подумала…

Фиррина уже совсем расслабилась, но тут ее противоречивая натура решила взяться за свое, и принцессе вдруг снова стало жарко и неловко. Еще немного — и она все-таки опозорится. Девочка встала и направилась к выходу. Положение принцессы имеет и свои преимущества: можно пренебречь обычным ритуалом прощания.

— Как долго у тебя пробудет мой человек?

— Еще три-четыре дня, — ответил Оскан. — Ваше высочество, — добавил он, почтительно наклонив голову, поскольку заметил, что Фиррина опять нацепила маску высокомерия.

Принцесса размашистым шагом подошла к выходу из пещеры и царственно кивнула солдатам. Ей тотчас подвели коня.

— Тогда я вернусь через четыре дня.

Оскан кивнул в ответ.