Мессенджейл замолчал и отпил глоток коньяку. Дальше этого он заходить не будет. Это слабость большинства военных: они никогда не могут удержаться от того, чтобы не ляпнуть лишнее слово, то самое слово, которое обрушивает своды храма прямо на их упрямые головы. Ярким примером такой болтливости был этот Уокер в Корее… А Макартур! Он был злейшим врагом самому себе. Ему никогда и ни за что не следовало бы делать того злополучного заявления о том, что существует-де новая концепция, будто бы солдат обязан прежде всего быть предан родине и конституции, нежели тем, кто временно осуществляет исполнительную власть. Катастрофическое заявление. С того самого момента Макартур перестал существовать как политическая фигура в жизни Америки. Одно дело думать так, это хорошо, но ему никогда не нужно было высказывать подобного вслух. А Паттон!..

— Боже правый, уже четвертый час! — воскликнул заместитель министра, взглянув на часы. — Нам давно пора идти. В четыре часа у меня встреча с Дэмоном в Пном Ду. — Он стремительно поднялся на ноги. Его помощники последовали примеру начальника. Затем заместитель министра снял очки и слегка коснулся пальцами бровей и усов. На его высоком французском воротнике были пятна. — Отдаю должное вашему красноречию и кухне, Котни, но я должен бежать. — Направляясь к выходу, он спросил: — Можете ли вы заверить нас в том, что китайское коммунистическое правительство не будет активно вмешиваться в случае, если участие США в хотиенском конфликте потребуется расширить?

— Утверждаю это категорически, — ответил Мессенджейл. — Самыми важными данными из всех, полученных нашей разведкой здесь за последние три года, являются данные о том, что в подобном случае Китай не выступит. В этом мы уверены.

Заместитель министра кивнул головой, покусал дужку очков.

— То же самое утверждал штаб Макартура перед операцией на реке Ялу, — сказал он.

— Правильно. Но современная ситуация не совсем сходна с ситуацией того периода. Я уверен, что Фредерик Брокау поддержит меня в этом.

— А какую, по вашему мнению, позицию в таком конфликте займут наши союзники по СЕАТО?

— Я уверен, что они окажут нам искреннюю поддержку. В особенности Филиппины и Австралия.

Заместитель министра кивнул головой.

— Это интересно. Вы бы не составили для меня меморандум но этому вопросу к следующему моему приезду?

— Буду счастлив сделать это.

— И благодарю вас за это поистине королевское пиршество, Котни. Весьма благодарен. Я не едал ничего подобного со времен моей юности, прошедшей в посольстве в Париже.

Мессенджейл пожал протянутую ему руку.

— Я передам повару, он будет на седьмом небе от радости.

— Весьма признателен вам за исчерпывающую информацию.

— Всегда и с величайшим удовольствием к вашим услугам, — ответил Мессенджейл, распахивая дверь. — Счастливого пути, господин министр. Надеюсь на ваше скорое и успешное возвращение…

Четыре человека, составлявшие миссию Дэмона, сидели в паршивеньком, переполненном посетителями кафе неподалеку от аэродрома Пном Ду. Клонившееся к закату солнце изливало потоки расплавленного золота на металлические столы, на сидевших в непринужденных позах посетителей, на жестяные, некогда покрашенные розовой и желтой краской стены лачуг на противоположной стороне улицы. Порывы ветра поднимали маленькие вихри пыли и гнали обрывки бумаги и листья, мчавшиеся мимо них, словно лесные зверьки. То и дело в небо с напряженным ревом, заставлявшим содрогаться все вокруг, взмывали самолеты, и тогда разговоры смолкали. Потом самолет удалялся, растворялся в небе, и все продолжалось по-прежнему: пыль, ослепительный свет, дым от кухонных очагов, странный запах, к которому примешивались запахи йода, плесени, рыбы, старой меди… Этот запах напомнил устало сидящему в сплетенном из толстой проволоки кресле Сэму Дэмону запахи в Пасае на Филиппинах, а затем длинную комнату в Шармвиллере, на берегу Марны: там стоял такой же обманчивый, тревожащий аромат, аромат всегда манивших его чужбинных дорог.

Дэмон не мог стряхнуть с себя то чувство уныния, которое преследовало его весь этот день. Поначалу, получив закодированную радиограмму от заместителя министра, Дэмон воспрянул духом. Ему удалось невероятным, одному богу известным, в обход всех правил игры образом предотвратить осуществление безумного замысла грандиозной войны с Китаем. По крайней мере, на время. Но теперь, днем позже, его, все еще пошатывающегося от изнурительной дизентерии, убивающего время в ожидании самолета, одолевали сомнения и уныние. Он сказал то, что должен был сказать, и, произнеся свою речь, замедлил угрожающее развитие событий. Но его не покидало чувство, что в то время, пока он сидит здесь в бездействии, против него скрыто и неудержимо работают мощные и коварные силы. Мессенджейл избавится от него тем или иным образом, и тогда они повернут хотиенскую войну так, как им хочется.

Неподвижные отблески дня уныло меркли. Было поздно. По дороге, влекомая крестьянином-хотиенцем, который, сгорбившись, налегал на ручки, тащилась типичная в этих краях двухколесная тележка, а за ней — еще одна. При виде тележек сердце у Дэмона упало. Откуда это с каждой минутой нарастающее, тучей над ним нависшее ощущение отчаяния и подавленности? Дэмона охватывал страх. Мимо входа в кафе, держа карабины на ремне, вразвалку, обычной ленивой поступью, какой в любой стране и в любую эпоху ходят дозорные, прошли два солдата.

Опустив пальцы в правый нагрудный карман, Дэмон пошарил в нем и, нащупав стершуюся однофранковую монету, вытащил ее. Изображение девушки в фригийском колпаке и гирлянда из дубовых листьев почти стерлись: Дэмон едва мог различить профиль и контур глаз. Давным-давно он поднял монету на счастье и носил ее с собой с того памятного дня в Париже. Счастье… Старые солдаты знают, что если ты сделаешь даже все возможное, продержишься так долго и так стойко, как только можешь, то даже и в этом случае тебе потребуется хоть небольшое счастье. Что ж, у него было счастье, ему везло во многих случаях… — Генерал…

К нему обращался Форбс. Джои поднялся со своего места. Лица его людей были обращены на юго-восток, и, повернувшись в ту сторону, Дэмон услышал прерывистый низкий гул, увидел длинный неясный силуэт в небе, похожий на какую-то хищную птицу, парившую над залитыми багровым светом холмами. Бортовые огни самолета мигали торжественно и весело…

— Почти вовремя, — насмешливо сказал Джои Крайслер. — Что он там делал, устраивал какую-нибудь треклятую пресс-конференцию, что ли?

Огромный самолет шел на посадку, плавно снижаясь в теплом сумеречном воздухе, растворяясь в уже легших на землю фиолетовых тенях, сливаясь с тьмой. Вместе с ревом приближающегося самолета Дэмона охватило чувство всепоглощающего, парализующего, мертвящего ужаса. «Самолет разобьется, — тревожно подумал он. — Разобьется и, прежде чем кому-либо удастся добраться туда, сгорит, сгорит дотла там, в конце посадочной полосы». Но он остался сидеть на своем месте, инертный, поглощенный мрачными предчувствиями и отчаянием…

Нет, самолет коснулся земли, подпрыгнул, снова подпрыгнул, из-под его шасси взметнулись сдвоенные буруны пыли. Огромный и призрачный, он катил в направлении приземистых строений на дальнем конце аэродрома. В салоне самолета светились огни. Слава богу, не разбился и теперь подруливает к административному зданию. Из него выйдет заместитель министра в сопровождении своей небольшой свиты, и ему, Дэмону, надо взять себя в руки, приготовиться вновь вступить в схватку.

Внезапно все они оказались в шаре огня в грома. Огня в грома слишком большой для человеческих чувств силы. Дэмон оказался на земле, сидел на земле, а вокруг него в беспорядочном вихре во всех направлениях неслись какие-то частицы. «Бомба!» — молнией пронеслось в его сознании. Но ничего, кроме этого, он не в состоянии был понять. Как он попал сюда, на землю? В ушах стоял звон, а на его фоне — какие-то звуки, похожие на эхо в безлюдных ночных улицах. Совершенно оцепенев, он видел, как, сжимая в руках карабин, к нему ползет Джои, без фуражки, с почерневшим лицом, по его шее сбегает тоненькая струйка крови, весь левый рукав оторван. «Бомба», — снова пронеслось в его сознании. Да, конечно. Теперь он слышал звуки стрельбы, резкую трескотню автоматов. Джои очень спокойно, размеренно вел огонь; выскакивающие из его автомата латунные гильзы яркой, сверкающей струей сыпались на крышку стола. А почему, черт возьми, ничего не делает он, Дэмон? Почему он сидит и ничего не делает? Он начал было подниматься, но по всему его телу прокатилась волна нестерпимой жгучей боли. Он чувствовал себя выпотрошенным, липким, разваливающимся на куски. Выпотрошенным и разваливающимся. Он медленно посмотрел вниз: передней части рубахи и брюк нет, а там, где раньше был ремень, на его теле глубокая, липкая, сине-белая борозда.