Он замолчал и посмотрел на ряды, как будто хотел взглянуть в глаза каждому солдату, стоявшему в сомкнутом строю батальонов. Лицо было похудевшим, рубашка с влажными пятнами на складках висела на нем свободно; костяшки пальцев руки, которой он держал лист фанеры, побелели. «Дружище. Печальный Сэм, — подумал о нем Крайслер. — Сумасшедший несгибаемый романтик. Перенес на ногах приступ малярии, который свалил бы самого здорового буйвола. Упорно держался из последних сил и оставался в строю, пока не взяли последний бункер за взлетной полосой. Мы, стоящие здесь, остались в живых только благодаря тебе, и никому другому. Того, кто не понимает этого, надо немедленно отправить на проверку умственных способностей. И подумать только, сейчас ты ведь мог находиться в Брисбене под арестом и ожидать военного суда…»

— Эта дивизия — наша дивизия — не имеет прославленной истории и традиций. Не имеют их и наши полки. Ни одна американская часть не имеет прославленной истории и традиций, берущих начало с тысяча семьсот семьдесят пятого года. Они были созданы за последующие сто пятьдесят лет. История нашей дивизии — дивизии «Саламандра» — только начинается.

Он опустил голову. Когда он снова поднял ее, его лицо было решительным и суровым.

— Эта война будет долгой и жестокой. Мы еще только начинаем воевать, только вступили на тернистый и кровавый путь, и ни один человек не знает этого лучше, чем вы, солдаты, стоящие здесь. Но самое важное, самое примечательное заключается в том, что горькие дни паники и отчаяния остались позади. Все происшедшее здесь показало, что у вас достаточно мужества не только для того, чтобы превозмочь нечеловеческие трудности, но и для того, чтобы побеждать.

Воздух в «Статлер-баре» дрожал от гонора, звона бокалов и непринужденного женского смеха. Бар гудел. За большим столом мирно беседовали командующий южным военно-морским округом адмирал Рольф Хэймз и пестрая компания из шести или семи человек. В одном из дальних углов Пэкки Винсент с мрачным выражением на широкой цветущей физиономии и выпученными глазами излагал группе офицеров свою версию танкового сражения при Сиди-Бу-Нура, сетуя на крючкотворство и подхалимство в верхах, в результате которых его сняли с должности. Медленно проходя между столиками, Котни Мессенджейл улыбнулся. Тяжелый удар для Пэкки, но так уж заведено под солнцем. Этот мир жесток, и воздух на горных вершинах разрежен. Часы по-прежнему отсчитывают время очень быстро, как сказал начальник штаба армии, и тем, кто Не способен соображать на ходу, когда правильное решение необходимо принять быстро, ибо другого шанса уже не представится, с вершин приходится уйти.

В этот мимолетный светский час, когда пик напряжения в учреждениях уже спал, а официальный вашингтонский вечер еще не начался, здесь, в «Статлер-баре», собрались почти все. Полковник Френар, глава миссии Виши, угрюмый и презрительный, слушал женщину с красивым, точеным лицом и высокой копной светлых волос. Поймав взгляд Мессенджейла, француз приветствовал его легким поклоном и мрачно усмехнулся. Мессенджейл ответил ему. Бедное Виши: зажато теперь между американским орлом и германским кондором. Его день на исходе. Справа от Френара Кьельсен, сенатор от штата Небраска, горячо обсуждал что-то с Джимом Уиггеном, одним из способных парней нельсоновского комитета военно-промышленного производства. Позади них инспектор военно-воздушных сил Вандер Слюис и группа молодых женщин покатывались со смеху, слушая историю, которую рассказывал им полковник интендантской службы. Власть. Она поднималась от столов, парила над небольшим оркестром, над миловидными, нарядно одетыми официантками, смешивалась с сигаретным дымом, запахом духов и алкоголя и, проникая в мозг, вызывала легкое, приятное головокружение. То, что говорилось и делалось здесь, в Вашингтоне, ранней весной 1943 года, отдавалось в самых далеких уголках земного шара. Упоительное ощущение. Мессенджейл поклонился человеку из совета по очередности выполнения военных заказов, которого недолюбливал; тут же шумели четверо морских летчиков; рядом с ними сидел в одиночестве жирный английский бригадный генерал, на столе перед ним стоял бокал с нетронутым мартини; справа от него Мессенджейл увидел генерал-лейтенанта Колдуэлла, окруженного маленькой группой, в которой царила Томми Дэмон.

— Мессенджейл… — Колдуэлл с готовностью поднялся с места, хотя было очевидно, что нет никакой необходимости делать это, и они обменялись рукопожатием. — Как дела?

— Ошеломлен, генерал, просто ошеломлен.

Колдуэлл рассмеялся и махнул рукой в сторону стола.

— Полагаю, все сидящие здесь вам знакомы. Мардж Крайслер, Томми, мой внук Донни… О, а эту особу вы, наверное, не знаете, так ведь? Мэрион Шифкин, невеста Донни. Генерал Мессенджейл.

Мессенджейл по очереди поздоровался со всеми. Юноша встал. Одет в форму, срочнослужащий, сержант. Забавно. Он намного вырос по сравнению с тем, каким был, когда Мессенджейл видел его в последний раз; держался он спокойно, степенно. Горящие, как у Томми, глаза. Девушка была маленькая, похожая на мышку, некрасивая, с нечетко очерченной линией подбородка и искренним, довольно робким взглядом больших глаз.

— Что вы делаете здесь, в этом логове надменного порока? — спросил Колдуэлл.

— Я здесь мимоходом, генерал. Только что проводил молодого Тэннера в… гм… за рубеж, и теперь, возвращаясь в соляные топи, бездельничаю.

— Как поживают Эмили и Джинни? — спросила Мардж.

— Превосходно. Эмили уехала на недельку погостить в Бостон. Джинни грызет гранит пауки.

Все рассмеялись.

— Не хотите ли посидеть с нами? — предложил Колдуэлл…Увидев Мессенджейла, Томми покраснела; на ее лице отразилось волнение, губы раскрылись в полной испуга немой просьбе. «Пожалуйста, уходите, — молили ее глаза, — пожалуйста». Никогда еще она не казалась Мессенджейлу столь привлекательной, как сейчас.

— С величайшим удовольствием, — ответил он Колдуэллу и улыбнулся своей обворожительной улыбкой. — Но не вторгнусь ли я незваным в ваш тесный семейный круг?

— Господи, что вы, конечно, нет! — залилась звонким смехом Мардж Крайслер. — С тех пор как Мессенджейл видел ее на Лусоне, она пополнела, но все еще сохраняла манящее обаяние, и некоторые мужчины находили ее очень привлекательной — один из крестов, который должен был нести бедняга Крайслер. — Мы все впали в хандру, но пытаемся веселиться, — продолжала Мардж. — Подбодрите нас!

— Да, да, подбодрите нас, Кот, — сказала Томми. — Расскажите нам все о Касабланке. Как проходила встреча?

— О, в Касабланке все прошло отлично! Мы были полны энтузиазма. Преобладало оптимистическое настроение.

— Оптимистическое? — удивленно воскликнули женщины. Мессейнджейл утвердительно кивнул.

— Президент и премьер-министр пребывали в наилучшем расположении духа. Переговоры и разработка планов проходили в атмосфере остроумных дружеских шуток и уверенности в предстоящих добрых переменах.

— Несколько преждевременных, пожалуй, а? — сухо заметил Колдуэлл.

— Да, сэр, пожалуй, преждевременных. Но высадка в Африке оказала на всех сильное тонизирующее действие. Все почувствовали, что мы набираем темпы, что теперь мы наступаем. Достигнутое нами единодушие создает поистине превосходные рабочие отношения с англичанами.

— Вы хотите сказать, англичане в высшей степени довольны тем, что мы делаем то, чего они от нас хотят.

— В какой-то мере, видимо, так, — рассмеялся Мессенджейл. — Но у них все-таки есть несколько исключительно способных штабных офицеров. И уж, конечно, они прошли суровую школу.

— Начальник штаба армии, кажется, не слишком обрадован итогами?

— Да, пожалуй. Он предлагал иной вариант. Собственно, несколько иных вариантов.

Все сидящие за столом смотрели на Мессенджейла настороженно, почти с благоговейным трепетом. Ему было очень приятно бросать вскользь неясные замечания относительно политики на высшем уровне, конфликтов и решений, о которых большинство американцев не имело ни малейшего представления. Впрочем, старина Колдуэлл знал многое. Выражение его лица оставалось как бы безразличным, но в глазах светилась едва уловимая насмешка. В сухопутных войсках всегда знают больше, чем ты предполагаешь. В армии исстари существует тайная система информации.