Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава седьмая

«К СОЖАЛЕНИЮ, МОЙ СЫН СЛИШКОМ ДОБР И МЯГОК…»

Убийство П. А. Столыпина

20 февраля 1907 года открылась вторая Государственная дума. Если в первую Думу крестьяне избирали 42 процента представителей, то во вторую, согласно новому избирательному закону, — 22,5 процента, землевладельцы — 50,5 вместо 31; горожане и рабочие — 27 процентов (как и в первую Думу). Представительство окраин также было изменено: Польши — сокращено с 29 до 12 депутатов, Кавказа — с 29 до 10 депутатов.

Перевес в Думе оказался на стороне левых: когда правые в специальном обращении предложили выразить благодарность государю, левые и поддерживавшие их кадеты отказались встать. 1 марта Николай II писал матери: «Конечно, ты уже знаешь, как открылась Дума и какую колоссальную глупость и неприличие сделала вся левая, не встав, когда кричали „ура“ правые!.. До сих пор члены занимаются внутренними вопросами, а главное проверкой собственных полномочий, т. е. правильно ли каждый из них выбран. Кажется, завтра или в субботу Столыпин будет читать свою речь, и тогда скоро станет ясно, пожелает ли Дума серьезно заняться своим делом или начнет терять время и свой небольшой престиж болтовней и ругательствами. Поживем — увидим!»

20 марта Николай II писал Марии Федоровне: «Вероятно, ты читаешь в газетах о том, что делается, или скорее болтается в Думе. Престиж правительства высоко поднялся, благодаря речам Столыпина, а также Коковцова. С ними никто в Думе не может сравниться, они говорят так умно и находчиво, а главное — одну правду».

Вскоре стало ясно, что Дума не в состоянии заниматься конструктивной работой, тем более что социал-демократические депутаты Думы вели откровенно антиправительственную деятельность. 3 июня 1907 года Дума была распущена. Главные причины заключались в невозможности как для правительства, так и для народного представительства найти путь к сотрудничеству, в частности при проведении в жизнь аграрной реформы.

Третья Государственная дума открылась 1 ноября 1907 года и работала в течение пяти лет. На приеме депутатов Думы 6 января 1908 года царь сказал: «Помните, что вы созваны мною для разработки нужных России законов и для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов, внесенных в Думу, я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит моего одобрения; права собственности должны быть священны и прочно обеспечены законом».

Столыпинские аграрные реформы, являвшиеся частью большого Проекта государственных преобразований России, начали разворачиваться в конце 1906 года. Для модернизации сельского хозяйства требовалось создание крепкого индивидуального землевладения. Царь высоко ценил Столыпина и возлагал на него большие надежды. В октябре 1909 года, находясь в Ливадии, он писал Марии Федоровне: «Столыпин провел здесь три дня и каждый вечер просиживал со мною по два часа. У него отличный вид и весьма бодрое настроение; здесь он хорошо гулял. Теперь он в Петербурге переезжает с Елагина в дом министерства внутренних дел, так как он считает неудобным оставаться в Зимнем дворце. По-моему, он прав, и для него гораздо удобнее жить в своем доме, а не во дворце».

Но Столыпина ожидали новые непреодолимые трудности. Когда в 1911 году принятый Думой его законопроект о введении земств в губерниях Севера и Юго-Западном крае был провален в Государственном совете действиями министра внутренних дел П. Н. Дурново и Д. Ф. Трепова, Столыпин обратился к государю с прошением об отставке. Мария Федоровна попыталась вмешаться в ситуацию и защитить Столыпина.

Чтобы лучше понять ситуацию, сложившуюся в Государственном совете, императрица пригласила к себе на беседу В. Н. Коковцова, занимавшего тогда пост министра финансов.

«…Ее рассуждения, — вспоминал он, — поразили меня своей ясностью, и я даже не ожидал, что она так быстро схватит сущность создавшегося положения. Она начала с того, что в самых резких выражениях отозвалась о шагах, предпринятых Дурново и Треповым. Эпитеты „недостойный“, „отвратительный“, „недопустимый“ чередовались в ее словах, и она даже сказала: „Могу я себе представить, что произошло бы, если бы они посмели обратиться с такими их взглядами к Императору Александру III. Что произошло бы с ними, я хорошо знаю, как и то, что Столыпину не пришлось бы просить о наложении на них взысканий: Император сам показал бы им дверь, в которую они не вошли бы во второй раз“».

Пытаясь объяснить действия своего сына, Мария Федоровна сказала:

«К сожалению, мой сын слишком добр и мягок и не умеет поставить людей на место, а это было так просто в настоящем случае. Зачем же оба, Дурново и Трепов, не возражали открыто Столыпину, а спрятались за спину Государя, тем более, что никто не может сказать, что сказал им Государь и что передали они от его имени для того, чтобы повлиять на голосование в Совете. Это на самом деле ужасно, и я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела».

«Затем, — пишет далее Коковцов, — она перешла к тому, в каком положении оказывается теперь Государь, и тут ее понимание оказалось не менее ясным… „Я совершенно уверена, — сказала Мария Федоровна, — что Государь не может расстаться со Столыпиным, потому что он очень чуток и добросовестен. Если Столыпин будет настаивать на своем, то я ни минуты не сомневаюсь, что Государь после долгих колебаний кончит тем, что уступит, и я понимаю, почему он все еще не дал никакого ответа. Он просто думает и не знает, как выйти из создавшегося положения. Не думайте, что он с кем-либо советуется. Он слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с Императрицей, не показывая и вида окружающим, что он волнуется и ищет выхода. И все-таки, принявши решение, которого требует Столыпин, Государь будет глубоко и долго чувствовать всю тяжесть того решения, которое он примет под давлением обстоятельств“».

Поразительно точным был и ее прогноз дальнейшего развития событий:

«Я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, а это очень жаль и для Государя и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для всех нас… Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, и вот — этого человека толкают в припасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину. Это просто ужасно».

Набиравший силу терроризм беспокоил патриотические круги русской монархической интеллигенции. Ярким свидетельством этого является эпизод, имевший место 6 января 1911 года на сцене Мариинского театра в Петербурге во время представления оперы «Борис Годунов» с участием знаменитого певца Федора Шаляпина. На спектакле присутствовали император Николай II, императрица Мария Федоровна, великая княгиня Ксения Александровна, великий князь Константин Константинович Романов, великая княжна Ольга Николаевна и другие члены императорской семьи.

После сцены Бориса Годунова с детьми занавес неожиданно поднялся и зрители увидели на сцене стоявшего на коленях Шаляпина, а за ним хор в боярских одеждах и застывший в молчаливом ожидании. И вдруг раздались первые звуки гимна «Боже, царя храни» и грянул хор. Удивительный голос Шаляпина славил русского царя. Гимн под аккомпанемент могучего оркестра Мариинского театра был повторен три раза, подхвачен публикой.

Великий князь Константин Константинович, поэт и артист, находившийся в царской ложе, позже вспоминал: «Мы не сразу поняли, в чем дело. Заметив, что поют „Боже, Царя храни“, я вскочил, за мной сидевший рядом Георгий, встала императрица, жена, маленькая Ольга, Ирина и Ксения, встал и сам государь. Сбежался оркестр и подхватил гимн, раздались в зале крики „ура!“ и рукоплескания. Гимн повторили трижды. Императрица выдвинула государя, бывшего в углу ложи и скрытого от публики занавесками, вперед, и он откланялся и актерам и публике. Давно не переживали мы минут такого подъема. Я не мог удержать слез».

82
{"b":"185699","o":1}