Несмотря на уговоры ближайших родственников, Мария Федоровна не хотела покидать Киев и переезжать в Крым, мотивируя свой отказ тем, что желает быть ближе к своему сыну. Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Я просил великую княгиню Ольгу Александровну постараться убедить Вдовствующую Императрицу переехать в Крым. Вначале я встретил решительный отпор: она не хотела уезжать от Ники еще дальше. Если это новое варварское правительство не позволит Ники приехать в Киев, заявила она (после того как нам удалось ей разъяснить настоящее положение Государя), то почему же она не могла сопровождать его в сибирскую ссылку? Его жена Аликс слишком молода, чтобы нести бремя страданий одной. Она чувствовала, что Ники очень нуждается в поддержке матери».
Мария Федоровна продолжала, к большому беспокойству окружающих, посещать госпиталь. Только после того, как в один из дней, когда, подъехав к зданию госпиталя, она увидела закрытыми госпитальные ворота, а главный врач, ссылаясь на мнение медперсонала, прямо заявил, что ее присутствие является нежелательным, вдовствующая императрица дала свое согласие на отъезд из Киева. К этому времени Киевский местный совет издал приказ о необходимости всем членам бывшей императорской семьи покинуть Киев. Как вспоминал Александр Михайлович: «Нам пришлось почти что нести Императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая оставаться и заявляя, что предпочитает, чтобы ее арестовали и бросили в тюрьму».
С первых дней своего существования Временное правительство приняло меры к изоляции Романовых. 3 марта 1917 года Исполком Петроградского совета принял постановление «Об аресте Николая II и прочих членов династии Романовых». В заявлении от 7 марта, подписанном восемьюдесятью четырьмя членами Петросовета, в частности, говорилось: «В широких массах рабочих и солдат, завоевавших для России свободу, возмущены тем, что низложенный Николай Кровавый, что жена его, сын Алексей, мать Мария Федоровна находятся на свободе, разъезжают по России и на театре военных действий, что считается недопустимым.
Мы предлагаем немедленно потребовать, чтобы Временное правительство приняло самые решительные меры [приказало] засадить всех членов дома Романовых под надежную охрану…»
Постановление Временного правительства от 7 марта требовало «признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село».
Великие князья были лишены содержания, выдававшегося им Министерством императорского двора и уделов, хотя первоначально это постановление предполагалось рассматривать в Учредительном собрании. Они были также отстранены от службы в армии и от любого участия в государственном управлении. Это в первую очередь касалось великого князя Николая Николаевича, так как при отречении от престола Николай II вновь назначил его Верховным главнокомандующим.
Пасхальные дни 1917 года были особенными. Театры, закрывавшиеся на все последние пятнадцать дней поста, оставались открытыми до святой среды. В Петрограде в Александре-Невской лавре архиерейское служение совершил преосвященный Тихон. Митрополит Питирим был уже заключен в монастырь в Сибири. В Исаакиевском и Казанском соборах служили архиепископ Ярославский и два викарных епископа — преосвященный Геннадий и преосвященный Вениамин.
Из воспоминаний французского посла М. Палеолога: «Я отправился в Казанский собор. Это было то же зрелище, что и при царизме, та же величественная пышность, та же литургическая торжественность.
…Но я никогда еще не наблюдал такого интенсивного выражения русского благочестия. Вокруг меня большинство лиц поражали выражением горячей мольбы или удрученной покорности. В последний момент службы, когда духовенство вышло из сиявшего золотом иконостаса и раздался гимн: „Слава Святой Троице! Слава в века! Наш Спаситель Христос воскресе“, волна возбуждения подняла верующих, и в то время, как они, по обычаю, целовались, повторяя: „Христос воскресе!“, видел, что многие из них плакали».
На Пасху 1917 года императрица-мать не получила от сына Николая пасхального подарка, который был подготовлен для нее знаменитым К. Фаберже. Много лет спустя были обнаружены документы, рассказывающие об истории этого последнего шедевра русских мастеров, носившего название «Слоник на счастье». В сохранившемся в архивах письме Карла Фаберже от 23 марта 1917 года министру юстиции Временного правительства Александру Керенскому говорилось: «Прошу Вашего соизволения произвести вручение заказа Николаю Александровичу Романову. Вместе со зверьками для бывшего царя мною изготовлено совсем простое пасхальное яйцо, без роскоши. Оно карельской березы с маленькими ободками из золота. Внутри яйца находится простой механический слоник на счастье». К. Фаберже не получил ответа на свое письмо. А вдовствующая императрица так и не получила от сына «слоника на счастье».
Глава третья
КРЫМСКОЕ ЗАТОЧЕНИЕ
Беженцы в собственной стране
В конце марта 1917 года Мария Федоровна с дочерью Ольгой, ее мужем полковником Н. А. Куликовским, мужем второй дочери Ксении великим князем Александром Михайловичем переехала в Крым. Великая княгиня Ксения Александровна со своими тремя старшими сыновьями прибыла туда из Петрограда вместе с семьей Юсуповых немного позже. В Крыму вдовствующая императрица находилась в течение двух с половиной лет, до апреля 1919 года — сначала в Ай-Тодоре, затем в Дюльбере и Хараксе. Это пребывание стало для нее практически домашним арестом, полным постоянных лишений и унижений.
Вместе с Марией Федоровной в Крыму находились некоторые члены бывшей императорской семьи и люди, близкие к ним. В имении Ай-Тодор проживали ее дочери: старшая Ксения Александровна с мужем и их шестеро детей — Андрей, Никита, Ростислав, Федор, Дмитрий, Василий; младшая дочь Ольга Александровна со своим вторым мужем полковником в отставке Н. А. Куликовским и маленьким сыном Тихоном (родившимся в Ай-Тодоре 13 августа 1917 года), а также графиня Менгден, фрейлина Евреинова, генерал Фогель и другие.
В имении Чаир жили великий князь Николай Николаевич с супругой Анастасией Николаевной, князь С. Г. Романовский, граф С. В. Тышкевич с супругой, князь В. Н. Орлов, доктор Малама и генерал Болдырев. В имении Дюльбер обосновались великий князь Петр Николаевич с супругой Милицей Николаевной, их дети Роман и Марина, генерал А. И. Сталь с дочерьми Еленой и Марией, в Кореизе — дочь Ксении Ирина с мужем Ф. Ф. Юсуповым.
Вначале вдовствующей императрице разрешалось совершать прогулки по всему Ай-Тодору, но, когда в конце апреля в Ялту прибыли два военных корабля, на борту которых находились 250 матросов и командиров Черноморского дивизиона, ситуация резко изменилась. В апреле 1917 года в имениях, где проживали члены царской семьи, был произведен обыск. Сохранилось письмо, вскоре после этого события написанное вдовствующей императрицей великой княгине Ольге Константиновне. В нем Мария Федоровна подробно описывала те унижения, которым она тогда подверглась:
«…А как грубо и непристойно с нами обращались на прошлой неделе во время домашнего обыска! В половине шестого утра я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск.
Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу это сделать в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет. У меня было немного времени, чтобы набросить на себя домашний халат и затем за ширмой — легкую одежду и красивый пеньюар.
Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10–12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать все: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы. Даже мое датское Евангелие, на котором рукою моей любимой мамы было написано несколько слов, — все было брошено в большой мешок и унесено. Я страшно ругалась, но ничего не помогло.
Так я сидела, замерзшая, в течение трех часов, после чего они направились в мою гостиную, чтобы и там произвести обыск. Матросы ходили по комнате в головных уборах и смотрели на меня; противные, дрянные люди с нахальными, бесстыжими лицами. Нельзя было поверить, что это были те, которыми мы прежде так гордились. Никто не может представить себе, что я чувствовала от гнева и негодования! Такой стыд и позор! Никогда в жизни я не забуду этого и боюсь, что никогда не смогу простить это их ужасное поведение и беспардонное обращение. Все мы были арестованы, каждый в своей комнате, до 12 часов, после чего, наконец, получили первое кофе, но не получили разрешения покинуть дом. Ужасно!
Я думала о А. М. (великий князь Александр Михайлович. — Ю. К.), который был разбужен таким же образом, и у него тоже все было перерыто и разбросано по полу. Я никогда в своей жизни не видела ничего подобного. Все это было для меня шоком. Я чувствовала себя убийственно плохо и совершенно не могла после этого спать. Невозможно было поверить, чтобы наш собственный народ обращался с нами так же, как немцы обращались с русскими в Германии в начале войны…»
