О необходимости созыва народных представителей писали царю и Марии Федоровне многие граждане Российской империи. Архивы императрицы сохранили эти письма-обращения. В качестве примера можно привести следующие: «Записка неизвестного автора о необходимости реформ как мере успокоения общественного движения» от 1905 года, «Политическое обозрение неизвестного автора» от 2 апреля 1904 года — 22 декабря 1905 года и, наконец, письма от мая 1905 года на имя императрицы некоего Анатолия Клопова — чиновника Министерства финансов, агронома, экономиста и общественного деятеля, которому еще в бытность Александра III было дано право обращаться к царю с откровенными докладами о настроениях в стране. «Как жалко, — писал Клопов императрице Марии Федоровне, — что наша Царская фамилия так отдалена от народа и его жизни такой крепкой, непроницаемой стеной! Я глубоко уверен, что Вы, Ваше Величество, как добрая, любящая Россию и русский народ, присутствуя среди нас, пережили бы глубокое чувство симпатии и расположения к нашему многострадальному народу, который своим терпением, трудом и доброкачественностью натуры создал Великую Россию! Между тем, не сердитесь на меня, Государыня, если скажу прямо и откровенно свое мнение, все мы, просвещенные люди, начиная с Государя, Императорской фамилии, грешники перед той темной, бедной, забитой массой, которую мы называем русским крестьянством. Вот почему сделанное Вами добро и оказание внимания деревенскому люду как Царицею представляет собой почин к тому общению, о котором мечтают многие и многие, вся благомыслящая и честная часть русского общества и народа. К счастью России, и с высоты престола раздался, наконец, голос об этом общении, что выразилось, между прочим, в будущем созыве народных представителей».
В мае 1905 года съезд земских и городских деятелей в резолюции, принятой подавляющим большинством голосов, призвал к конституционным преобразованиям в стране. 6 июня 1905 года представители съезда прибыли к императору в Петергоф. После выступления князя С. Н. Трубецкого — главы делегации — Николай II сказал: «Я скорбел и скорблю о тех бедствиях, которые принесла России война (Русско-японская война 1904–1905 годов. — Ю. К.) и которые необходимо еще предвидеть, о всех наших внутренних неурядицах. Отбросьте сомнения: моя воля — воля царская — созыв выборных от народа — непреклонна. Пусть установится, как было встарь, единение между царем и всею Русью, общение между мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, вы будете содействовать мне в этой работе». 26 августа был издан царский манифест о создании законосовещательного органа на выборной основе. Одним из главных пунктов были четырехстепенные выборы для крестьян, двустепенные — для землевладельцев и горожан, имевших имущественный ценз. Женщины, учащиеся, рабочие и военнослужащие в выборах не участвовали.
Осенью 1905 года Мария Федоровна уезжает в Данию навестить своего отца, который в это время часто болел (ему шел восемьдесят восьмой год), и повидаться со своей сестрой английской королевой Александрой. 2 сентября она писала сыну из Дании: «Хотя мне было очень грустно с вами расставаться, ты понимаешь, как я счастлива снова быть здесь у доброго Papa, в этом старом доме с тетей Аликс и со всеми, особенно после всего того тяжелого и ужасного времени, кот[орое] мы пережили! И которое давило нас, как ужасный кошмар. Слава Богу, теперь можно немножко отдохнуть, и я чувствую себя хорошо и свободно…»
Мария Федоровна постоянно получала в Дании сообщения, что ситуация в России накаляется. Шумела консервативная и либеральная печать, активно выступали сторонники сохранения самодержавного строя. Начальник Канцелярии министра императорского двора генерал-лейтенант А. А. Мосолов писал в те дни: «Все признавали необходимость реформ, но почти никто не отдавал себе отчета в том, в чем они должны выразиться. Одни высказывались за введение либеральной конституции, другие — за создание совещательного органа, третьи — за диктатуру по назначению, а четвертые считали, что порядок и умиротворение должны быть водворены Государем диктаторскими приемами». 6 августа 1905 года царь издал манифест о создании законосовещательного органа на выборной основе. Этот проект получил название «Булыгинской думы» по имени министра внутренних дел А. Г. Булыгина. Дума должна была собраться не позднее середины января 1906 года.
События в стране нарастали как снежный ком. В сентябре-октябре 1905 года всеобщая политическая стачка охватила почти всю Россию. Требования носили политический характер. Быстро росло число преступлений, грабежей и насилия.
Российские архивы сохранили письма, которыми в эти тревожные дни обменивались Николай II и Мария Федоровна. В письмах царя и его матери их мысли и чувства, глубокие душевные переживания, раздумья над судьбами России, ее народа, династии. Николай II доверял матери то, чего не мог доверить никому из своего окружения.
16 октября императрица-мать, обеспокоенная тем, что происходило в России, писала сыну из Дании: «Какие ужасные вещи случились у нас! Просто не верится. Мне так тяжело не быть с вами. Я страшно мучаюсь и беспокоюсь сидеть здесь, читать газеты и ничего не знать, что делается. Мой бедный Ники, дай Бог тебе силы и мудрость в это страшно трудное время, чтобы найти необходимые меры, чтобы побороть это зло. Сердце все время ноет, думая о тебе и о бедной России, которая находится в руках злого духа. Теперь, наверно, единственный человек, который может тебе помочь и принести пользу, это Витте, так как теперь он, наверное, благожелательно настроен — это гениальный человек с ясной головой».
13 октября Николай II назначил Витте председателем Совета министров. Последний убеждал царя в необходимости применения тактических средств в борьбе с оппозицией — дать политический манифест о намерениях, а затем урегулировать все вопросы. 17 октября 1905 года Николай подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», в котором содержались обещания дать народу гражданские свободы.
В письме к матери, датированном 19 октября, царь подробно описывает события и дает им соответствующую оценку:
«Моя милая, дорогая Мама́, мне кажется, что я тебе написал последний раз год тому назад, столько мы пережили тяжелых и небывалых впечатлений. Ты, конечно, помнишь январские дни, которые мы провели вместе в Царском. Они были неприятны, не правда ли? Но они ничто в сравнении с теперешними днями!..
Вчера был ровно месяц, что мы вернулись из Транзунда. Первые две недели было сравнительно спокойно. В Москве были разные съезды… там подготовили все для забастовок железных дорог, которые и начались вокруг Москвы и затем сразу охватили всю Россию.
Петербург и Москва оказались отрезанными от внутренних губерний. Сегодня неделя, что Балтийская дорога не действует. Единственное сообщение с городом морем… После железных дорог стачка перешла на фабрики и заводы, а потом даже в городские учреждения и в департаменты железных дорог министерства путей сообщения. Подумай, какой стыд… А в университетах происходило Бог знает что! С улицы приходил всякий люд, говорилась там всякая мерзость, и все это терпелось! Советы политехникумов и университетов, получившие автономию, не знали и не умели ею воспользоваться. Они даже не могли запереть входы от дерзкой толпы и, конечно, жаловались на полицию, что она им не помогает.
Тошно стало читать агентские телеграммы, только и были сведения о забастовках в учебных заведениях, аптеках и пр., об убийствах городовых, казаков и солдат, о разных беспорядках, волнениях и возмущениях. А господа министры, как мокрые курицы, собирались и рассуждали о том, как сделать объединение всех министров, вместо того, чтобы действовать решительно.
Когда на „митингах“ (новое сегодня слово) было открыто решено начать вооруженное восстание и я об этом узнал, тотчас же Трепову были подчинены все войска Петербургского] гарнизона, я ему предложил разделить город на участки с отдельным начальником на каждом участке. В случае нападения на войска было предписано действовать немедленно оружием… Это остановило движение или революцию, потому что Трепов предупредил жителей объявлениями, что всякий беспорядок будет беспощадно подавлен, и, конечно, все поверили этому.
Наступили грозные тихие дни, именно такие, потому что на улицах был полный порядок, а каждый знал, что готовится что-то — войска ждали сигнала, а те не начинали. Чувство было, как бывает летом перед сильной грозой! Нервы у всех были натянуты до невозможности, и, конечно, такое положение не могло продолжаться долго. В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу. Затем была бы передышка, и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силой: но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы к теперешнему положению, т. е. авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и реформы вперед не могли осуществляться бы.
Другой путь — предоставление гражданских прав населению — свободы слова, печати, собрания и союзов и неприкосновенности личности, кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную думу — это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот пункт, говоря, что хотя он и рискованный, тем не менее единственный в настоящий момент. Почти все, к кому я ни обращался с вопросом, отвечали мне так же, как Витте, и находили, что другого выхода, кроме этого, нет. Он прямо объявил, что если я хочу его назначить председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать. Манифест был составлен им и Алексеем Оболенским, мы обсуждали его два дня и, наконец, помолившись, я его подписал. Милая моя мама, сколько я перемучился до этого, ты себе представить не можешь! Я не мог телеграммою объяснить тебе все обстоятельства, приведшие меня к этому страшному решению, которое, тем не менее, я принял совершенно сознательно. Со всей России только об этом и кричали, и писали, и просили. Вокруг меня от многих, очень многих, я слышал то же самое, ни на кого я не мог опереться, кроме честного Трепова, — исхода другого не оставалось, как перекреститься и дать то, что все просят. Единственное утешение — это надежда, что такова воля Божия, что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимого хаотического состояния, в каком она находится почти год.
Хотя теперь я получаю массу самых трогательных заявлений благодарности и чувств, положение все еще очень серьезное. Люди сделались совсем сумасшедшими, многие от радости, другие от недовольства. Власти на местах тоже не знают, как им применять новые правила — ничего еще не выработано, все на честном слове. Витте на другой день увидел, какую задачу он взял на себя. Многие, к кому он обращался занять то или другое место, теперь отказываются.
Старик Победоносцев ушел, на его место будет назначен Алексей Оболенский. Глазов тоже удалился, а преемника ему еще нет. Все министры уйдут, и надо будет их заменить другими, но это дело Витте. При этом необходимо поддержать порядок в городах, где происходят двоякого рода демонстрации — сочувственные и враждебные, и между ними происходят кровавые столкновения. Мы находимся в полной революции при дезорганизации всего управления страною, в этом главная опасность. Но милосердный Бог наш поможет, я чувствую в себе его поддержку и какую-то силу, которая меня подбадривает и не дает пасть духом. Уверяю тебя, что мы прожили здесь года, а не дни, столько было мучений, сомнений, борьбы… От всей души благодарю тебя, дорогая Мама́. Я знаю, что ты молишься о твоем бедном Ники. Христос с тобою! Господи, спаси и успокой Россию.
Всем сердцем твой Ники».
