На датском пароходе, плывшем в родную Данию, Мария Федоровна почувствовала себя лучше. Ей нравилось всё — и еда, и соотечественники, которые оказывали ей внимание. У нее даже появился аппетит, но утром 16 (28) августа произошло непредвиденное: находясь у себя в каюте, она потеряла равновесие и упала. «Когда я была уже почти одета, я почувствовала слабость в ногах. Неожиданно потеряв равновесие, ударилась об острый край дивана и потом со всей силы — о твердый пол. Я сразу подумала, что сломала себе позвонок. Пошевельнулась и, простонав, позвала Вальдемара. Сразу вбежала Кики, которая хотела помочь мне, я попросила срочно позвать В[альдемара]. Через несколько мгновений, показавшихся мне часами, вошли Аксель и Вальдемар и с огромной осторожностью подняли меня и положили на кровать. У меня все так болело, что я не могла совсем пошевелиться. Однако через несколько часов, взяв себя в руки и еле передвигаясь, пошла к завтраку, так как не хотела пропустить ни одного дня на борту корабля».

Вся многочисленная родня, близкие и знакомые пришли встретить вернувшуюся на родину вдовствующую императрицу. «На берегу было темно от встречающих. Вся семья поднялась на палубу. Самым радостным для меня было после целых девяти месяцев разлуки снова увидеть мою дорогую Ольгу (дочь, великая княгиня Ольга Александровна. — Ю. К.), попрощавшись с капитаном и офицерами, взяв себя в руки и собрав все силы, я одна спустилась вниз по крутой длинной лестнице, несмотря на то, что чувствовала себя настоящим инвалидом и абсолютно неповоротливой…»

Императрица поселилась в небольшом дворце Видёре, расположенном на взморье в десяти километрах от Копенгагена, со своими двумя лейб-казаками и небольшим штатом прислуги. «Я была так рада снова видеть моих дорогих людей, которые меня так тепло приняли. Они ведь думали, что я уже никогда не вернусь домой. Но как же мне не хватает теперь моего дорогого садовника Кристенсена, который, к моему большому огорчению, умер, пока меня здесь не было. Старая садовница София была очень трогательна, и мы вместе сфотографировались в саду. Для меня было большой радостью вновь увидеть всех моих хороших друзей и знакомых, которые пришли меня повидать…»

Около императрицы постоянно были близкие друзья, в том числе статс-дама (с 1912 года) графиня Зинаида Менгден, которая за эти годы стала ее близкой подругой. В 1920-е годы, чтобы помочь своим оставшимся в Петрограде родственникам, Менгден вынуждена была открыть в Копенгагене маленький парфюмерный магазин.

В наши дни посетитель Русского кладбища в Копенгагене с изумлением обнаружит, что могила верного друга императрицы, благородной дамы графини Менгден, до конца своих дней верой и правдой служившей императорскому двору, находится в запустении: мраморный крест лежит на земле, надпись на могильном камне полустерта. Где же сейчас родственники графини, которым она помогала в эмиграции? Живы ли они?

Не в лучшем состоянии и могила другого верного друга императрицы, известного адмирала Вяземского… Кто поднимет с земли сброшенные временем мраморные кресты на могилах русских адмиралов и генералов, упокоенных в датской земле, в том числе и на могиле генерала Римского-Корсакова?

Сорок два года служил Марии Федоровне известный датский врач Мадсен. Он всегда помогал ей и сопровождал императрицу повсюду. Лейб-казаки Т. Ящик и К. Поляков — без них немыслима была бы жизнь императрицы. Они были при ней и в России, прошли с нею Крым и эмиграцию.

Т. Ящику, который после смерти Марии Федоровны вынужден был открыть овощной магазин в Копенгагене, повезло больше. В 1930-е годы он написал книгу воспоминаний «Рядом с императрицей», которая в настоящее время переведена на русский язык и выдержала уже два издания. Большая заслуга в этом принадлежала переводчику Ирине Демидовой, поставившей на разрушенной могиле Ящика новый могильный крест, и редактору и составителю книги профессору С. А. Потолову.

Могила казака К. Полякова также нуждается в восстановлении.

Когда Мария Федоровна вернулась из Англии, она, по свидетельству Т. Ящика, сильно постарела и выглядела усталой. «Надо было вам остаться в Англии, — сказал как-то Марии Федоровне великий князь Александр Михайлович. — Разлука с сестрой плохо на вас действует. Вы захандрили». Она покачала головой: «Ты не понимаешь, Сандро, мы с ней гораздо ближе друг к другу на расстоянии, когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой».

Но и в Дании было невесело. Если Марии Федоровне позволяло здоровье, она все-таки старалась выезжать. Как и прежде, регулярно посещала Русскую церковь Благоверного князя Александра Невского на Бредгаде. Из дневника императрицы от 11 февраля 1923 года: «Поднялась рано, так как очень хотела в 9 часов утра пойти к причастию, несмотря на то, что на этой неделе я совсем не могла пойти в церковь. Я прошу Господа Бога милостиво простить мне мои несчастные грехи. Священник пришел в 8.45, и я была рада причаститься и принять Святые Дары».

Со всех концов света на ее имя поступало огромное количество писем от бывших российских подданных из русских эмигрантских колоний в Париже, Лондоне, Константинополе, Афинах, Праге и даже из Китая. Датский Государственный архив хранит их в Особой папке императрицы. Содержание писем очень разное. В них просьбы, мольбы, жалобы, но их объединяет одно — тоска по покинутой родине.

В спальне Марии Федоровны на столе и на стенах во множестве развешаны фотографии членов царской семьи, ее детей и внуков. По свидетельству дочери, великой княгини Ольги Александровны, Мария Федоровна часами могла молча рассматривать их. Перед ней проходила вся ее жизнь со всеми семейными радостями, а позже — горестями, разочарованиями и трагедиями.

19 октября 1924 года, накануне годовщины смерти императора Александра III, она сделает в дневнике следующую запись: «Сегодня в 9 ½ отправилась на церковную службу. Пошла к причастию. Я сделала это именно сегодня сознательно — в этот день 20 лет назад Господь забрал к себе моего благословенного Сашу! Господи, прости мне мои несчастные грехи! Помоги мне жить дальше в христианском смирении и покорности! В церкви со мной были также лишь Ксения с детьми».

Постепенно, однако, императрица теряла аппетит и физически слабела, но, по словам Т. Ящика, «продолжала сохранять ту же остроту ума, что и в первые годы моей у нее службы».

Большое Северное телеграфное общество, заинтересованное в расширении своей деятельности в России, не афишируя свою помощь бывшей императрице, тайно через двух посредников — сотрудника министерства иностранных дел графа Ревентлова и графа Алефельдта-Лаурвига выплачивало ей ежегодно 45 тысяч крон.

Но даже и в эти тяжелые дни Мария Федоровна не сдавалась. Она постоянно с людьми, ее навещают родственники, близкие и знакомые, люди разных национальностей и вероисповеданий. В свободное время она продолжает много читать, а во время визитов своих молодых родственников играет с ними в игры-головоломки.

Советская миссия в Дании внимательно наблюдала за контактами вдовствующей императрицы. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся в российских архивах письма Карла Кофода, который прожил в России около пятидесяти лет и имел русское гражданство под именем Андрея Андреевича Кофода. До революции он занимал должность государственного советника и принимал активное участие в разработке и проведении Столыпинских реформ.

В годы войны и революции Кофод по линии датского Красного Креста, занимавшегося тогда вопросами положения военнопленных в России (Дания в то время представляла в России интересы Австро-Венгрии), объездил Россию с запада на восток и с востока на запад. В июле 1918 года он был посажен в тобольскую каторжную тюрьму, где находился до октября. Вспоминая свое пребывание в Екатеринбурге летом 1918 года, Кофод писал: «На пятый день путешествия прибыли мы в Екатеринбург, где сидела тогда пленной императорская семья. Я проехал, конечно, несколько раз мимо дома, в котором они были заточены, чтобы хоть мельком увидеть этих знаменитых узников. Но напрасно…»