Какие-то известия о том, что Государь уцелел, Императрица получала. Насколько они достоверны, остается загадкой и по сей день».

По поводу своей встречи с Л. Л. Васильчиковой Мария Федоровна записала в дневнике: «В 10 ½ утра у меня была Дилка Васильчикова и рассказала avec volubilité (взахлеб. — Ю. К.) о своем пребывании в Петербурге и Москве. Она три дня пробыла в тюрьме вместе с женой Миши (Н. С. Брасовой. — Ю. К.), которая провела там более трех недель. С ужасом вспоминала свою поездку из Москвы в Киев».

После того как в связи с отъездом персонала датской миссии из Петрограда возникли трудности с переправкой корреспонденции в Копенгаген, доставку писем членам датской королевской семьи неофициально взял на себя капитан финского Военного министерства Вальдемар Споре. В октябре он собственноручно принял из рук вдовствующей императрицы несколько писем.

Петр Урусов, находившийся в те осенние месяцы 1918 года в Крыму, позже вспоминал: «В сентябре или октябре я отправился в Кореиз навестить г-на и г-жу Ден, близких друзей моих родителей; когда я добрался до их дома, я узнал карету императрицы и был близок к тому, чтобы уйти, но тут меня позвали в дом. Императрица сидела в гостиной. Мне подали чай, и я около часа провел с ней, графиней Менгден, ее фрейлиной и Денами. Мы говорили по-французски. Императрица была, скорее, маленькой и одета очень старомодным образом. С ее шармом и простотой она была Императрицей с ног до головы. Я был очень счастлив увидеть ее в тот день. Когда моя мама поехала навестить ее, императрица сказала ей, что у нее нет новостей от сыновей! Она также жаловалась, что союзники были несправедливы с Тино (ее племянник, король Греции Константин. — Ю. К.)».

В одном из писем, направленных в начале октября на имя датского посланника в Петрограде Скавениуса, Мария Федоровна просила узнать что-нибудь о судьбе князя Вяземского, который в июле 1918 года вместе с другими офицерами был отправлен в Кронштадт. Его брат, адмирал князь Вяземский, находился в Крыму и очень беспокоился за него. «Я надеюсь, — писала императрица, — что Вы и Ваша любезная супруга испытываете не очень сильные лишения в связи с тяжелой ситуацией в Петербурге и что вы оба чувствуете себя хорошо.

Мы живем в данный момент более спокойно и свободно, постоянно надеясь на лучшее время и полагаясь на волю Господа и Его милосердие. Для меня было бы очень приятно, если бы Вы при случае написали мне и сообщили новости, как Вы живете. Долгое время я ничего не слышала из дому, а от своей сестры из Англии я не имею вестей с февраля месяца. Очень тяжело быть отрезанной ото всех и от всего мира. С сердечным приветом к Вам, Вашей дорогой супруге, заканчиваю письмо с надеждой скоро услышать Вас и также получить новости о Ф. Вяземском. Дагмар».

1 октября пришло сообщение, что германское правительство приняло условия, выдвинутые американским президентом Вильсоном. «Какое, наверное, сейчас ликование повсюду — и только нам, я уверена, — никаких улучшений это не сулит».

Правительство Гертлинга вынуждено было 1 октября отправиться в отставку, и 3 октября в Германии был образован новый кабинет во главе с принцем Максом Баденским. 12 октября с согласия Верховного командования в ответной ноте США Макс Баденский заявил, что Германия примет все предварительные условия, которые ей будут предъявлены, и что новое правительство говорит от имени всего немецкого народа.

И в эти тревожные дни дочь Ольга сообщала матери, что хочет покинуть Крым и перебраться на Кавказ: она была беременна вторым ребенком. Стараясь быть спокойной и убедительной, императрица в беседе с дочерью заявила, что считает их решение об отъезде «безрассудным» и «эгоистичным». Посетив больного Куликовского, Мария Федоровна высказала и ему свое мнение, что уезжать сейчас на Кавказ, «где так опасно и все по-прежнему перевернуто с ног на голову», она считает крайне нецелесообразным. «Каждый день чувствую себя больной и надломленной», — записала императрица в дневнике. Она боролась со своим плохим самочувствием и меланхолией, которая все больше и больше овладевала ею. Она поняла, что не в состоянии остановить Ольгу и убедить ее и Куликовского отказаться от их решения.

Большую радость доставляло императрице общение с маленьким Тихоном, которого она очень полюбила. У него был веселый и легкий нрав.

На протяжении всех последующих недель Мария Федоровна пребывала в полном отчаянии. Она пыталась оправдать Ольгу и всю вину возлагала на Куликовского. Подробные дневниковые записи в эти дни показывают, как труден был для нее отъезд из Крыма любимой дочери. 16 октября она записала в дневнике: «В 9 ½ была Ольга, я снова сказала, что нахожусь в отчаянии из-за того, что она меня покидает. Она это прекрасно понимает, но, разумеется, принимает его [Куликовского] сторону — о чем тут тогда говорить. <…> Мы втроем вышли в сад, и я снова постаралась дать ему понять, что они вполне могли бы повременить со своим решением, тем более что сейчас не лучший момент для отъезда. Он промолчал, и я увидела, что уже больше ничего сделать нельзя. Как же я разочарована в нем, ведь он считает себя настолько значительным и думает, что ему дозволено вести себя так своенравно и эгоистично и тем самым причинить мне страшное горе».

Между тем обстановка в Крыму осложнялась в связи с тем, что немецкие войска покидали полуостров. Немецкое командование предложило императрице помощь. «После моего отказа покинуть Крым немцы заявили, что останутся охранять нас до прихода союзников», — записала Мария Федоровна.

29 октября император Вильгельм отрекся от престола, а 31 октября Марию Федоровну посетил немецкий полковник Бертольд и сообщил ей, что получил приказ об уходе войск из Крыма. В тот же день императрица отправилась в Дюльбер к великому князю Николаю Николаевичу, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Однако князь, по словам Марии Федоровны, «отказался предпринимать какие-либо действия». В этом Мария Федоровна была с ним согласна. Великий князь Александр Михайлович попросил императрицу направить телеграмму в Англию о складывающейся ситуации в Крыму.

В конце октября с большими трудностями в Крым из Сибири возвратился капитан Павел Булыгин с сообщением об убийстве царя и его семьи. 3 ноября в Крыму был создан специальный отряд для охраны императрицы. Большая роль в его организации принадлежала капитану Павлу Булыгину. Для этого он посетил штаб белой армии в Екатеринодаре, где провел переговоры с генералами Драгомиловым и Лукомским об оказании необходимой помощи людьми, деньгами и оружием. Вскоре последовало решение Деникина о предоставлении Булыгину возможности выбрать 15 офицеров и полковника. Помощь во всех других вопросах организации отряда возлагалась на генерала Лукомского. Отряд, который охранял дворец Дюльбер, где теперь проживал великий князь Николай Николаевич, насчитывал сначала 60 офицеров. Под охрану сводно-гвардейским эскадроном под руководством Гершельмана был взят также дворец Ореанда, а Ливадия охранялась сводно-гвардейской ротой полковника Крота.

В соответствии с решением Ясской конференции, состоявшейся 14–23 ноября в Яссах, в которой участвовали представители трех основных антибольшевистских политических сил: монархическо-помещичьи круги, центрально-кадетские и «Союз возрождения России», 26 ноября суда Средиземноморской эскадры держав Антанты подошли к Севастополю.