Его величество ведет почетных гостей во дворец, где при их появлении раздается музыка. Чтобы сесть за стол, ожидают только одну почетную гостью да князя Радзивилла. И все находили это в порядке вещей, влиятельнее и богаче «пана Коханку» в Речи Посполитой нет магната, и нет также женщины, более уважаемой, чем та, что приехала вскоре после Чарторыских и к которой также с выражением глубочайшего уважения и безграничной преданности вышел навстречу король.
Об этой женщине, хотя она была еще жива, не удалилась в монастырь и жила в своем варшавском дворце, окруженная детьми и верными друзьями, уже успела составиться легенда, венчавшая ее ореолом мученицы, почти святой. Даже злейшие враги ее, а такими были все развратники и развратницы страны, не говорили о ней дурно.
Во все времена и во всех обществах всегда были и будут личности, олицетворяющие собой идеал добра и правды, и такие сверкают яркими звездами среди глубочайшей тьмы заблуждений и порока. И чем растленнее общество, чем гнуснее его вкусы и стремления, тем чище и светлее горят эти светочи христианских добродетелей.
В польском обществе того времени эта женщина была именно таким светочем. Без слов, одним своим примером, говорила она несчастным жертвам сластолюбия короля, барахтавшимся во лжи, разврате и отчаянии: «Делайте, как я, искупите свой грех покорностью и терпением, откажитесь от уязвленного самолюбия и мести за обиду, отвернитесь от зла и сотворите благо, и вы успокоитесь. Счастья я вам не обещаю, но за душевный мир вам ручаюсь».
Сама она была бы даже счастлива, если бы душевный покой, купленный ею ценой мучительной душевной борьбы, не нарушался по временам жестокими требованиями света, которым она подчинялась как справедливому возмездию за минутное заблуждение. Одним из этих требований, самым мучительным для нее, была необходимость принимать у себя в доме раза два в год виновника ее несчастий — короля — и показываться в его дворце на торжественных праздниках. Проводить несколько часов кряду в среде любовниц ветреного Станислава Августа, в тех самых покоях, где он клялся ей самой в вечной любви, было для нее мучительной пыткой. Но она принадлежала к высшей аристократии, имела знатное и влиятельное родство, и лишать своих детей покровительства этого родства не считала себя вправе. Поэтому после постигшего ее, как любящую женщину, горя она безропотно заняла в обществе положение, приличествующее ее рождению и состоянию, не унижаясь и не выставляясь, никого не презирая и ни в ком не заискивая, не вызываясь на услуги, но никому не отказывая в помощи и поддержке и пользуясь своим влиянием на неверного, чтобы его именем делать как можно больше добра. Полюбила она Станислава Августа первой любовью, и эта любовь была последней. С летами ее чувство к нему не изменялось, и, если бы нужно было отдать за него жизнь, она не задумалась бы перед такой жертвой. Недавно еще она была одной из замечательнейших красавиц в стране, и до сих hop была еще прекрасна, но теперь красота ее ни в ком не возбуждала иных чувств, кроме благоговейного восхищения, и, продолжая вращаться между людьми, знавшими ее раньше жизнерадостной счастливицей, она душой отошла от них так далеко, что ни зависть, ни злословие, ни клевета не могли коснуться ее.
Говорили, что король был тайно обвенчан с нею, но справедлива ли была эта молва, до сих пор остается неразгаданной тайной. Очень может быть, что это убеждение возникло в умах из желания чем бы то ни было объяснить необъяснимое духовное обаяние этой замечательной женщины.
Не успел король подать ей руку, чтобы вести ее во дворец, как прибежал паж с известием о прибытии князя Радзивилла. С улыбкой освободив руку из руки его величества, его морганатическая супруга предложила ему поспешить навстречу гостю и, не дождавшись ответа своего смутившегося кавалера, обратилась к стоявшему поблизости Аратову с предложением занять место короля и повести ее к обеденному столу.
С низким поклоном поблагодарив за оказанную ему честь, Дмитрий Степанович поспешил исполнить ее желание и не только сел возле нее за столом, но и провел с нею около часа после обеда, когда все общество рассыпалось по парку, разместилось на террасах или удалилось в уборные, приготовленные для того чтобы гости могли отдохнуть и приготовиться к вечерним удовольствиям. Она не нуждалась ни в отдыхе, ни в новом туалете, так как давно уже не принимала участия в танцах, и приехала так поздно, что устать не успела. По-видимому, общество Ара-това заняло ее, потому что она не выражала желания прекращать разговора с ним. Она расспрашивала его о России, которую знала очень поверхностно, и, точно угадывая душевные настроения своего собеседника, наводила его на воспоминания о раннем его детстве, о родителях и о прабабке, знаменитой ненавистнице поляков и католиков Серафиме Даниловне Аратовой.
Затеянный ею разговор пришелся по душе Дмитрию Степановичу. Вспоминая о России и о русских, он забывал о Польше, и в первый раз, с тех пор как попал в водоворот политических интриг в этой стране, почувствовал себя русским. Слушательницу же его заняли описание старой малявинской усадьбы на рубеже Польши и рассказы о старой помещице, около полустолетия не выезжавшей из своей усадьбы и в полном одиночестве переживавшей впечатления минувшей молодости, шумно и бурно проведенной при дворах Петра Великого и его преемниц.
— Вы говорите, что вашей прабабке скоро минет сто лет? — спросила она. — Она, значит, может помнить царя Петра и его сподвижников?
— Эту эпоху она помнит гораздо лучше последующих, и ее рассказы о царе Петре неистощимы. Но почему интересуетесь вы этой эпохой, сударыня?
— О, причин у меня много! Ведь Ягужинские нам сродни.
— Моя прабабка знала и его. Она жила при дворе и, должно быть, была в молодости довольно интересна. Царь любил ее за остроумие и смелость. Он желал выдать ее замуж за Репнина, деда нашего теперешнего посла здесь, но она предпочла менее блестящую партию и вышла за человека, которого любила. Однако князя Никиту Ивановича она вспоминает с удовольствием и при последнем нашем свидании много расспрашивала о его внуке.
— Вам теперь будет что рассказать о нем. Князь Репнин с изумительной настойчивостью приводит в исполнение жестокую политику своего правительства, — с горечью заметила его собеседница.
— Но это не мешает ему любить поляков.
— Не поляков, а польку, и такую, которая, конечно, возбудить в нем жалость к своим соотечественникам не в состоянии, — живо поправила она его и в страхе, чтобы он не придрался к нечаянно сорвавшемуся с ее губ намеку, чтобы заговорить о женщине, о которой ей было особенно неприятно вспоминать, поспешила свернуть разговор на другой предмет.
Солнце село. Но в этот день в Лазенках наступавшим сумеркам не суждено было превратиться в ночь. Парк загорелся разноцветными огнями, а дворец осветился снизу доверху тысячами свечей в люстрах и канделябрах.
Начался вечерний съезд гостей, и навстречу им грянула музыка скрытого в гроте оркестра. Из уборных выпархивали одетые в бальные платья красавицы и, встречаясь с кавалерами, обменивались с ними комплиментами и веселыми шутками. В летнем театре готовилось представление, и в группах, спешивших туда, разговоры шли о роли Париса, уступленной королю Браницким, о новом костюме его величества, о том, будут ли ждать к представлению княгиню Изабеллу, которая всегда опаздывает для придания себе интереса, или начнут без нее.
Собеседница Аратова поднялась с места, и, думая, что ей хочется пройтись по парку, чтобы полюбоваться иллюминацией, он поспешил предложить ей руку. Но он ошибся в своем предположении: она пошла к выходу из сада.
— Спешу домой. Дети без меня спать не лягут… к разлуке со мною они не привыкли, и я, наверное, найду революцию в моем маленьком царстве, — шутливо заявила она с плохо скрываемым волнением, пробираясь со своим кавалером по хорошо знакомым ей тропинкам. — Люди мои дожидаются у калитки, и вы окажете мне большую услугу, если доведете меня до кареты, — продолжала она, боясь быть узнанной и задержанной. — Никого не желаю я беспокоить. Король занят своей ролью. Если самой не до веселья, то ведь это еще не причина мешать другим веселиться, не правда ли? — добавила она, вскидывая на спутника взгляд, в котором улыбка, не покидавшая ее губ, отражалась далеко не радостным блеском.
