Андрей, постояв немного в нерешительности, отправился в амурный домик. Он застал барина за столом и, не будь так расстроен, перемена, происшедшая со вчерашнего дня в Грабинине, несомненно привела бы его в изумление, и вместе с тем он убедился бы, что не гнев, а совершенно другая причина озабочивает его господина, лишает аппетита и заставляет подолгу задумываться над тарелкой с нетронутым пирогом.

И Федька был не тот, что вчера. Тревожно следя за каждым движением барина в ожидании приказаний, он по временам взглядывал на Андрея, точно приглашая его подивиться тому, что делается с барином. Но Андрей ничего не замечал и только встрепенулся, когда Грабинин спросил, точно очнувшись от забытья:

— Вернулся Андрей?

— Давно тут дожидается, — ответил Федька, указывая на дверь, у которой неподвижно стоял Андрей.

— А! Ну хорошо, оставь нас! — отрывисто обратился барин к Федьке, а затем, когда тот вышел, он, помолчав немного, объявил Андрею, что ему надо переговорить с ним.

Но, должно быть, приступить к беседе было нелегко. Не глядя на управителя, который, перешагнув порог комнаты, остановился в ожидании приговора, барин подошел к окну, мимо которого то и дело мелькали белые рукава и пестрые сарафаны Маланьиных прислужниц, и решил, что надо найти более уединенное место для разговора. Приказав Андрею следовать за собою, он торопливо вышел из дома и по парку направился к старому дому.

Шел он большими шагами, не оглядываясь на своего спутника, нервно помахивая шляпой, которую снял с головы, и, завернув в липовую аллею с черневшими в конце развалинами барского дома, дошел до заросшего илом пруда, с обломками мраморной колонны посреди. Тут он остановился и, порывисто повернувшись к своему спутнику, устремил на него взгляд, полный отчаянной решимости.

— Можешь ты сказать мне, братец, как у вас здесь делаются… наезды? — спросил он с запинкой.

— Наезды-с? — нерешительно повторил Андрей, которому показалось, что он ослышался.

— Ну, да, наезды… из мщения, с целью грабежа или чтобы увезти женщину… Мне надо это знать, понимаешь? — продолжал

Грабинин, недоумевая перед растерянностью своего спутника, в котором нельзя было узнать бойкого и словоохотливого собеседника, рассказывавшего ему на этом самом месте третьего дня про роман его деда с полячкой.

Но замешательство Андрея было недолгим; вспомнив совет монаха раньше времени не отчаиваться, он бойко ответил на предложенный вопрос:

— По-разбойничьи, сударь. Наедут с вооруженными людьми невзначай на чужую усадьбу, рубят, жгут и в суматохе похищают то, за чем явились. Вот так и прошлой осенью пан Несмелковский выкрал себе невесту, дочь бочага Матары, а пан Грабчевский вывез из усадьбы мызника Джаншевского его жену. Слышал я также про наезд на Волыни пана Трипольского на свое собственное имение, которым воровски завладел его опекун. Великое множество людей погибло при этом наезде, и сам молодой Трипольский был убит. Много лет тянулось дело и кончилось тем, что опекун вышел из суда оправданным. Слыхал я также про наезд князя Сангушки на пана Кордыша из-за документов. Но ведь это в Польше делается, там люди ни совести, ни закона не знают, у них с деньгами все можно, богатый да знатный всегда прав оказывается. Обиженный плачься, кому хочешь на несправедливость, нигде заступы себе не найдет.

— Вот что, братец, — прервал его барин, — нам надо непременно учинить наезд на малявинскую усадьбу. Денег я не пожалею, лишь бы удалось. Хотя бы мне голову сложить на плахе, хотя бы всего состояния лишиться, а мне надо выкрасть Елену Васильевну, жену Аратова.

По мере того как эти слова срывались у Грабинина с губ, у его слушателя лицо прояснилось. Он начинал понимать, в чем дело.

— Для этого и наезд не надо делать, сударь! Извольте только приказать, и, если малявинская молодая барыня будет на то согласна, я вам все это оборудую, как нельзя лучше, — заявил он, молодецки тряхнув кудрями.

— Она согласна.

— Значит, нечего и сомневаться.

— Как же ты это сделаешь?

— Очень просто. Надо только выбрать ночку потемнее, да чтобы господина Аратова дома не было. Они, кстати, и теперь в отлучке — поскакали за Днепр помогать приятелю девицу из родительского дома выкрасть… тоже, значит, наездом… Я так полагаю, что нам надо за это дело приниматься, не медля, чтобы оно у нас без заминки выгорело. Сейчас съезжу в Малявино и все там разузнаю. Надо с одним там стариком посоветоваться, дочка его при молодой барыне в прислужницах.

— Не попадись, братец! — заметил Владимир Михайлович, немного испуганный быстротой соображения и решительностью своего сообщника. — Надо действовать наверняка, чтобы понапрасну всех нас в беду не вовлечь.

— Вестимо, что наверняка. Нрав Дмитрия Степановича Аратова нам достаточно хорошо известен; с ним шутки плохи; ему и зарубить до смерти человека ничего не стоит. Но вы мне только дозвольте все это обмозговать, я уж знаю, как сделать, чтобы всем нам, а особливо вашей милости, не попасть впросак. Мы в здешних местах выросли, всех господ и хамов знаем и все их обычаи нам известны.

Андрей говорил с такою смелостью, что его уверенность в успехе невольно сообщилась его слушателю. Не ждал Владимир Михайлович такого быстрого исполнения своих желаний, и его сердце переполнилось такою благодарностью к верному союзнику, что ему стоило большого труда не броситься к нему на шею и не расцеловать его.

— Спасибо, братец! — шепнул он, протягивая руку, которую нежданный благодетель схватил и страстно прижал к губам.

— Барин! Да я для вас… да все, что только хотите… В ад кромешный пойду… с самим Вельзевулом на кулачках готов драться! — бессвязно лепетал Андрей, устремляя на Грабинина взгляд, полный беззаветной преданности и благодарности.

— Спасибо, спасибо, братец, — повторил растроганный барин. — Если только дело выгорит, проси, чего хочешь, ничего не пожалею! Вольную, денег на обзаведение, все, что пожелаешь!

Мера счастья и благодарности переполнилась, и Андрей, как подкошенный, с громким рыданием повалился барину в ноги.

— Служить вам хочу до гробовой доски! Не надо мне вольной… Деток моих да Малаши моей не забудьте, если бы так случилось, что я раньше вас помру. А мне, многогрешному, ничего, кроме вашего прощения, не надо. Простите меня, недостойного!

Грабинин вспомнил вчерашний разговор со старухой и понял, в чем дело.

— Все забыл, все прощаю, помоги мне только спасти несчастную от злой доли, — проговорил он, поднимая Андрея.

— Сейчас поеду и завтра же привезу молодую барыню сюда, к нам в Воробьевку.

— Да где же мы поместим ее, чтобы ее никто не увидел?

— А старый-то дом на что? — ответил Андрей, с радостно сверкающими глазами указывая на развалины, перед которыми они стояли. — Да тут такие найдутся тайники, что целый год ищи — не найдешь. При старом еще барине понаделаны, когда он целился свою полячку от мужа скрыть. Да вы не извольте беспокоиться, сказал, что выкраду и спрячу супругу малявинского барина, так и будет, не извольте сомневаться.

— Здешних людей для этого возьмешь?

— Что вы, барин! Да нешто такие дела со своими людьми можно вершать? Как же после с ними жить-то? Да они над нами такую заберут силу, что не они нам, а мы им должны будем служить. Нет уж, сударь, здешние и знать про это ничего не должны. Да и ваших-то питерских следует остерегаться. Если даже что и прослышат они или сами догадаются, так надо их напугать, чтобы и про себя не осмеливались о том подумать. Вот как мы это дело поставим!

— Ну, поезжай себе с Богом!

Андрей поспешно удалился.

«Господи, Господи! — подумал он, шагая через рвы и кусты, чтобы скорее дойти до дома. — Да что ж это такое? Неужели не сон? Неужели и в самом деле мне вместо плетей да ссылки либо красной шапки — прощение и вольная? Да еще, говорит, денег на обзаведение сколько хочешь. Вот она, простота-то святая! Господи! Уж и послужу же я тебе, Владимир Михайлович! Жизни не пожалею для тебя. Закажу и детям, и внукам служить твоим детям и внукам верой и правдой!»