— Что? — спросила миссис Тиролф.

Роберт облизал губы.

— Правда, она часто говорила о смерти, о том, как люди умирают. Может быть, и вы это замечали?

— Да да за ней это водилось, — сказала безнадежным голосом миссис Тиролф. — Бедная наша Заинька — она много говорила о смерти.

— Не думаю, чтобы это что-то объясняло. Нет, но она всегда рассуждала о смерти так, будто ей хотелось понять, что это такое. Не знаю, как это лучше выразить.

Миссис Тиролф опустила голову. Муж подошел к ней.

— Простите, — сказал Роберт, обращаясь к ним обоим.

— Больше мне сказать нечего. Я, пожалуй, пойду.

Отец Дженни поднял на него глаза. Он наклонился над женой, положив руку ей на плечо.

— Я так понял, что сегодня должны опознать труп, найденный в реке? — он говорил, как свойственно немцам, отрывиста хотя и без акцента.

— Да, и я только что узнал, — сказал Роберт, — что зубной врач, доктор Макквин из Хэмберт Корнерз, не смог дать заключения. Он лечил Грегу только нижние зубы. Ну, а в таком случае опознание провести невозможно. Нижние зубы не сохранились.

Мистер Тиролф кивнул и ничего не сказал.

— Мистер Тиролф… я хотел бы еще ют что добавить. Я не сталкивал Грега в Делавэр. Я не сомневаюсь, что он жив. Дженни мне говорила, что вы оба очень хорошо к нему относились.

— Ну, я не так уж, чтобы очень, — сказал мистер Тиролф. — Он был… — пожав плечами, он замолчал, словно говорить об этом теперь не было смысла.

— Да, мы лишились двоих детей, — проговорила миссис Тиролф, подняв глаза на Роберта — Но у нас остался еще сын, наш Дон, — она кивнула на фотографию, стоявшую на каминной полке, и слабо улыбнулась. — В будущем месяце он кончает колледж. Да вы садитесь.

Роберт сел словно ее мягкий голос подействовал на него, как команда. Придется пробыть у них еще минут десять. Мистер Тиролф наконец тоже сел на диван рядом с женой. Они начали расспрашивать Роберта о его планах, о том, собирается ли он оставаться в Лэнгли. Он сказал, что хотел бы съездить к матери в Нью-Мексико. С откровенностью и простодушием, которые напомнили Дженни, миссис Тиролф сказала, что дней за десять до смерти Дженни говорила им, что, наверно Роберт действительно убил Грега, когда они дрались у реки. Ее убедили в этом ее друзья. Тиролфы признались, что сами не знают, кому верить. От неуместности этих слов Роберт смутился, будто родители Дженни уличали дочь в глупости. Ему было неловко и стыдно, хотелось защитить Дженни. Тиролфы даже не делали попыток выяснить, как он относился к Дженни, словно знали, что Дженни интересовалась им больше, чем он ею. Когда Роберт поднялся, собираясь уходить, миссис Тиролф предложила ему выпить чаю — «на дорожку». Его это тронуло, но тут же почему-то вызвало досаду. Он вежливо отказался от чая. У него было такое чувство, что они беседовали, не слыша друг друга. К концу разговора мистер Тиролф, несомненно, сделался приветливей. Что до его жены, то она вела себя просто как добрая женщина, у которой от горя не осталось сил ни на враждебность, ни на мстительность. Кроме того, Роберту казалось, что, наверно, миссис Тиролф, зная, что Дженни относилась к нему хорошо, даже любила его, проявила терпимость и не спешила его осуждать.

Расставшись с Тиролфами, Роберт еще долго ехал очень медленно, размышляя об их разговоре и пытаясь разобраться, почему у него в душе остался такой странный осадок. Он не раскаивался, что поехал к ним. Ну, а если бы не поехал? Что бы от этого изменилось? Правда, не поехать было бы с его стороны невежливо и малодушно, но ведь он ждал от этой встречи чего-то большего, а не только сознания, что поступил, как положено. Роберт решил, что чувство неудовлетворенности, которое он испытывал от разговора с Тиролфами, объясняется тем, что Тиролфы не имеют о нем никакого представления и дочь свою знали не до конца, вот им и не понять, во что вылилась встреча таких разных людей, как он и Дженни.

Домой Роберт приехал уже после пяти, вошел в опустевшую гостиную, посмотрел на чемоданы и картонки, уныло — будто уже много недель — лежавшие на полу. Позвонил в больницу. Услышал прежний ответ «никаких перемен», а когда попросил к телефону доктора Перселла, лечившего доктора Нотта, оказалось, что того нет. Роберт разговаривал с доктором Перселлом утром, когда заходил в больницу. И почувствовал: Перселл знает, что доктору Нотту не выжить, но не хочет об этом говорить. В состоянии доктора Нотта действительно не было перемен. Его глаза смотрели на Роберта точно так же, как в тот вечер, когда Роберт, сбежав по лестнице, нашел его распростертым на полу.

Роберт налил себе виски с водой, выпил половину и заснул на красной тахте. Когда он проснулся, было темно. В саду стрекотали кузнечики. «Рано они начали стрекотать в этом году, — подумал Роберт, — наверно, лето будет сухое». Он зажег свет, открыл дверь и вышел на крыльцо… «Кузнец! Куз-нец! Куз-нец!» Он представил себе, как его кольцами окружают сотни насекомых и смотрят на него во все глаза, ждут. Роберт споткнулся о валявшийся на земле сук, нагнулся и подобрал его, бессознательно зажав в руке, как дубинку. Подойдя к кусту гортензии, который отбрасывал темную тень, он обошел его кругом. Никого, конечно. Да стоит ли искать? Ни к чему путному его поиски никогда не приводят. Ни к чему путному для него. Мимо медленно проехал автомобиль и свернул к дому Колбе, стоявшему ядрах в ста от дома Роберта. У Колбе светилось только одно окно, но через минуту зажегся свет в окне внизу, а потом и на верхнем этаже. Колбе был тот самый мужчина, который первым пришел к Роберту ночью во вторник после выстрелов. Это именно Колбе, не дожидаясь расспросов, поспешил известить собравшихся соседей, что девушка, которая покончила с собой, проводила у Роберта ночи. «Надо было мне сразу, как только я сюда приехал, завязать с Колбе добрые отношения, — подумал Роберт. — Тогда Колбе, может быть, не злился бы на меня так». Но завести с ним добрые отношения Роберт не удосужился, и теперь ничего не поделаешь. Хотя, вспомнил Роберт, после того, как он поселился, он раза два помог Колбе расчистить от снега проезд к почтовому ящику. Если к ящику не было подъезда, почту не доставляли: почтальоны вовсе не обязаны выходить из машины, чтобы бросить корреспонденцию в открытый ящик. Но Колбе, конечно, мог забыть об этой небольшой услуге, и, скорее всего, действительно забыл.

И тут Роберт услышал, как на шоссе зашуршал гравий под чьими-то шагами. Он укрылся за кустом. Несколько секунд ничего не было ни видно, ни слышно, а потом сквозь стрекотанье кузнечиков снова донесся отчетливый звук шагов, медленных шагов. Дежурный полицейский? Наконец-то сподобился? «Вряд ли», — подумал Роберт. Ведь полиция даже не знает, что он сегодня ночует дома. Роберт пригнулся, напрягся и крепко сжал в руке сук.

И вот на границе участка, возле самой подъездной дорожки, выросла высокая фигура Это был Грег. Грег направился к дому, посмотрел направо, налево, а потом решительно зашагал к окну, что выходило на дорогу; от спущенной шторы оно казалось темным квадратом, окаймленным узкой полоской света. Потом Грег на цыпочках двинулся к двери. В те два раза, что он нападал на Роберта, он стрелял в окно, расположенное слева от нее.

Роберт прикинул что между ним и Грегом футов восемнадцать-двадцать. Чтобы достичь окна, Грег должен пройти еще футов шесть, а тогда он завернет за угол дома и его не будет видно. Как назло, кузнечики перестали стрекотат,ь словно они, замерев от любопытства, следили за происходящим.

Теперь Роберт видел Грега в профиль. Тот стоял, исполненный решимости, пристроив револьвер на узком подоконнике, придерживая его обеими руками, а большим пальцем пытался приподнять раму. Роберт увидел, что рама немного поднялась, но он знал: штора свисает до полу. Грег поднял револьвер. Тут Роберт в несколько прыжков покрыл разделяющее их расстояние и, когда Грег обернулся, ударил его своей дубинкой.

Раздался выстрел.

Грег упал, он лежал на земле, стонал и пытался встать.