Уже к полной теми доплелись к берегу. Может, командир знает, — паскудная это речонка, а тут дожди пошли — и вздулась она, ровно квашня. Утром, возле одного из прижимов, решили шагать вброд. Лезли по малой шивере, в адском грохоте и — на́ те, грех какой! — нанесло то ли камни, то ль топляки, посбивало и людей, и коней, ударило о потайник[75] — и на дно. Сам Евсей и Васька посеклись сильно, синяков под рубахами набили без счета. Да все ж не новички — кое-как хватили берега, отлежались — и в Кырен… А парнишко утоп, из городу который. Искали-искали, да где там!..

Евсей задрал рубаху, показал Вараксину тело в подтеках, и тотчас то же самое сделал Васька.

Степан, не глядя на них, прошелся по горнице, сказал с плохо сдерживаемым озлоблением:

— Овцой рядишься. Гляди, волк слопает!

— Каков родился — таков и есть, — насупился Евсей. — Другой головы не приставишь.

Степан не сомневался: братья выведали у офицера приметы Золотой Чаши, погубили людей и на обратном пути придумали свой глупый рассказ. Синяки набить — дело нехитрое, и байку измыслить — ума много не надо, в тайге такое случалось не раз.

Леоновы, понятно, знают: им никто не поверит, но лезут на рожон. Надеются, чай, в худшем разе отбыть наказание, тюрьму или что, а после пойти на Шумак. Больно там куш велик!

А как их уличить, сукиных сынов! Не посылать же следователей за тридевять земель разглядывать шумакскую воду.

Заключил сухо:

— Я должен арестовать тебя, Евсей. И Ваську тоже.

Большак, против ожидания, покорно покивал, будто подтверждал, что это разумно: надо разобраться, как не разобраться, когда люди пропали. Люди ведь, не щенята какие-нибудь.

Вараксин вызвал красноармейцев, и Леоновых увели.

На другой день в Кырен прискакал Грязнов. Вошел к Степану, кинул прямо с порога:

— Они, Леоновы, тебя, чать, за дурака считают, командир. Кто ж им поверит, что они шивер на Шумаке не знают? Побили людей, вот что…

И не удержался:

— Говорил я…

Немного остыв, Артемий предложил:

— Позволь, командир, потолковать с братанами. Меня не проведут, злодеи.

Степан, поколебавшись, разрешил: «Хуже не будет!». Вечером, придя к Вараксину проститься, Грязнов проворчал:

— Брешут тати. Извели людей.

— Откуда знаешь?

— С их кривых слов, а то откуда ж?

Потеребил редкую бородку, достал было трубку, но снова сунул ее в карман. Ухмыльнулся.

— Ладно, не чужой я вам. Сбегаю на Шумак, разберусь, даст бог. Следы не язык, не соврут.

— Поезжай. Бойца тебе дам.

Грязнов вспылил, почти прикрыв заплывшие жиром глаза:

— Опять не веришь!

Вараксин промолчал.

Утром Грязнов и вызванный из Монд Шубалин верхами отправились в тайгу.

В тот же день начальник отряда вызвал по телеграфу Иркутск и сообщил Баку о беде.

Коммерсант и боец вернулись в село в первых числах сентября.

Отказавшись от еды, Артемий тотчас стал рассказывать о том, что удалось узнать.

Он прошел следом Леоновых и теперь может судить, что братаны верно сказали, что вранье.

В ущелье Ямангола, точно, была стоянка; правда и то, что два человека ушли лесовать в кедрач. Всё иное — брехня. Никто тех, двух, не искал — там только их отпечатки, уж он-то следы Леоновых знает!

Варна и Россохатский быстро вернулись к костру, но бивак уже был пуст. Ну, нетрудно понять! Следы чекиста и офицера шли поверх всех иных отпечатков. Далее. Шумак никто не бродил — у шивер ни одной помятой травинки, ни единой сдвинутой гальки.

Узнав это, Артемий направился по следам братанов к зимнику на Шумаке.

Еще издали, с сопочки, Грязнов увидел: там, где стояла изба, лишь угли да пепел. Дом сожгли.

Артемий велел бойцу отдыхать на берегу, чтоб не загубил следов, а сам побег к пепелищу.

Из обугленных бревен и кедра, возле какого стояла изба, Грязнов выбрал три пули брательников. Ну, как не их пули! Леоновы нарезают их крестом, чтоб разрывали жертву.

Грязнов достал из мешка узелок, развязал его и высыпал на стол сплющенные кусочки свинца.

Китаец, не проронивший во время рассказа ни слова, сидел недвижно, и взгляд его был устремлен за окно, будто он пытался рассмотреть там остатки спаленного зимника.

— Дело я свое сделал, — заключил Артемий, вставая. — И человека твоего к тебе привел.

— Ладно. Благодарствую. Разберемся, — хмуро кивнул Степан. — Поезжай домой.

Вяло пожимая на прощание руку Вараксину, Артемий усмехнулся.

— Хвост голове не указка, командир. Но вот что скажу: не милуй Евсея и Ваську. Их вина.

Подождав, когда Грязнов уйдет, Степан повернулся к Шубалину, спросил:

— Что молчишь, Иван?

— Хитлая люди, — жестко отозвался китаец и неожиданно спросил: — У ниво дети ести? Жена у него ести?

— У Грязнова? Не знаю. Однако, как не быть…

— Дети ести, жена ести, а она ходи, смотли тайгу…

— Артемий богат, с голоду не помрет, — объяснил Вараксин.

Китаец недовольно поморщился.

— Она шибко жадная люди, начальник. Шибко хитлая люди.

— Отчего ж?

Грязнов, по словам Шубалина, всю дорогу сердился, часто оставлял бойца на стоянках одного, уходил в лес, говоря, что молодой парень может затоптать следы, в которых всё равно ничего не смыслит.

Шубалин убежден: Грязнову нужна не правда, а Чаша, и не такой уж он дурак, чтоб тащиться на край света ради любопытства и установления истины.

Днем позже пришла телеграмма из Иркутска. Вараксину предписывалось немедля отправить Леоновых в губернский город и через сутки выехать самому.

В указанный срок Степан заседлал коня и, хмуро кивнув ординарцу, ткнул Каина шпорами в бока.

Степан остановил коня возле гостиницы «Модерн», где помещалось губернское ГПУ, тяжело вывалился из седла и потянулся, разминая затекшую спину. Затем, велев ординарцу ехать в «Гранд-отель» и ждать его там, направился в подъезд.

Назвав фамилию часовому, собрался было спросить у него, как пройти к Баку, но в этот миг его окликнули. Вараксин обернулся и увидел… Варну и Россохатского.

Чекист и офицер выглядели худо. Их заросшие лица носили на себе явные следы лишений и крайней усталости. Варна хромал и часто встряхивал головой, точно туго занузданная лошадь. Россохатский сутулился и вяло курил самокрутку.

Степан бросился навстречу Варне, стиснул ему руку, кивнул Россохатскому.

— Что случилось, Ян Андреевич? Ей-богу, ни черта не понимаю!

— Я тоже, — попытался улыбнуться уполномоченный особого отдела. — Бросили и сбежали. Впрочем, сам виноват.

— Кто бросили?

— Братаны. Сушин.

— Да нет. Не так это.

Варна махнул рукой.

— Пошли к Баку. Разберемся.

Они поднялись на второй этаж, и Варна постучал в дверь угловой комнаты.

Бак поспешил им навстречу, пожал руки, спросил Варну:

— В гостинице были? Устроились?

— Успеем.

— На вас лица нет! Постой минуту.

Он куда-то позвонил по телефону, распорядился, чтоб тотчас принесли еду и чай, и в кабинет вскоре явился боец с кипятком, кружком колбасы и хлебом.

— Ешьте! Я подожду.

Андрей и Варна переглянулись, кивнули друг другу.

Вараксин и Бак, чтоб не смущать их, отошли к окну и стали беседовать вполголоса.

Обжигаясь горячим чаем, Россохатский рассматривал комнату. В ней не было ничего примечательного. Стол, несколько стульев, карты Сибири и Монголии, рядом — дверь в смежную комнату.

До Андрея долетали обрывки разговора у окна. Бак говорил Вараксину:

— Их привезли охотники. В Шимки. Оба голодали, измотались.

Продолжил после короткой паузы:

— Леоновых взяли не зря. Китаец, пойманный вами, и Грязнов тоже замешаны в эту историю. Однако не только они. Взят под наблюдение местный часовщик. На допросе назвал его имя Лю.

— Какой Лю?

— Тот, что выдавал себя за Вана и убил старика.