В два часа ночи, дописав эпизод гибели Аурелиано Буэндиа, Маркес поднялся в свою спальню, где крепко спала Мерседес, лег и проплакал два часа[757]. Не нужно быть большим знатоком его биографии, чтобы понять: убив своего главного героя, он оказался перед лицом бренности собственного бытия, подвел черту под романом и положил конец уникальному опыту — по сути, целому периоду своей жизни: распрощался с прежним собой и порвал те особенные, не поддающиеся описанию отношения с человеком, сыгравшим важную роль в его судьбе, — со своим дедом (отныне навсегда для него потерянным, ибо литература не могла его воскресить). И вот теперь по иронии судьбы, находясь на пути к успеху, Гарсиа Маркес вновь стал тем человеком, каким он представлялся в своих ранних рассказах, — человеком, обреченным переживать одну за другой множество смертей по мере того, как он оставлял позади каждое мгновение своей жизни, каждый предмет и всех тех, кого он любил. Кроме жены и детей.
Бытует представление — с подачи самого Маркеса, — что он не покидал своего прокуренного кабинета, пока не закончил роман, но это не так. Когда представилась возможность съездить в Колумбию за чужой счет, он, взвесив все за и против, решил не упускать удобного случая. Он уговорил Рипштейна отправить на Картахенский кинофестиваль фильм «Время умирать» и сам на теплоходе отплыл из Веракруса в Картахену, куда прибыл 1 марта 1966 г. (спустя две недели после того, как погиб в бою его друг Камило Торрес, примкнувший к партизанскому движению Колумбии). Фильм на фестивале получил первое место, хотя у Гарсиа Маркеса были большие сомнения относительно качества работы Рипштейна. 6 марта он отмечал сразу несколько событий в кругу родных в Картахене: победу фильма на фестивале, предстоящий успех своего романа, свой тридцать девятый день рождения. Он съездил ненадолго в Боготу, потом полетел в Барранкилью, где теперь жил Плинио Мендоса. Позвонил Мендосе на работу.
— Габо, рад тебя слышать. Ты где?
— У тебя дома сижу, чертяка. Пью виски[758].
Мендосе и Альваро Сепеде он сказал про свой роман: «Это совсем не то, что я писал прежде, compadres. На этот раз я наконец-то раскрепостился. Теперь уж либо пан, либо пропал». Во время того визита в Барранкилью вместе с Альфонсо Фуэнмайором он посетил все свои излюбленные места, переживая былые времена, вспоминая знакомую атмосферу и лица. Под занавес своего головокружительного турне он вернулся в Аракатаку — впервые за десять лет[759]. На этот раз он поехал туда не с матерью, а с Альваро Сепедой — на джипе Сепеды, который сам сидел за рулем. В этом их путешествии к истокам прошлого их, как и полагалось, сопровождал барранкильянский корреспондент El Tiempo, написавший об этой поездке подробный репортаж: благодаря средствам массовой информации Гарсиа Маркес неожиданно превратился в народного героя, а потом еще он станет и суперзвездой[760].
Он намеревался пробыть в Колумбии несколько недель, но через несколько дней был уже на обратном пути в Мексику куда приехал в конце марта. Альфонсо Фуэнмайор возражал против его отъезда, но Гарсиа Маркес объяснил, что вечером накануне отъезда он внезапно увидел концовку романа — причем так ясно, что мог бы слово в слово надиктовать ее машинистке. Он снова закрылся в своем кабинете и принялся осмысливать все то, что с ним только что произошло. Концовка романа, что пришла ему на ум, — в каком-то смысле это, пожалуй, указывало на то, что он ушел далеко вперед от своих колумбийских друзей, — одно из величайших заключений во всей литературе.
Роман «Сто лет одиночества» нашел своего издателя почти с той же минуты, как Маркес приступил к работе над ним. У него ежедневно была аудитория восторженных почитателей, на которых мог рассчитывать автор. А сам вдохновенный писатель вряд ли нуждался в ободрении: он был одержим. Одержим творчеством, одержим уверенностью в том, что успех его книги предопределен. Пожалуй, можно назвать лишь еще одно пронизанное мифологией произведение, в котором знаток литературы распознал шедевр еще тогда, когда роман только создавался, — «Улисс» Джеймса Джойса. Правда, за книгой Джойса издатели в очередь не выстраивались и никто не ждал, что он станет автором бестселлера. И все же обычно сверхосторожный Гарсиа Маркес был так уверен в успехе своего детища, что, отметя суеверные страхи, во время визита в Боготу в марте отдал своим бывшим коллегам из газеты El Espectador первую главу романа, которую они опубликовали 1 мая. Карлос Фуэнтес вновь вернувшийся в Париж, получил первые три главы в июне 1966 г. и, прочитав их, пришел в полный восторг[761]. Он дал их почитать своему другу Хулио Кортасару. Реакция была аналогичная. Тогда Фуэнтес отдал вторую главу Эмиру Родригесу Монегалю, и тот опубликовал ее в первом издании нового литературного журнала Mundo Nuevo (Новый мир), вышедшем в Париже в августе 1966 г.
В разговоре с редактором Фуэнтес заявил, что он только что получил первые семьдесят пять страниц «незавершенного произведения» Гарсиа Маркеса (совершенно очевидно, что здесь он проводит аналогию с Джойсом[762]) и считает его абсолютным шедевром, в сравнении с которым вся прежде написанная латиноамериканская классика — устаревшая серость.
Фуэнтес отправил статью в журнал La Cultura en México (¡Siempre!), также объявив своим соотечественникам 29 июня, что выходит роман «Сто лет одиночества» — величайшее произведение (Гарсиа Маркес к тому времени, вероятно, еще даже не закончил работу над книгой): «Я только что прочитал восемьдесят захватывающих страниц: первые восемьдесят страниц „Ста лет одиночества“ — романа, который пишет Гарсиа Маркес»[763]. Читатели едва сдерживали свое изумление. Происходило нечто беспрецедентное.
И слава богу, что Гарсиа Маркесу удалось закончить свой роман, появления которого все вокруг ждали с таким нетерпением. Плинио Мендосе он сказал: «Книга подошла к своему естественному концу стремительно, в одиннадцать часов утра. Мерседес дома не было, и я ни до кого не мог дозвониться, чтобы поделиться этой новостью. Прекрасно помню свое смятение, будто это было вчера: я не знал, куда себя деть, пытался придумать хоть что-нибудь, дабы дожить до трех часов дня!»[764] Потом в доме откуда ни возьмись появилась голубая кошка, и писатель подумал: «Хмм, быть может, эта книга и будет продаваться». Через несколько минут пришли мальчики — с кисточками в руках, с ног до головы вымазанные синей краской.
Прежде чем отдать рукопись в издательство «Судамерикана», Маркес первым делом отослал один ее экземпляр Херману Варгасу в Боготу, спрашивая, не возражает ли тот против того, что он упомянул в романе его самого и его барранкильянских друзей. Сначала Варгас, затем Фуэнмайор ответили, что для них высокая честь быть друзьями последнего из рода Буэндиа. Потом Варгас в свойственной ему манере, не спеша, переварил роман и написал статью под заголовком: «Книга, которая произведет фурор»; статья появилась в апреле 1967 г. в боготском еженедельнике Encuente Liberal, где он работал редактором. Фурор произвела уже сама статья Варгаса, первой в Колумбии предсказавшая будущий успех романа[765]. Плинио Мендоса тоже получил экземпляр рукописи и, отложив на день всю остальную работу, прочитал ее от первой до последней страницы. Он недавно женился, и своей жене Марвель Морено, экс-королеве красоты и будущей романистке, сказал: «Молодец Габо. Добился чего хотел». Плинио передал рукопись Альваро Сепеде. Тот прочел роман и, вытащив сигару изо рта, воскликнул: «Вот это да! Потрясающий роман Габо написал»[766].
