9 сентября он покинул Мексику, в которой пробыл более двух месяцев. Мерседес вылетела в Барселону, где мальчики возвратились, без большой охоты, в школу. Гарсиа Маркес отправился по делам в Колумбию. Но мексиканским журналистам он сказал, что очень доволен тем, как его принимали в их стране, и теперь намерен как можно скорее упаковать свои вещи в Барселоне и вернуться в Мексику[918]. Он также заявил, что в Латинской Америке очень мало великих вождей. В принципе на континенте их всего двое — Кастро и Альенде; остальные «просто президенты республик». Спустя два дня, 11-го числа рокового месяца — сентября, один из этих двух лидеров погибнет, и Латинская Америка никогда уже не будет прежней.

11 сентября 1973 г. Гарсиа Маркес, как и миллионы прогрессивных людей во всем мире, сидел в Колумбии перед телевизором и с ужасом смотрел, как бомбардировщики чилийских ВВС бомбят правительственный дворец в Сантьяго. Через несколько часов было подтверждено, что избранный народом президент Сальвадор Альенде погиб. Никто точно не знал, убили его или он совершил самоубийство. Власть в стране захватила военная хунта, развернувшая кровавый террор. В последующие недели были задержаны, как потом выяснится, более тридцати тысяч якобы левых активистов; многие из них погибли в застенках. Пабло Неруда умирал от рака в своем доме на Исла-Негра у Тихоокеанского побережья Чили. Смерть Альенде, крушение его политических идеалов, установление фашистского режима в Чили составляли содержание последних дней жизни Неруды, пока болезнь, мучившая его на протяжении нескольких лет, окончательно его не сломила[919].

Правительство Народного единства Альенде обозреватели и политики всего мира рассматривали как эксперимент по созданию социалистического общества путем осуществления демократических мер. Альенде национализировал предприятия медеплавильной, сталелитейной и угольной промышленности, большинство частных банков и компании других ключевых секторов экономики, и все же, несмотря на постоянную пропаганду и подрывную деятельность правых, на промежуточных выборах в марте 1973 г. количество голосов, отданных за его правительство, увеличилось до 44 %, что только побудило правых удвоить свои усилия по расшатыванию режима. ЦРУ действовало против Альенде еще до его избрания на пост президента: США, погрязшие в болоте войны во Вьетнаме, озлобленные на Кубу, готовы были на все, лишь бы не допустить появления новых антикапиталистических режимов в Западном полушарии. Жестокое уничтожение режима Альенде на глазах всего мира произвело на левых такой же эффект, какой возымело поражение республиканцев в гражданской войне в Испании почти сорок лет назад.

В восемь часов вечера того же дня Гарсиа Маркес отправил телеграмму членам новой чилийской хунты: «Богота. 11 сентября 1973 г. Членам военной хунты генералам Аугусто Пиночету, Густаво Ли, Сесару Мендесу Даньяу и адмиралу Хосе Торибио Мерино. Вы несете ответственность за смерть президента Альенде, и чилийский народ никогда не смирится с тем, чтобы им правила банда преступников, находящаяся в услужении у североамериканского империализма. Габриэль Гарсиа Маркес»[920]. В то время, когда он писал текст телеграммы, судьба Альенде, еще не была известна, но Гарсиа Маркес позже сказал, что он знал Альеде довольно хорошо и был уверен: он никогда не покинет президентский дворец живым; и военные, должно быть, тоже это знали. Хоть некоторые и говорили, что эта телеграмма — жест скорее в духе студента университета, чем великого писателя, но, как оказалось, это был первый политический шаг со стороны нового Гарсиа Маркеса, уже нацеленного найти для себя новую роль в историческом процессе. Под влиянием варварского завершения исторического эксперимента Альенде политические взгляды Маркеса стали более четкими и жесткими. Теперь он тяготел к радикализму и позже в одном из интервью скажет: «Переворот в Чили я воспринял как катастрофу».

Дело Падильи в истории холодной войны в Латинской Америке, как и следовало ожидать, явилось своего рода большим водораздельным хребтом, разбросавшим по разные стороны не только интеллектуалов, художников и писателей. Гарсиа Маркес, несмотря на критику друзей, обвинявших его в «оппортунизме» и «наивности», в своих политических убеждениях оставался наиболее последовательным по сравнению с большинством латиноамериканских писателей. Он не был поклонником советского социализма, но считал, что СССР противостоит гегемонии и империализму США, а для Латинской Америки это имеет огромное значение. По его мнению, он не является «попутчиком» СССР, а просто рационально оценивает действительность. Куба хоть и более проблематичная страна, более прогрессивна, чем Советский Союз, и посему ей должны оказывать поддержку все антиимпериалистически настроенные латиноамериканцы, которые в то же время обязаны всячески содействовать сдерживанию репрессивных, недемократических или диктаторских проявлений режима[921]. Как ему виделось, он выбрал путь мира и справедливости для народов всего мира — то есть международный социализм, по более широкому определению[922].

Гарсиа Маркес, безусловно, хотел, чтобы чилийский эксперимент был успешным, но никогда не верил, что это будет возможно. В ответ на вопрос нью-йоркского журналиста в 1971 г. он сказал:

Не многие обозреватели видели будущее так ясно, как Гарсиа Маркес. Он осознал, что является свидетелем переломного момента в мировой истории. Следующие несколько лет, несмотря на свой глубоко укоренившийся пессимизм во всем, что касается политики, он сделает ряд заявлений относительно своих политических убеждений, которые, пожалуй, лучше всего резюмированы в одном из его интервью 1978 г.: «Чувство солидарности — то же самое, что католики называют „апостолы Христовы“, — для меня имеет прямой смысл. Это значит, что каждый из нас несет ответственность за каждый свой поступок перед всем человечеством. Когда человек начинает это понимать, значит, его политическое сознание достигло высочайшего уровня. Без ложной скромности скажу, что это — мой случай. Для меня каждый поступок в жизни — политический шаг»[924].

И Гарсиа Маркес стал думать, как ему начать действовать. Теперь он больше, чем когда-либо, был убежден в том, что кубинский путь — для Латинской Америки единственно возможный способ обретения политической и экономической независимости, а значит, и своего достоинства. Но он снова был отлучен от Кубы и решил, что при сложившихся обстоятельствах путь к сближению с Кубой пролегает прежде всего через Колумбию. Какое-то время Гарсиа Маркес был вовлечен в дискуссию с молодыми колумбийскими интеллектуалами — особенно с Энрике Сантосом Кальдероном из династии основателей El Tiempo[925] (с ним он недавно познакомился), Даниэлем Сампером (его он уже знал лет десять) и позднее с Антонио Кабальеро, сыном романиста из среды либеральной аристократии Эдуардо Кабальеро Кальдерона, — о создании новой формы журналистики в Колумбии и, в частности, об основании журнала левого толка[926]. Гарсиа Маркес пришел к заключению, что изменить что-либо в его глубоко консервативной родной стране можно только путем, как он в шутку говорил, «совращения» и «отвращения» молодого поколения от старинного правящего класса[927]. В числе других ключевых фигуру участвовавших в этой дискуссии, были самый известный колумбийский хроникер Violencia и всемирно уважаемый социолог Орландо Фальс Борда и предприниматель из числа сторонников левых Хосе Висенте Катараин (позже он станет издателем Гарсиа Маркеса в Колумбии). Новому журналу дадут название Alternativa. Его авторы выступали против «все более жесткой монополизации информационной сферы по вине тех же сил, которые контролируют национальную экономику и политику страны». Они ставили перед собой цель показывать «другую Колумбию, которая никогда не появляется ни на страницах центральной прессы, ни на экранах телевидения — средств массовой информации, которые с каждым днем все более жестко контролирует официальная власть»[928]. Первый номер журнала выйдет в январе 1974 г. Alternativa просуществует шесть бурных лет, и Гарсиа Маркес, несмотря на то что будет проводить относительно мало времени в Колумбии, станет регулярно писать для журнала, а также консультировать его сотрудников и давать им советы. Вместе с другими учредителями он инвестировал крупную сумму в этот, по сути, весьма рискованный бизнес. Тем временем он сообщил, что снова вернется на жительство в Латинскую Америку, а также сделал еще более сенсационное заявление: он больше не будет писать романы, — отныне, пока военную хунту генерала Пиночета в Чили не лишат власти, он объявляет «литературную забастовку» и полностью посвятит себя политической деятельности.