Любопытно, что именно теперь — по времени это совпадет с вторжением советских войск в Афганистан — Гарсиа Маркес начал менять свой общественный имидж и свои взгляды. Одним из первых примеров может служить его публичное заявление на одной из встреч в Мехико, состоявшейся 25 января 1980 г., когда он сказал, что Латинская Америка — беспомощная жертва, сторонний наблюдатель в конфликте между США и СССР[995]. Возможно, несмотря на все то, что он наговорил Чао и Рамонету, Гарсиа Маркес не был так уж уверен, как он утверждал, в будущем планеты в целом и Латинской Америки в частности — и тем более в социалистическом будущем всего мира. Размышляя публично об избрании президентом Рональда Рейгана, он скажет, что, поскольку Рейган вовсе не такой крутой, каким он представляется, свою репутацию гангстера он будет отстаивать в Латинской Америке, «на этом громадном заброшенном заднем дворе, ради которого никто, кроме нас, не готов пожертвовать своим счастьем[996]». В дальнейшем его пророчество сбудется.

В любом случае Гарсиа Маркес уже жаждал вернуться в литературу. Журналисты, бравшие у него интервью, намекали, что он жалеет о своем опрометчивом обещании по поводу Пиночета, данном почти шести лет назад. 12 ноября Excelsior сообщила, что он пишет в Париже серию рассказов о Латинской Америке, которые намерен опубликовать через 24 часа после падения режима Пиночета. Это стало разочарованием для тех, кто на основе его слов сделал вывод, что Гарсиа Маркес не только не будет публиковаться, но и вообще прекратит всякую литературную деятельность до тех пор, пока не умрет чилийский диктатор. А он, как выясняется, пишет в свое удовольствие произведения, за которыми, как только кончится его «литературная забастовка», выстроятся в очередь издатели, будто самолеты, кружащие над большим городом в ожидании разрешения на посадку.

Гарсиа Маркес все еще утаивал и более серьезный факт: что он приступил к работе над новым романом. Чуть раньше в том же году он продолжал утверждать, что у него «иссякли темы», что у него «нет идеи нового романа»[997]. В действительности его следующий роман, явно аполитичный, ознаменует значительный сдвиг в его творчестве. Ни сам Гарсиа Маркес, ни его читатели не сознавали, что на самом деле он ищет любовь. Повсюду в мире активно возрождался интерес к личным аспектам жизни человека, и Гарсиа Маркес, хоть на первый взгляд это и казалось не так, был частью данного процесса.

Alternativa была замечательным предприятием, но в последнее время журнал все чаще сталкивался с финансовыми трудностями: с приходом к власти Турбая он стал терять рекламодателей, которые под давлением правительства отказывались сотрудничать с журналом. К концу 1979 г. эти проблемы достигли критической точки. Учредители Alternativa продолжали субсидировать издание из личных средств, но 27 марта 1980 г. журнал все-таки закрылся. Сантос Кальдерон и Сампер пошли на поклон в El Tiempo, а те, кто не имел связей в среде боготского истеблишмента, стали искать иные средства к существованию. Что касается Гарсиа Маркеса, он стал пересматривать свои политические и литературные возможности и планировать переход к новому этапу в своей творческой карьере.

Удобно устроившись в парижской гостинице «Софитель», Гарсиа Маркес утро посвящал художественному творчеству, а после обеда участвовал в работе комиссии Макбрайда по линии ЮНЕСКО, к которой у многих было неоднозначное отношение. Задача комиссии, в соответствии с идеологиями стран третьего мира того времени, состояла в том, чтобы рассмотреть возможность создания нового «международного информационного порядка», призванного ослабить контроль западных информационных агентств над содержанием и способами подачи международных новостей[998]. Должно быть, Гарсиа Маркес полностью поддерживал эту цель, но работа в комиссии, по сути, ознаменует конец периода его публичной воинственности. Вскоре он отойдет и от трибунала Рассела, и от комиссии Макбрайда, от Alternativa и «Воинствующей журналистики» (сборник его политических статей, опубликованный в Боготе в 1970-х гг.) и даже расстанется с организацией «Хабеас». Он решил больше не заниматься открыто политической деятельностью, а обратить свои стопы к дипломатии, взяв на себя роль неофициального посредника. И поскольку Пиночету в скором времени не грозило отлучение от власти, Гарсиа Маркес счел целесообразным нарушить свое слово и вернуться к созданию художественных произведений, которые в любом случае для него были наилучшей формой саморекламы. В сентябре 1981 г., не страдая от ложной скромности, Гарсиа Маркес заявит, что он «как писатель более опасен, чем как политик»[999].

Будучи одним из самых знаменитых прозаиков в мире, по большому счету почти за двадцать лет после выхода в свет «Недоброго часа» Маркес опубликовал всего два романа — «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха». Нужно было создать еще что-то столь же грандиозное, если он хотел, чтобы его считали одним из величайших писателей своей эпохи. Что касается политики, он, конечно, не отказался от Латинской Америки и от своих политических убеждений, но решил, что главным объектом его внимания станет Куба, его политический идеал. И Колумбия — быть может, все-таки есть надежда на положительные перемены в этой несчастной стране. Куба при всех ее политических и экономических недостатках для Гарсиа Маркеса символизировала нравственный триумф. И Фидель, латиноамериканец, был не неудачник, не побежденный; он был надеждой всего континента, олицетворением его достоинства. Гарсиа Маркес решил, что пора оставить попытки прошибить головой стену истории Латинской Америки. Он будет придерживаться позитивного настроя.

Незаметно отстранившись от прямого участия в решении проблем стран Латинской Америки, за исключением Кубы и Колумбии, Маркес стал проводить время в Париже и Картахене — двух городах, которые прежде недолюбливал. Именно в тот период он купит жилье в этих городах: на улице Станислас на Монпарнасе (в Париже) и в Бокагранде (в Картахене) — дом с видом на туристический пляж и его любимое Карибское море. В сентябре 1980 г. он окончит свою «литературную забастовку», написав рассказ «По следу твоей крови на снегу», в котором будет точно отражена эта новая экзистенциальная реальность: действие повествования начинается в Картахене и завершается в Париже (а также является еще одной аллегорией того отрезка его прошлого, когда он жил в Париже с Тачией)[1000]. Почему именно Париж и Картахена? Как всегда, подсказала интуиция, вмешалась судьба. Ибо в этот период два его друга — Франсуа Миттеран и Джек Ланг — войдут в состав правительства Франции: первый станет президентом, второй — министром культуры. Третий, Режи Дебре — противоречивая фигура, — станет советником президента по международным делам. А Картахена благодаря улучшению работы системы авиаперевозок и постепенному изменению менталитета cachacos превратится в место отдыха и развлечений, куда на выходные будут приезжать богатые политические воротилы из Боготы.

Гарсиа Маркесу было уже за пятьдесят, и для человек, который мог смело утверждать, что он славно потрудился на благо революции, наступил вдохновляющий период, когда он снова почувствовал себя молодым. Родриго сначала уехал в Париж, где недолго осваивал мастерство приготовления блюда галльской haute cuisine[1001], потом отправился в Гарвард, а Гарсиа Маркес стал подбирать музыкальное училище для младшего сына Гонсало. Элихио, несколько лет проживший в Париже, недавно перебрался в Лондон. В это же самое время в Париже находились молодые колумбийские журналисты — бывшие сотрудники Alternativa Энрике Сантос Кальдерон и Антонио Кабальеро, а также Мария Химена Дуран из газеты El Espectador, Плинио Мендоса работал в посольстве Колумбии. Связи Гарсиа Маркеса в высших сферах для них всех были бесценны[1002]. Мерседес в Париже проводила меньше времени, чем Габо, но она опекала всех молодых колумбийцев, порой выступая в роли свахи, осушая их слезы, если у них что-то не складывалось в сердечных делах. Сам Гарсиа Маркес до поздней ночи вел со своими друзьями бесконечные беседы, на основе которых они пришли к выводу, что, возможно, тактика его и изменилась, но он остался верен своим убеждениям[1003].