Сразу же после того, как Мендоса покинул Нью-Йорк, Гарсиа Маркесу позвонил Масетти. Он сообщил, что положение выправляется: он имел беседу с президентом Дортикосом, и ему сказали, что Гарсиа Маркес по-прежнему в фаворе у Фиделя Кастро. Масетти попросил Маркеса отложить поездку в Мексику, но к тому времени колумбиец уже определился со своими планами и только ждал расчетных денег, которые руководство Prensa Latina не спешило ему выплачивать. А он все пытался убедить их, чтобы ему выдали выходное пособие и оплатили билеты до Мексики ему и его семье. Поэтому Маркес, хотя и неохотно, отклонил просьбу Масетти. В письме к Мендосе он объяснил:

Ниже он написал: «Я стал чужим в редакции, где мне вроде как полагалось контролировать каждый процесс. К счастью, через 48 часов все будет кончено»[680]. Он выразил опасения, что Prensa Latina не оплатит обратную дорогу его семье, и сказал, что у него за душой всего 200 долларов. По большому счету у семьи Гарсиа Маркеса не было возможности самолетом вернуться в Колумбию, поэтому они отправились в Мексику наземным транспортом. В Мексике они попытаются найти средства, чтобы вернуться домой (хотя сам Мендоса считает, что Гарсиа Маркес давно мечтал пожить в Мексике; возможно, во многом недопонимание относительно его передвижений и мотивов возникло в силу того, что он всегда не желал признавать: он попросту не хочет возвращаться в Колумбию и к своим многочисленным родным). Руководство нью-йоркского отделения заявило, будто Маркеса никто не увольнял, что он ушел сам — его определенно считали дезертиром, если вообще gusano, — и что они не уполномочены оплачивать ему билеты до Мексики. Позже коммунисты скажут его друзьям, которые справлялись о нем в Гаване, что «Гарсиа Маркес переметнулся на сторону контрреволюции»[681]. В середине июня, так и не дождавшись денег от Prensa Latina и кубинской революции, семья Гарсиа Барча автобусом компании «Грейхаунд» отправилась в Новый Орлеан, куда Мендоса выслал им из Боготы еще 150 долларов.

Четырнадцатидневное путешествие, да еще с полуторагодовалым ребенком на руках, было, мягко говоря, утомительным — частые остановки в пути и, как потом скажут сами путешественники, бесконечные «резиновые гамбургеры», «бумажные сосиски» и пластиковые бутылки кока-колы. В конце концов они стали есть детское питание Родриго, в частности компоты. Они увидели Мэриленд, Вирджинию, обе Каролины, Джорджию, Алабаму и Миссисипи. Для Гарсиа Маркеса это была уникальная возможность осуществить свою давнюю мечту — побывать в стране Фолкнера. Реформы в области гражданских прав в США будут проведены лишь в конце 60-х, и молодая чета, как и все иностранцы, посещавшие Америку в ту пору, была шокирована вопиющими примерами расовой дискриминации, царившей на американском Юге, особенно в Джорджии и Алабаме. В Монтгомери они остались без ночлега, потому что никто не хотел сдать комнату «грязным мексиканцам». К тому времени, когда они добрались до Нового Орлеана, они уже истосковались по «нормальной пище» и часть денег из 150 долларов, что Мендоса прислал им на адрес колумбийского консульства, потратили на «сытную еду» в первоклассном французском ресторане «Ле Вье Карре». Правда, когда им принесли блюда, они были разочарованы: стейк, а на нем большой персик[682]. В 1983 г. Гарсиа Маркес о том великом путешествие скажет следующее:

В своем первом письме после той поездки Маркес напишет Мендосе: «Мы добрались до места целыми и невредимыми. Путешествие было невероятно интересным и доказало, с одной стороны, что Фолкнер и остальные абсолютно достоверно описали свою среду, с другой — что Родриго абсолютно транспортабельный молодой человек, способный адаптироваться в любых чрезвычайных условиях»[685].

Наконец после двух долгих незабываемых недель они достигли города Ларедо на границе США и Мексики. Там, на рубеже двух противоположных миров, они увидели грязный отвратительный городок, где тем не менее, как им показалось, кипела настоящая жизнь. В первом же дешевом ресторане их очень вкусно накормили. Мерседес решила, что в такой стране, как Мексика, где, как выяснилось, умеют великолепно готовить рис и многое другое, она сможет жить. В конце июня 1961 г. они на поезде добрались до Мехико. Это был огромный, но вполне уютный город, где бульвары окаймляли цветы, а в вышине — в те дни — простиралось бескрайнее, восхитительно голубое прозрачное небо и можно было разглядеть вулканы.

26 июня 1961 г. поезд, на котором семья Гарсиа Барча ехала в Мехико, медленно затормозил на вокзале Буэнависта. «Мы прибыли розовато-лиловым вечером, — вспоминал Гарсиа Маркес. — На руках — последние двадцать долларов, будущее — неясно»[686]. На перроне их ждал Альваро Мутис. Как и в 1954 г., когда он встречал Габо в Боготе, Мутис приветствовал приезд Гарсиа Барча широкой волчьей улыбкой. Измученную семью он отвез в отель «Апартаментос Бонампак» на Калье-Мерида. Эта гостиница находилась совсем близко от недавно созданной модной «Розовой зоны» и всего в нескольких кварталах от центра города, где под оком ацтекского воина Куаутемока пересекаются две оживленные магистрали города — Пасео-де-ла-Реформа и Авенида-Инсурхентес. Мерседес уже мучилась расстройством желудка. Этот недуг не обходил стороной никого, кто впервые приезжал в мексиканскую столицу; у всех период адаптации проходил тяжело, независимо от того, как там готовили рис. По словам Маркеса, в тот момент в Мехико у них было всего четыре друга: сам Мутис, колумбийский скульптор Родриго Аренас Бетанкур, мексиканский писатель Хуан Гарсиа Понсе, с которым он познакомился в Нью-Йорке, и каталонский кинорежиссер и книготорговец Луис Висенс, хранивший для Маркеса всю поступавшую на его имя корреспонденцию[687].

В Мексике, по сути, тогда была однопартийная система: у власти находилась партия с двусмысленным названием — Институционно-революционная партия (ИРП). В этих условиях заявления правительства были намного радикальнее его действий. ИРП возникла после мексиканской революции 1910–1917 гг. — первой в мире социалистической революции XX в., на которую равнялись все прогрессивные силы Латинской Америки до тех пор, пока Кастро с триумфом не вошел в Гавану в 1959 г. Однако за последние сорок лет, что ИРП находилась у власти, революционные процессы постепенно замедлялись и теперь фактически замерли на месте. Гарсиа Маркесу пришлось быстро осваиваться в этой сложной новой стране, где все представляется не тем, что оно есть на самом деле, — даже еще в большей степени, чем в любой другой стране Латинской Америки.