Во время рождественских каникул 1945–1946 гг. они посещали одни и те же вечеринки, и ему представилась возможность поближе подобраться к этой надменной, неприветливой девушке. В «Истории одной смерти, о которой знали заранее» автор вспоминает: «Многим запомнилось, как я, разгулявшись, предложил Мерседес Барча, только что окончившей начальную школу, выйти за меня замуж, что она мне припомнила, когда четырнадцать лет спустя мы поженились»[243]. Спустя несколько дней после той вечеринки он повстречал ее на улице. Она гуляла с двумя маленькими детьми. «Да, это мои», — рассмеялась Мерседес. Эту взрослую шутку из уст такой загадочной молодой особы он расценил как тайный знак, указующий на то, что они понимают друг друга с полуслова. Мысль эта будет поддерживать в нем жизнь долгие годы.
Выпускной год в Сипакире для Гарсиа Маркеса начался на восхитительной ноте. Ему каким-то чудом удалось помочь своему бесшабашному другу Хосе Паленсиа поступить в Национальный колледж после того, как тот завалил выпускные экзамены в своей школе. В благодарность Паленсиа купил ему билет на самолет, и они полетели в Боготу на негерметизированном DC-3, добравшись туда всего за четыре часа, хотя обычно у Габито этот путь занимал восемнадцать дней[244], Паленсиа снял большую комнату в лучшем доме на главной площади Сипакиры, из окна которой открывался вид на собор. Теперь Гарсиа Маркесу было где приткнуться, чтобы вволю насладиться своим привилегированным положением ученика выпускного — двенадцатого — класса. Также в благодарность Паленсиа купил ему темный костюм, и для Габито кончилось то время, когда он сгорал со стыда в своих неприглядных обносках с чужого плеча — чувство, не покидавшее его все годы учебы в Сипакире.
В начале этого последнего учебного года Гарсиа Маркесу исполнилось девятнадцать лет. Публикуемый поэт, он пользовался авторитетом среди учеников школы, постоянно развлекая их забавными или сатирическими виршами, стихами, написанными специально для их подружек, или карикатурами, которые он рисовал на своих одноклассников и учителей. Даже в этом возрасте его по-прежнему мучили кошмары, пугавшие и учеников, спавших с ним в одной спальне, и учителей, и его самого, и поэтому его переселили в дортуар поменьше, где своими криками он поднимал среди ночи меньшее количество людей.
Колумбия была охвачена волнениями. Консерваторы, как и ожидалось, выиграли выборы у Либеральной партии, в рядах которой произошел раскол, и к тому времени, когда Гарсиа Маркес окончил школу (в ноябре 1946 г.), они уже жестоко мстили своим политическим противникам и их сторонникам, особенно в сельских районах, где крестьяне почему-то надеялись, что в политическую повестку дня могут быть включены земельные реформы. Возвращение к власти консерваторов сопровождалось растущей популярностью красноречивого Хорхе Эльесера Гайтана, теперь бесспорного лидера либералов, которого уже выдвинули кандидатом на выборы 1950 г. Считается, что Violencia, чудовищная волна насилия, уничтожившая четверть миллиона колумбийцев в период с конца 1940-х по 1960-е гг., началась в апреле 1948 г., но на самом деле она уже шла полным ходом в последние годы учебы Маркеса в Сипакире.
Нервничая по поводу экзаменов и отчаянно стремясь выполнить данное матери обещание, Габито, как того и заслуживал его талант, получил «отлично» на выпускном экзамене. Хотя ему повезло. В период проверочных контрольных перед самым экзаменом вместе с Паленсиа он всю ночь пил и гулял. Над обоими нависла реальная угроза отчисления, их не допустили к экзаменам, и это означало, что степень бакалавра они получат в лучшем случае через год. Как бы то ни было, директор, сообразив, что будет неловко и, в общем-то, прискорбно, если его лучший ученик окончит школу на столь печальной ноте, изменил свое решение и лично препроводил двух правонарушителей в Боготу, где они хоть и с опозданием, но все-таки сдали экзамены[245]. Позже Гарсиа Маркес скажет: «Своими знаниями я обязан школе в Сипакире»[246].
Итак, домой Габито отправился героем. Он по-прежнему был убежден в том, что его блестящие успехи — это результат злоупотребления доверием учителей, и по этой самой причине чувствовал неуверенность в себе. В то же время он смутно сознавал, что, если ему удалось одурачить умных, образованных людей, значит, он, возможно, более талантлив, чем о нем думают. И хотя его мучило чувство вины, он решил обмануть семью: сказать им, что будет изучать право, а на самом деле пойти той дорогой, которую сам избрал для себя.
По возвращении из Маганге в Сукре семья Гарсиа Маркес сняла дом на некотором удалении от городской площади, но вскоре Габриэль Элихио стал строить свой собственный дом — претенциозную одноэтажную утопию в окружении манговых деревьев на северном берегу Моханы, примерно в пятидесяти ярдах от реки. Неужели он наконец-то решил пустить корни? Своему новому дому семья даст название «Ла-Каса-Кинта» («загородный дом»), но Габито, для которого на всем белом свете существовал только один дом, будет называть его «больница», потому что отец устроил в нем врачебный кабинет и лабораторию, да еще и выкрасил его в белый цвет. А еще потому, что любое, даже самое скромное, достижение отца вызывало у Габито зависть.
Однако новый дом Маркесов оказался на удивление большим по стандартам Сукре, хотя, конечно же, не шел ни в какое сравнение с величественными особняками на городской площади. По воспоминаниям Хайме Гарсиа Маркеса, это был хороший дом, но без электричества (а в Аракатаке оно было) и без водопровода и канализации (а в Аракатаке был исправно функционировавший канализационный отстойник). Семья пользовалась масляными лампами, над которыми вечно роились тропические насекомые. Часто по ночам на подоконниках находили свернувшихся клубочком змей. Соседка мисс Хуана обычно готовила и убирала в доме, играла с детьми и рассказывала им страшные истории, навеянные местными легендами.
В семье произошла еще одна важная перемена. «К нам в новый дом на постоянное житье приехали бабушка Транкилина и тетя Па, единокровная сестра мамы, — вспоминает Лихия. — Тетя Па могла предсказать засуху и дождь, ибо ей были ведомы все тайны природы — этому она научилась у индейцев гуахиро. Мы все любили ее, потому что она помогала нас растить. Это она рассказала мне все про наших предков… Когда бабушка умерла, мама разбила чудесный сад, где выращивала розы и маргаритки, которыми мы украшали бабушкину могилу»[247]. По словам Гарсиа Маркеса, к тому времени Транкилина уже была слепа и не в себе. Она не раздевалась, если работало радио, ибо ей представлялось, что люди, чьи голоса она слышит, возможно, смотрят на нее[248].
Разумеется, есть и забавная история, связанная с новым домом. Габито крайне смущали почести, с которыми было встречено его возвращение в Сукре в конце 1946 г. С отцом у него были непростые отношения; он намеревался обмануть и разочаровать его в ближайшем будущем, намеревался и впредь обманывать и разочаровывать его, а тот торжествовал, едва не прыгал от радости. Ну как же, его сын — бакалавр; даже для людей среднего класса это считалось редким достижением. А Габриэль Элихио построил новый дом и собирался всем и каждому напоминать об этом, отмечая успехи сына. «Никогда не забуду ту вечеринку, что устроил отец в Сукре, когда Габито окончил школу, — вспоминает Айда Роса. — Дон Габриэль Элихио разошелся не на шутку: пригласил весь Сукре, забил свинью, вино лилось рекой, мы танцевали всю ночь»[249].
В те промежуточные каникулы Гарсиа Маркес старался как можно меньше оставаться с семьей и уехал из дома, едва представился удобный случай. Он окончил среднюю школу и получил — хотя сам в то время не мог оценить это должным образом — хорошее систематическое образование, которое пригодится ему в будущем. Он еще не решил, что будет делать дальше, но его ждало возвращение в лежащий в Андах мрачный город Боготу и годы учебы в университете по специальности, которая была ему глубоко чужда и с которой, он надеялся, ему никогда не придется связывать свою жизнь.
