От всего здесь пахло прошлым, а больше всего от маленького седого человечка в полосатых брюках и черном сюртуке.

— Хорошо доехали? — спросил он, опускаясь в кожаное кресло.

— Не могу пожаловаться, — ответил Мелнудрис, начиная чувствовать себя настоящим дипломатом, и поудобнее расположил свои старые кости в глубоком кресле. — В Германии у меня была приятная и полезная встреча с господином Никуром. Он шлет вам самый сердечный привет и просит вспомнить те времена, когда вы вместе охотились в Угальских лесах.

— О, это была богатая приключениями охота, — весело подхватил Папарде. — Итальянский посол отморозил нос и потом целый месяц не мог нигде появиться. Я застрелил кабана и две косули. Так вы говорите, с господином Никуром?.. — Он вдруг изменил тон и взглянул на часы, намекая Мелнудрису, что времени V них немного. — Какие же известия вы мне привезли?

— Не думаю, что очень вас обрадую. Мы с господином Никуром думали, что лучше всего сообщить вам всю правду, без прикрас и смягчений.

— Это то, чего я хочу, — сказал Папарде.

Мелнудрис рассказал ему все: об условиях жизни в Швеции и в Бизонии, о грозящей катастрофе и о великих надеждах, которые возлагались на Папарде.

— Фактически мы все считаем вас своим главой, — сказал он, стряхивая пепел с сигареты в фарфоровую пепельницу. — Если нас хотят сохранить как реальную силу и как действенный фактор, англичане должны прийти нам на помощь. Одними обещаниями сыт не будешь. Мы уже становимся смешными в глазах масс, и подобное положение с каждым днем все более компрометирует нас. Простите, что я говорю так резко, но вы, надеюсь, поймете причину моей тревоги.

— Понимаю, — равнодушно ответил Папарде. — На что вы еще надеетесь?

— На вашу помощь.

— Помощь — хорошая вещь, если у вас есть чем помогать, если вы хозяин могущественной империи и если у этой империи нет своих неотложных громадных нужд. К сожалению, я только неофициальный представитель в чужой стране.

— Не хотите же вы сказать, что англичане не желают… или не могут оказать нам помощь? — Мелнудрис даже побледнел при этих словах.

— Я еще не сказал, что не могут. Но вы ведь знаете англичан. Они не возьмутся за дело, если оно не рентабельно, если оно не принесет им выгоды. Забудьте все эти иллюзии насчет филантропии и великодушия. Есть только лавка, и в лавке товар и покупатели.

— Мы и являемся товаром, а они покупателями, — вздохнул Мелнудрис.

— И они не хотят заплатить за нас слишком дорого.

— Хоть что-нибудь они обещают?

— Боюсь, что предложенная цена не обрадует вас.

Мелнудрис не стал спрашивать — он испуганно глядел в лицо Папарде.

— На днях у меня был серьезный разговор с одним официальным лицом, — сказал Папарде. — Ему была поручена эта беседа. Я информировал его об условиях жизни, о всех наших нуждах. Предложения его надо рассматривать как окончательные и официальные. Молодых, физически сильных людей они согласны разместить в угольных районах Англии — в Уэльсе, Нью-Кастле и так далее. Молодые, здоровые женщины могут найти работу в качестве прислуги, причем договора надо заключать на определенный срок. Многих можно отправить в Канаду, будут работать лесорубами и на сплаве. Некоторую часть людей могут использовать бельгийцы в угольных шахтах.

— А старики? Куда им деваться?

— У них здесь хватает своих стариков. Вы знаете, что на этих островах стариков больше, чем молодых, здоровых людей. Этот народ постепенно стареет, и, по расчетам статистики, через каких-нибудь сорок лет Англия станет страной стариков, так лет семидесяти, если они будут доживать до этого возраста. И это совершенно естественно. Рождаемость очень незначительная, молодежь уезжает в доминионы и колонии, разбросанный по всему миру правительственный аппарат империи отрывает от нормальной семейной жизни множество мужчин. Как же не постареть Англии?

— Получается так, что им нужны только работники физического труда, — заговорил упавшим голосом Мелнудрис. — Куда же девать нашу интеллигенцию, ученых, специалистов?

— Интеллигенции придется переквалифицироваться на низшие специальности. Пусть переучиваются на кузнецов, горняков, кочегаров. Пусть начинают привыкать к физическому труду, и чем скорее, тем лучше. Наши врачи и инженеры здесь не нужны.

— И это все?

— К сожалению, все.

Папарде опять посмотрел на часы и встал.

— Как я расскажу об этом, когда вернусь назад? — обращаясь скорее к самому себе, спросил Мелнудрис. — Они там ждут совсем других новостей.

Папарде пожал плечами.

— Пора нам стать реалистами, научиться смотреть правде в глаза… Мне было очень приятно, но через полчаса я должен быть в «Савое» на важном приеме и теперь поневоле вынужден спешить. Но я надеюсь встретиться с вами перед вашим отъездом. Между прочим, когда вы едете?

— Мне здесь больше делать нечего… Могу хоть сегодня… Все равно ничего не добьешься. И с деньгами плохо — не знаю, хватит ли до Швеции. Если бы вы могли… что-нибудь из тех самых сумм… был бы весьма признателен.

Суммы, на которые намекал Мелнудрис, были запасы золота и валюты, тайно переправленные в 1940 году за границу. Все эти годы они кормили Папарде и прочих ему подобных агентов рухнувшего режима.

Папарде улыбнулся.

— Если вы полагаете, что от этих сумм много осталось, то ошибаетесь. Пропаганда, воздействие на прессу, пособия… Сколько вам нужно?

— Сколько найдете возможным, — залепетал Мелнудрис. — Поймите, мне шестьдесят лет… Надо же учесть известные заслуги… Постоянно в трудах.

Папарде подумал немного и вышел из кабинета. Через несколько минут он вернулся. В руках у него была пачка банкнотов.

— Здесь сто фунтов, — сказал он, избегая взгляда Мелнудриса. — Распишитесь, пожалуйста, в получении. На всякий случай, — а вдруг вы сами станете когда-нибудь государственным контролером.

Они распростились — правда, уже не так радостно и громогласно, как встретились. Папарде похлопал по плечу Мелнудриса.

— Не вешайте голову, мистер Мелнудрис. Еще много чего может случиться.

Мелнудрис отпустил такси, когда приехал к Папарде. Район этот был тихий. Лондон уже погрузился в ночной мрак. Старый лев пешком шагал в сторону центра. Часть пути он прошел через парк, потом вышел на Пикадилли. Около часу потолкался на улицах и, наконец, решил посмотреть спектакль в Ковент-Гарденском театре.

Напрасно ходил он по театру в поисках гардероба — его здесь не было. Джентльмены свертывали свои пальто и клали их на пол под стулья. Зрители протискивались к своим местам, наступая на платье, шляпы, но это никого не смущало. Ставили какой-то малоизвестный балет; спектакль не произвел впечатления на Мелнудриса, и он ушел после второго действия. Снова очутился на Пикадилли и медленно зашагал вдоль Зеленого парка по освещенной газовыми фонарями улице. Ему много раз встречались молодые накрашенные женщины, но он чувствовал себя слишком старым, чтобы думать о шалостях. На углу Гайд-парка женщин сменили накрашенные подростки и мужчины.

— Пойдемте, джентльмен, — приглашали они Мелнудриса, назойливо заглядывая ему в лицо. Тут он пришел в ярость, замотал головой и, отмахиваясь руками, как от роя мух, быстро зашагал дальше. Едва успевал он отделаться от одного, как за ним увязывался другой, за подростком появлялся взрослый, за накрашенным мужчиной — накрашенная женщина. Так продолжалось, пока он не вышел из парка.

— Несчастье с этими искушениями большого города, — вздохнул старый лев. — Стариков и то не хотят в покое оставить. Неужели у меня вид донжуана? Как мухи на мед…

Мелнудрис приписывал чистой случайности то, что его так доняли в этот вечер. Если бы он, бродя по городу, немного внимательнее смотрел вокруг и наблюдал за прохожими, то давно бы догадался, что за ним следят. В Интеллидженс-сервисе его отнюдь не считали опасным иностранцем и, вероятно, не стали даже узнавать, зачем он приехал и с кем встречался, но не случайно еще в Германии майор королевских воздушных сил имел тайный разговор с Никуром на перроне вокзала. Мелнудрис был добычей, а хитроумные загонщики крались по его следам в ожидании подходящего момента, чтобы уничтожить его как независимую личность, каковой он считал себя в простоте душевной.