— По языку я действительно скучаю, — признался Алонсо. — Но у меня немало книг на арабском. Иногда разговариваю по-арабски с мамой, а она отвечает на кастильском, который знает намного лучше, несмотря на все годы, что провела в Гранаде. Музыку, к сожалению, я вообще плохо воспринимаю. Вкусно поесть могу в любом трактире, принадлежащем морискам. Впрочем, кастильская кухня мне тоже нравится, тем более что в ней много заимствований у мавров. Жаль только, здесь нельзя сварить кофе с имбирем и корицей.

— С имбирем и корицей?! — удивилась Росарио. — Их можно купить только у венецианцев, причем крайне редко и по очень высокой цене. Они стоят столько же, сколько золото.

— В Гранаде это было не так. Их привозили туда арабские купцы из Александрии. Тоже брали недешево, но все же это было доступно. Мы дома всегда пили кофе с имбирем и корицей…

Алонсо произнес это с такой мечтательностью, что Росарио решила поручить Эмилио в ближайшую же поездку в Саламанку поискать там пряностей в венецианской лавке.

Она вдруг заметила, как причудливо переплетены их преувеличенные трепещущие тени на слабо освещенной стене.

— Наши тени ведут себя намного менее скромно, чем мы сами, — поделилась она наблюдением.

— Может быть, пришло время и нам уподобиться им? — сразу предложил Алонсо.

Росарио вздохнула. С тех пор, как она помолодела, в ее теле звенели жизненные соки такой силы, какой она не помнила по своей первой молодости. Эта была властная, всепоглощающая радость бытия. В ней словно кипело плещущее через край шипучее вино. Росарио и не подозревала, какое это, оказывается, счастье — ощущение своей стройности, легкости движений, силы мышц, гибкости, подвижности, зоркости, остроты всего того, что притупляется и теряется с возрастом.

И, конечно же, в ней многократно возросла истома страсти. Подавляя ее, Росарио лишь усиливала ее мучительность.

— Алонсо, я хочу этого не меньше тебя! — горячо сказала она. — Но ты же знаешь причину. Каролина, Эмилио, Альфонсина — все они уже бросают на меня странные взгляды. Ведь для них я сорокапятилетняя дама, мать их сеньора, который и сам уже отнюдь не мальчик. Алонсо, ты младше моего сына! Подумай, как это выглядит с точки зрения этих простых и честных людей! Они и так должны быть не на шутку изумлены моим омоложением. Бог знает, какие им приходят в голову мысли из-за этого!

Радость, которую Росарио испытывала в начале этой игры в ночное уединение, стремительно улетучивалась.

— Почему, называя слуг, ты не упомянула Пепе? — спросил Алонсо.

— Он на днях сказал мне, что будет всегда на моей стороне, что бы ни происходило. Как же мне было стыдно смотреть ему в глаза! Ведь я даже не могла спросить, что он имеет в виду, чтобы не обсуждать с ним щекотливых тем. Только поблагодарила его. А сама думала про жуткую книгу, о которой ты мне рассказывал.

— «Молот ведьм»?

— Да. — Росарио содрогнулась, вспомнив рассказ Алонсо.

Десять лет назад, в 1484 году, папа Иннокентий VIII издал так называемую «ведовскую буллу», предписывающую инквизиции уделять особое внимание искоренению ведьм и колдовства. Спустя пару лет два германских доминиканца написали книгу «Молот ведьм» — практическое пособие для инквизиторов по выявлению ведьм и их допросу.

— Для заключения под стражу, — объяснил тогда Алонсо, — достаточно простого доноса или личных подозрений инквизитора. Ради того, чтобы добиться признания подозреваемых, их подвергают жесточайшим пыткам.

Нет, Росарио определенно было не по душе нараставшее где-то в области солнечного сплетения давящее ощущение тревоги. Алонсо, всегда чутко улавливавший перемены в ее настроении, легко дернул локон у нее за ухом. Это был условный знак: он повторял движение Росарио, на которое обратил как-то ее внимание. Она часто машинально делала это, когда задумывалась.

Росарио улыбнулась. Действительно, в ее положении было глупо предаваться унынию. Она могла менять реальность! К ней вернулась молодость — причем не та, робкая и стыдливая, которую она помнила, а новая — с идеальным, стремительным телом, с поразительной жаждой жизни! Более того, человек, которого она любила и благодаря которому обрела все эти удивительные, непостижимые дары, находился сейчас рядом с ней!

Росарио решила, что Алонсо не заслуживает того, чтобы портить ему настроение, впадая в меланхолию.

— Аладдин, ты меня любишь? — спросила она.

— Люблю, царевна Будур. — Алонсо оживился, зная, что Росарио всегда заводила эту игру, когда испытывала прилив счастья.

— За что?

— За то, что ты такая черноволосая.

— Гм… — Росарио прищурилась. — В прошлый раз ты любил меня за высокий рост. А в позапрошлый — за то, что я немного умею играть на клавесине.

— Ну, что ж поделать? Я очень непостоянен. Сегодня я люблю тебя за волосы.

— Благодаря тебе в этих волосах нет ни одного седого.

Вдали послышались приглушенные расстоянием раскаты.

Росарио отстранилась от Алонсо.

— Ты слышал?

— Да, гром, — пробормотал он. — Скоро будет дождь.

— Скоро будет звон колокольчика. И мне надо будет выйти в залу к Эмилио и Альфонсине. Он будет обсуждать со мной закупку припасов, а она пожелает посоветоваться о том, что готовить на обед.

— Откуда ты знаешь? — спросил Алонсо и тут же сообразил. — Это уже было, и ты изменила реальность?

— Именно так, мой милый Аладдин.

Росарио перевернула стоящие на столике песочные часы. Золотистая струйка потекла вниз.

— У нас две минуты до колокольчика. За это время я должна привести в порядок прическу и платье, иначе они все поймут, глядя на меня. — Росарио соскочила с кровати, не прекращая говорить, и направилась к столу, на котором стояло небольшое овальное зеркало в серебряной оправе. — Поверь мне, я это знаю наверняка, так как уже побывала в такой ситуации, из-за чего приходится сейчас проживать новый виток реальности. А тебе до того, как весь песок окажется внизу, надо успеть совершить целый ряд действий. Задернуть полог кровати. Открыть шторы. Тихо выскользнуть через заднюю дверь и по правой винтовой лестнице вернуться на веранду. Там сейчас никого нет.

Алонсо задул свечу и, спустившись по ступеньке с возвышения, на котором стояла кровать, закрыл ее полог.

— Как-то странно думать, что мы сейчас живем в твоем прошлом, — рассуждал он, отдергивая плотные шторы и впуская в комнату дневной свет. — Что в недалеком будущем, которое отделяют от нас несколько минут, ты сидишь с закрытыми глазами, выстраивая в уме все то, что мы сейчас с тобой делаем.

Алонсо был прав. Росарио не смогла бы даже объяснить, насколько все это действительно было странно: сидеть, закрыв глаза, на диване в приемной зале, которую только что покинули слуга и кухарка, и в то же время быть здесь, заново переживая виток реальности, превращающийся из несбывшегося в сбывшийся.

Комнату озаряло зимнее солнце. Теперь, когда Алонсо выскользнул, двигаясь своей бесшумной кошачьей походкой, ничего, кроме прикрытой пологом примятой постели, не напоминало их недавней искусственной ночи.

В первый раз они прибегли к этому ухищрению неделю назад. Им так хотелось жить вместе, спать вместе, вместе встречать рассветы, что они решились на кратковременную имитацию ночи при задернутых шторах и горящей свече.

Зазвонил колокольчик. В течение нескольких минут Росарио отвечала в зале на вопросы Эмилио и пожилой кухарки Альфонсины, а затем отпустила их и села, закрыв глаза. Теперь та Росарио, что сидела на диване, меняя явь, и та, что проживала новый виток сбывшейся реальности, снова слились воедино.

Еще через несколько мгновений она вздрогнула и медленно потянулась. Покалывания в затылке вскоре прекратились.

Росарио встала и поднялась на веранду, где ее ждал Алонсо. Альфонсина приготовила деликатесы саламанкской кухни — сдобные булочки больо маймон и сладости из яичного желтка с мукой, лимоном и медом, называемые чочос де йема. Алонсо, нахваливая их, называл собеседницу «донья Росарио» и обращался к ней на «вы». Один раз, когда никого из слуг поблизости не было, они украдкой коснулись друг друга пальцами и встретились взглядами, отчего Росарио окатила волна нежности.