Он еще много часов ходил по улицам и дворам Гранады, не чувствуя под собой земли. Ноги сами несли его, словно ему хотелось обойти пешком весь мир, весь свой мир.

Алонсо остановился, когда заметил, что почти дошел до растянувшегося по холмистому гребню, утопающего в зелени дворцового комплекса Аль-Хамра с его тридцатью башнями и четырьмя дворцами.

Другие части города простирались внизу, лепясь к холмам и прячась в расщелинах между ними. Алонсо находился в парке, террасы которого вели к расположенной выше по склону небольшой молельне. По желобу в перилах, установленных над широкими каменными ступенями, тихо, почти без журчания или плеска, текла прозрачная, с изумрудным блеском вода. Время от времени она проносила мимо Алонсо листок или травинку.

На следующем пролете каменной лестницы, чуть выше того места, где находился Алонсо, несколько мужчин разных возрастов совершали в желобах омовения, готовя себя к молитве. Они мыли уста, из которых исходят неправедные слова; руки, совершающие неправедные поступки; ноги, ведущие неправедными путями.

Алонсо поймал на себе взгляд одного из них и, сбросив оцепенение, отправился в обратный путь.

В этот вечер он так устал от ходьбы и перевозбуждения, что даже не открыл вожделенную рукопись. Однако уже на следующий день, как только ушел со своими людьми Абу-Касим Абдель-Малик, визирь эмира, Алонсо пристал к Ибрагиму, упрашивая немедленно открыть ему ключ к расшифровке текста.

Как следовало из полученных объяснений, ключей было несколько.

— Давай сначала разберем название, — предложил дед. — Произнеси, как оно звучит.

— «Свет в оазисе». Только в конце должна стоять буква «тав», а не «тет», как в тексте. Вероятно, случайная описка.

— Не надо переводить. Просто прочти, как это звучит.

— «Ор ба-наот», — сказал Алонсо. Древнееврейские тексты он понимал не свободно, но и не хуже, чем многие его знакомые иудеи, включая друга его детства Рафаэля Абулафию.

— А теперь прочитай название так, как будто оно написано на латыни, а не на еврейском.

Удивившись столь странной просьбе, Алонсо предпринял попытку:

— «Ор банаут»? Так, что ли? Но на латыни это ничего не означает.

— Почему ты решил, что после слога «ор» надо делать паузу? — спросил дед. — Ведь пробелов в рукописи нет.

— Да, конечно, — согласился Алонсо. — Я сделал здесь паузу, потому что думал, что текст написан по-еврейски.

— Так вот, — дед указал рукой на рукопись, — первый ключ как раз и заключается в том, что текст написан на одном языке буквами другого языка. Это уже своего рода шифр. Кроме того, он составлен без пробелов, и о том, где они стоят, приходится догадываться. Еще одна трудность состоит в том, что еврейские буквы не особенно удобны для записи латинских слов, так как они довольно часто не содержат никаких намеков на звучание гласных. Как ты знаешь, и в еврейском, и в арабском языке это обстоятельство не мешает правильно произносить слова. Но латынь устроена иначе. Поэтому есть немало мест, допускающих разночтения.

Начиная постепенно понимать, что к чему, Алонсо предпринял еще одну попытку расшифровать заголовок рукописи:

— Так, без пауз получается что-то вроде «orbanaut»? Но ведь и это, кажется, лишено смысла?

— Посмотри внимательно на просвет между буквами «бет» и «алеф», — подсказал дед.

— Ага… Здесь есть небольшая помарка.

— Это не помарка, а очень маленькая буква «йод».

— Тогда получается «Orbinaut»! Звучит почти понятно… — И тут Алонсо осенило: — Орбинавт. Как «аргонавт». То есть странствующий. Но куда? Откуда? И, по-моему, «наут» — это не латинское, а греческое слово.

— Разумеется, греческое, — оживился Ибрагим, обрадовавшись точности этого замечания. — Как ты помнишь, и об аргонавтах рассказывают именно греческие, а не римские сказания. Люди, составлявшие этот текст, писали на латыни, но использовали общеизвестное в их времена греческое окончание. По сути, слово «орбинавт» состоит из двух частей — латинской и греческой. Тебе осталось вспомнить, что на латыни означает «orbis».

— У этого слова много значений. Круг, — ответил Алонсо.

— Верно. Отсюда — «орбита». А что еще?

— Мир. Страна. Край. Область. Вселенная.

Алонсо вдруг понял.

— Странствующий среди миров, — произнес он с радостной уверенностью.

— Странствующий среди миров, — подтвердил Ибрагим. — Тот, кто наделен способностью переходить из одного мира в другой. Понимаешь, мой мальчик? В тексте речь вовсе не идет об изменении действительности. То, что делают орбинавты, лишь в пересказе может показаться воздействием на реальность. На самом же деле орбинавт переходит из того мира, который есть, в тот, который мог бы быть.

Алонсо опять, как накануне, на холме, почувствовал знаки счастливого предвкушения: по спине ползли мурашки, казалось, что в легких помещается больше воздуха, чем обычно… Он был почти уверен, что находится в одном шаге от разгадки тайны, которая придаст всей его жизни совершенно новое направление и качество.

— И это можно сделать силой мысли?! — прошептал он. — Просто силой мысли… Почему же это так сложно, что люди, наделенные даром, встречаются даже не в каждом поколении?

— Вот еще одно место в тексте. — Старик не ответил на его вопрос. — Попробуй понять его самостоятельно.

— Хорошо. — Окрыленный успехом, Алонсо почувствовал азарт. — «Ар бур аванти». Непонятно. Может быть, гласные надо читать иначе. «Эр бор». «Аванти». Если бы ты не сказал, что это латынь, я бы попытался привязать это странное слово к еврейскому слову «эвен» — камень (хотя причем здесь глагольное окончание «ти»?). Но если латынь, то что это означает? Вероятно, опять надо искать другие гласные… — Он внимательно изучал взглядом исследуемый фрагмент. — «Ар бор а вен ти», «ар бур эван ти», «арбор эвенти», так-так!

Со стороны деда последовал поощрительный кивок.

— «Arbor eventi». Ну конечно! Древо исходов! Ты его уже упоминал. Что же это такое?

— То, из-за чего путешествие между мирами и является столь непростым занятием. — Оказалось, Ибрагим все-таки слышал вопрос внука. — То, из-за чего орбинавты встречаются так редко. Для того чтобы переместиться, необходимо удерживать в воображении все мыслимые последствия того, что нечто, что произошло, но могло и не произойти, не произошло, а нечто, что не произошло, но могло произойти, произошло. — Он вдруг рассмеялся беззлобным, старческим смехом. — У тебя сейчас такое же ошалевшее выражение лица, как у твоего хитрого серого дружка, когда мы выставляем его за дверь.

Ибрагим рассказал внуку, что в некоторых частях текста для понимания необходимо применять еще один ключ — соответствующий сдвиг в алфавите. Только после такой подстановки букв можно пытаться прочесть получившуюся последовательность на латыни.

— В общем, как видишь, понимание текста не дается слишком легко, — развел руками дед. — Должен тебе признаться, что посвятил этой рукописи немало дней своей жизни, но до сих пор не в состоянии разобрать некоторые места. Возможно, это удастся сделать тебе или тем, кому ты откроешь тайну.

Узнав ключи к расшифровке, Алонсо набросился на рукопись с жадностью, с которой Саладин мог бы кинуться на рыбные кости. Однако, несмотря на горячее желание, чтение продвигалось еле-еле. Много времени уходило на расшифровку букв, и сказывалось не особенно основательное знание латыни. Кое-что юноша скорее угадывал, чем понимал. Что-то объяснял ему Ибрагим, но и старый книжник не всегда был уверен в правильном истолковании того или иного места.

Попытки управлять сновидениями стали теперь для Алонсо регулярным занятием. Днем он сознательно изматывал себя делами, чтобы ночью сразу же навалился сон. Ожидание сновидения исполнилось такого же сладостного томления, которое прежде юноше было знакомо лишь в те минуты, когда он начинал читать новую книгу. Каждый сон был отдельной книгой, отдельным миром, его миром…