— Книготорговец?! — удивился сержант Густав Штаубер, рыжеусый увалень с красным носом любителя пива. — Друзья мои, — обратился он к четверым своим солдатам, — кто-нибудь из вас продает книги?

В ответ они громко загоготали.

— Нет, кабальеро. — Штаубер обвел руками помещение. — Когда мы сюда вселились, здесь никого не было.

— Вам лучше найти себе другое место для постоя, — посоветовал Мануэль. — Этот дом принадлежит временно отсутствующему христианину. Можете не сомневаться, что он вернется и наверняка добьется вашего выселения. Если вам не нужны неприятности, лучше освободить дом прямо сейчас.

— Вы хотите сказать, что в мусульманской Гранаде жили христиане? — недоверчиво спросил сержант. — И ходили на свободе? Что-то в это не верится. Разве вас здесь не было, когда армия освободила сотни христианских невольников?

— Вы не верите кастильскому дворянину? — спросил Мануэль, взявшись за рукоятку меча.

Остальные швейцарцы встали со своих мест. Штаубер сделал шажок назад. Рауль смотрел на них с беспокойством человека, которому меньше всего на свете хочется драться вдвоем против пятерых.

— Разумеется, я вам верю, — сказал наконец сержант, понимая, что в кастильской армии лучше не конфликтовать с местными дворянами, даже если численный перевес не на их стороне. — Но вашему знакомому необходимо сначала объявиться и доказать, что этот дом является его собственностью. Думаю, вы согласитесь со мной, что все мы должны придерживаться закона. На сегодняшний день мы имеем полное право квартировать в пустующем доме в Гранаде.

Формально он был прав, и Мануэль решил не усугублять ситуацию. Тем более что он действительно не имел понятия о планах Алонсо.

Несколько соседних домов оказались брошенными. Затем рыцарь с солдатом попали в харчевню, где никто ничего дельного сказать о книготорговце Ибрагиме не смог, хотя один из слуг из харчевни его знал.

Мануэль с Раулем, воспользовавшись ситуацией, немного подкрепились, на что ушло около получаса. Хозяин-мориск уже успел обзавестись вином. Город на глазах терял мусульманский облик.

Соседний с харчевней дом тоже пустовал. В следующем здании дверь была заперта изнутри, но на стук никто не откликался. Лишь после того, как Рауль выкрикнул что-то по-арабски, дверь со скрипом приоткрылась, и в щель выглянуло морщинистое лицо перепуганной женщины с ребенком на руках. Мальчик и девочка постарше жались к ее юбке, с любопытством разглядывая рыцаря в шлеме, но она быстро затолкала их обратно в помещение.

Обменявшись с женщиной несколькими словами, Рауль объяснил Мануэлю:

— Книготорговец в начале осады жил у себя дома с внучкой. Но потом она слегла от болезни, которую вызывает голод. Эта болезнь унесла многие жизни в Гранаде.

Мануэль чувствовал себя неловко. И женщина, и дети выглядели настолько изголодавшими, что, казалось, кожа была натянута прямо на их скелеты, без жира и мышц.

— Что же стало с внучкой и со стариком? — спросил он.

— Их забрал его друг, высокопоставленный человек при дворе эмира. Где они сейчас и удалось ли им выжить, женщина не знает. Но сам визирь, как я полагаю, находится при дворе эмира в Альпухарре.

— Как зовут визиря? — спросил Мануэль.

Рауль перевел вопрос, и женщина ответила:

— Абдель-Малик.

Мануэль кивнул, вспомнив, как сопровождал этого величественного старца с умным лицом в Альгамбру в ночь передачи ключей.

— Рауль, — тихо сказал он, отведя солдата в сторону и вложив в его руку золотой дублон. — Поблагодари женщину от меня.

— У вас доброе сердце, дон Мануэль. — Рауль был растроган.

Итак, след Ибрагима вел в Альпухарру, в ставку Боабдила. Размышляя об этом, Мануэль на обратном пути время от времени обменивался своими соображениями с солдатом-мориском. Их кони неторопливо ступали по узкой улице. Слева от всадников стояли дома, справа тянулась плетеная ограда рынка.

— Думаю, на следующей неделе у нас будет один или даже два свободных дня. Можно будет отправиться в ставку эмира. На всякий случай возьму весь отряд, если граф не будет возражать. В конце концов, не знаю, какой веры придерживается этот Ибрагим. Судя по тому, что он дружит с визирем, — мусульманской. Но внук у него католик, и его права должны быть защищены. Я уверен, его светлость согласится с этим доводом.

— Дон Мануэль! — вдруг окликнул его Рауль, придержав своего коня. — Видите там группу людей? — Он указал в ту сторону, откуда они пришли. — Они только что покинули дом Алькади.

Действительно, уже знакомые им швейцарцы с окриками и пинками вели кого-то. Хотя расстояние до них было изрядное, Мануэлю показалось, что он узнает мягкую, кошачью походку арестованного.

— Рауль, заведи лошадей за угол дома, чтобы швейцарцы тебя не увидели, — приказал он, спешившись, и быстро перемахнул через рыночную ограду. Переместившись бегом вдоль нее, он вскоре оказался достаточно близко к интересовавшей его группе людей, чтобы можно было отчетливо разглядеть их через щели в ограде.

Арестованным, которого вели иноземные солдаты, действительно оказался его кордовский знакомый, у которого он выяснял тайны мироздания, Алонсо Гардель!

Почему же они его арестовали? Нетрудно было догадаться: видимо, он требовал, чтобы швейцарцы освободили помещение, поскольку дом принадлежит ему. А они, вместо того чтобы выполнить это требование, вели теперь Алонсо в темницу.

Мануэль, стиснув зубы от негодования на наемников, лихорадочно пытался сообразить, как ему поступить. Напасть на них, воспользовавшись тем, что они этого не ожидают? Но даже если ему с Раулем удастся освободить Алонсо, несмотря на то что противников намного больше, после этого обязательно начнется расследование. И как тогда он будет объяснять суду свое нападение на солдат, совершавших арест в захваченном городе?

Нет, решил Мануэль, для того, чтобы Алонсо мог спокойно жить в своем доме, необходимо действовать законным путем.

На следующий день Мануэль отправился к дому, где остановился герцог Кадисский, и попросил у него аудиенции. Родриго Понсе де Леон принял Мануэля в просторном зале.

В помещении, кроме него, находился незнакомый саламанкскому идальго человек лет сорока. Он был такого же роста, как Мануэль, возвышаясь на целую голову над сухощавым седоватым герцогом. У незнакомца был орлиный нос, продолговатое лицо, серо-голубые глаза. В рыжеватой бороде и усах проглядывала преждевременная седина. Он не носил никаких гербов, да и одежда у него была хоть и изысканная, но старая и выцветшая. По виду незнакомца можно было заключить, что он не блещет ни благородством происхождения, ни состоянием, и тем не менее держался он с невероятным достоинством, а герцог говорил с ним как с равным.

— Ваша светлость, примите мое почтение. — Мануэль произнес эти формальные слова с подлинным чувством. Он действительно очень уважал человека, который стал одним из самых влиятельных приближенных королевы Исабель, несмотря на то что в гражданскую войну сражался на стороне ее противницы Хуаны Бельтранехи. Он не только заслужил полное прощение, но и покрыл себя неувядающей славой на полях сражений десятилетней войны с маврами.

— Рад видеть вас, Фуэнтес. — Герцог славился тем, что знал имена всех своих рыцарей, относился к ним приветливо и всегда поддерживал их, если они попадали в передряги. — Сеньор Колон, я рад представить вам одного из лучших моих офицеров, дона Мануэля де Фуэнтеса из Саламанки. Именно такие мужественные, благородные и преданные люди, как он, независимо от возраста и жизненного опыта, составляют цвет и славу Кастилии!

В глазах незнакомца зажглась искорка, но, как вскоре убедился Мануэль, интерес был вызван не лестной характеристикой, данной Мануэлю Понсе де Леоном, а упоминанием его родного города.

— А это — сеньор Кристобаль Колон, прославленный мореход и картограф.

Имя звучало знакомо. Кажется, этого Колона обсуждали в доме Хосе Гарделя. Но что именно о нем говорили, Мануэль не помнил в точности. Что-то касательно поиска морских путей в восточные страны.