Наблюдая за физиономией Лестрейда, я увидела, что, хотя носовые платки он так и оставил без внимания, записка зацепила его внимание.

— В этом случае участие Бьюкенена в убийстве кажется в высшей степени маловероятным, — продолжила я. — Но убийца знал Бьюкенена и знал стиль его работы, если так можно выразиться. С этим знакомы многие. Газетчики, например, даже если они и не публикуют всех деталей.

— Разумеется.

— Есть в редакции «Клариона» репортеры-женщины?

— Аж целых две. — Он снова нахмурился, без сомнения, опять теряя терпение. Я нежно улыбнулась.

— Инспектор, позвольте, я вам расскажу историю. Коротенькую и малоприятную. Ее произвольность и расплывчатость ужаснули бы Холмса, но факты, в ней содержащиеся, верны.

Лестрейд откинулся на спинку стула, лицо его выразило что-то вроде «наконец-то!».

— История начинается в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году, начинается с войной, уничтожившей и искалечившей ужасающее количество молодых людей. К началу войны в этой стране проживало шесть миллионов созревших для женитьбы молодых мужчин в возрасте от двадцати до сорока лет. К концу восемнадцатого года миллион из них уже вычеркнут из жизни. Еще два миллиона ранены, причем половина настолько искалечены физически иди духовно, что никогда не смогут оправиться. Куда девать два-три миллиона молодых, здоровых женщин, которые в нормальных условиях вышли бы замуж, нарожали бы детей, заботились бы о семье. «Переизбыток женщин» — каково? Как будто кризис промышленного перепроизводства. Женщины, которые вели хозяйство в годы войны — и неплохо управлялись, надо признать, — уступают место вернувшимся солдатам. Теперь они лишние не только в семейной жизни, но и в экономике. Это не болтовня суфражисток, инспектор, это неумолимая реальность и к тому же основа нашего случая… Вы встречались с Марджери Чайлд?

— Было дело. Помню, женщина из ее убежища вернулась домой, мужа проведать… Ну и проведала. Отправилась на тот свет.

— Какое мисс Чайлд на вас произвела впечатление?

— Интересная женщина. Странноватая.

— В чем странность?

— Как бы это объяснить… Казалось, она нас вообще не слышит. Нет, она ответила на все наши вопросы… Вежливая, даже радушная, можно сказать. Но как будто мы ее спрашивали о чем-то несущественном, второстепенном. Словно бы мы ее прервали, и она мыслями еще там, при своем основном занятии. Причем не создавалось впечатления, что ей не терпится скорее вернуться к этому занятию. Какая-то… отвлеченная, что ли.

— Совершенно верно. Но когда к ней обращается женщина с какой-нибудь своей мелкой, личной проблемой, Марджери Чайлд полностью концентрирует внимание на этой женщине и ее нуждах. Потому что именно там сосредоточены ее интересы. А заботы мужчин ее интересуют весьма мало.

Что же произойдет, если такая в высшей степени харизматическая личность войдет в контакт с «переизбытком» этих ущемленных, чувствующих себя ненужными женщин? Иные корпускулы этого «переизбытка» к тому же весьма состоятельны. Ведь убитые на войне молодые люди оставили сестрам и вдовам свои доли наследства и состояния. Богатые и образованные молодые леди, дочери семейств, пользующихся политическим влиянием, стремятся приложить свои таланты и энергию; они отдадут все на свете человеку, вернувшему им достоинство. Результат?

Айрис Фицуоррен оставила деньги Марджери Чайлд. То есть Храму, но это то же самое. И не все деньги, но все же весьма немало. Еще одна женщина, погибшая в автомобильной катастрофе в октябре, завещала Храму деньги. И еще одна, утонувшая в своей ванне в августе. Интересно?

Лестрейд прищурился.

— Я лично этого не знал. Поинтересуюсь, знает ли об этом инспектор Томлинсон.

— И упомяните при этом еще один несчастный случай с прихожанкой Храма. Два дня назад она упала на рельсы подземки как раз под прибывающий поезд.

Громадное здание Скотленд-Ярда вовсе не было абсолютно бесшумным — это я осознала в течение последующей паузы. Весьма солидное, прочное здание, как и положено оперному театру, который, согласно замыслу строителей, должен был в нем располагаться. Лестрейд протянул руку к телефону, и через минуту он уже говорил с человеком, как я поняла, занимавшим чуть более высокую ступеньку в их полицейской иерархии, причем собеседник явно был его соперником.

— Томлинсон? Лестрейд. У меня в кабинете некая дама, которая сообщила мне новые сведения по делу Фицуоррен… Потому что я в своем кабинете, потому что я с ней поверхностно знаком, вот почему… Да, думаю, стоит приехать… Нет, не по телефону… Как хочешь, но я бы на твоем месте плюнул на ужин… Хорошо, через двадцать минут. — Он опустил трубку на вилку аппарата, но руку с нее не снял. — Если эта женщина в опасности…

— Ее зовут Вероника Биконсфилд… Да-да, тот самый клан Биконсфилд. Сейчас она в больнице Гайз под охраной доктора Ватсона или еще кого-нибудь из людей Холмса. Неплохо было бы сменить их официальной охраной. Чтобы еще осложнить дело, инспектор, сообщу вам: мисс Биконсфилд — невеста Майлза Фицуоррена. Он согласился забрать ее из Лондона, как только разрешат врачи. Вероятно, в понедельник или во вторник. Холмс полагает, что лейтенант Фицуоррен согласится сообщить вам о своих контактах в мире наркотиков.

— Я могу вызвонить кого-нибудь из наркоотдела…

— Нет, не сегодня. Мне уже пора. Я готова с вами сотрудничать по всем вопросам, но сейчас мне нужно быть в Храме. Время поджимает, а следующая служба лишь в понедельник.

В 1921 году полиция уже не могла столь же свободно использовать помощь штатских лиц, как тридцатью годами раньше, когда Холмс достиг зенита своей активности. Теперь их главная забота — как бы слишком активные любители совать нос в криминальное болото не сгинули в трясине или не помешали бы действиям профессионалов. Учитывая мой собственный опыт, а главное, воображая, что Холмс полностью поддерживает мои действия, Лестрейд мог бы снизойти до оказания мне некоторой поддержки, но просить впрямую — значит напрашиваться на отказ. Поэтому я просто изложила инспектору свои замыслы.

— Сейчас нет еще достаточных оснований для официального вмешательства Скотленд-Ярда. Да оно и вспугнуло бы их. А я уже до некоторой степени внедрилась в структуру Храма. Все, что мне нужно — это возможность вызвать экстренную поддержку с вашей стороны, если она понадобится. Если же вы установите наблюдение за Храмом или постараетесь внедрить своих людей, это может провалить операцию.

Практически сказанное мною означало, что я отдаюсь в лапы полиции и всепокорнейше прошу не сожрать меня с потрохами. Лестрейд меня слушал, но вряд ли слышал.

— Задержитесь хотя бы до прихода Томлинсона.

— Вы знаете все, что я сказала бы ему. Гораздо важнее для меня сейчас заняться Храмом.

— А если он с ходу решит арестовать мисс Чайлд?

— Скажите ему тогда, что он идиот и заслуживает перевода в наружную службу. И что это слова Шерлока Холмса. Я могу встретиться с ним завтра, даже сегодня после полуночи, если это важно.

Я дала инспектору номер телефона моей временной квартиры и уже была в дверях, когда он спросил вдогонку:

— Вы не думаете, что Марджери Чайлд убила этих женщин?

Я внезапно пожалела о своем решении обратиться за поддержкой к Лестрейду.

— Нет, не думаю. Но она — связующее звено между тремя убитыми и четвертой пострадавшей, которой повезло. Мисс Чайлд знает все о своих сторонницах, о своем «внутреннем кружке», знает о завещаниях. У нее свой человек в редакции «Клариона», знакомый с деталями убийств Бьюкенена. У нее личные помещения в здании Храма, где она часто уединяется. Помещения охраняются весьма бдительной горничной и, очень возможно, имеют отдельный выход. У мисс Чайлд, наконец, явно выраженные политические амбиции. Клиники, учебные программы, убежища далеки от самоокупаемости, пожертвования во время богослужений — лишь капля в море расходов. Я бы на вашем месте поинтересовалась финансами церкви, а также пристальнее присмотрелась к случаям автокатастрофы и смерти в ванной. У инспектора Томлинсона наверняка появятся собственные соображения по делу. Мне пора, инспектор Лестрейд. Всего доброго. Спасибо за угощение.