— И… есть еще что-нибудь в таком же духе?

— Сколько угодно.

Марджери несколько раз затянулась сигаретой. Затянулось и молчание.

— М-м-да, — буркнула она под нос, вскочила и зашагала по комнате, снова напомнив мне кошку, готовую вспрыгнуть на штору. Вернувшись к креслу, «кошка» энергичным жестом погасила сигарету о дно пепельницы.

— Я поняла цель вашего прихода. Вы здесь для того, чтобы учить меня.

Я ощутила, что брови мои ползут вверх, точно, как это зачастую случалось с физиономией Холмса.

— Учить меня прочтению Библии. В оригинале. Возьметесь?

Она смотрела на меня так, как будто готова была сию минуту подтянуть свои шелковые рукава и усесться за Библию.

— Ни иврит, ни греческий не представляют особых трудностей в изучении. Было бы время, — туманно отреагировала я.

— Вы должны показать мне это место. Господь — Матерь наша… Если б я только знала!.. И, говорите, есть и еще разночтения подобного рода?

— Не перечесть. Если искать целенаправленно, найдешь. Иов, 38; Псалом двадцать второй; Исайя, 66; Осия, 11; Исайя, 42… И, разумеется, Книга Бытия. То, что вы цитировали сегодня.

— Да, да… Никогда бы не подумала…

В том-то и дело. Марджери Чайлд усвоила слова и понятия, сколотила из них конструкции, пригодные для своих целей, пользовалась этими конструкциями, но ей никогда не приходило в голову копнуть поглубже, подвергнуть сомнению основы, традиционные, устоявшиеся в течение столетий истины. Идея о женственности Божественного не приходила ей в голову. Эту женщину нельзя назвать глубоким мыслителем, ей чуждо буйство интеллекта. Она молится и думает, но мышление ее не назовешь аналитическим. Однако к преображению она готова, как раствор в колбе готов к введению реагента и катализатора. И я только что добавила в этот раствор первую каплю реагента. Пора отскочить в сторону. Подальше.

Как будто угадав мои мысли, Марджери подняла руку. Стоп! Рука тут же опустилась, на губах заиграла улыбка покаяния.

— Извините. Я перевозбудилась, увлеклась. Хочется всего сразу. Разумеется, вам есть чем заняться, у вас свои дела. Но я буду благодарна за любую помощь. Книги… конспекты… Это очень важно для меня.

Я с ходу запротестовала, заверила, что рада буду помочь, что до начала семестра совершенно свободна… и тут осеклась. Попалась в ловушку! Ее кротость, смирение сработали лучше, чем повелительные интонации. Выражение моего лица вызвало у хозяйки приступ веселья.

— Я в восторге от вас, Мэри Рассел. Я прошу вас о помощи. Кажется, вы сможете научить меня не только ивриту и теологии.

Я засмеялась. Она встала, нашарила под столом туфли. Мы дошли до выхода. Разговор принял характер легкой беседы. Она рассказала о цветах, посетовала, что не хватает времени на занятия садоводством — намек на цветы, которыми осыпают ее поклонницы.

Марджери лучилась дружелюбием, спокойствием, самоотречением, но я все время ощущала беспокойство. До причины этого беспокойства не докопаться — это тоже меня раздражало. Отчасти, конечно, меня смущал крохотный росточек хозяйки. Я господствовала над нею, как башня, к тому же казалась еще более громоздкой из-за нелепого одеяния. Шла моя новая знакомая слишком близко, почти вплотную, иногда задевая меня плечом, заставляя ощущать исходивший от нее (вовсе не отталкивающий, нет) аромат — смесь запахов легкого пота, шелка и каких-то мрачноватых духов. Беспокоила и легкость, с которой Марджери Чайлд умудрялась взламывать мою оборону, непринужденность, с которой она заручилась моей помощью. Главное, пожалуй — пульсирующая волна притяжения, исходившая от этой женщины, как аромат тропического цветка, притягивающий насекомых.

С облегчением я пожелала ей доброй ночи. Но к этому облегчению примешивался неприятный осадок сожаления, разочарования, нежелания с нею расставаться; сознание того, что я не могу считать себя спасшейся от сетей, раскинутых Марджери Чайлд.

Невозмутимый страж отложил роман в желтой обложке, поднялся со стула и отпер дверь. На улице дождь — и ни души. Фонари, правда, ярко освещают мостовую.

Мне захотелось вернуться, вызвать по телефону такси. Но, представив себе Марджери — плотоядное растение тропических джунглей — и ее стража с тенью неодобрения на бесстрастной физиономии, я предпочла холодную свежесть дождливой ночи. Запахнув поплотнее тонкое пальто и нахлобучив шляпу по самые очки, я решительно зашагала по улице.

Недолго пришлось мне наслаждаться свежестью ночи. Дождь пробрался до плеч, карабкался вниз по лопаткам, лужи проникли в башмаки. Печальные реалии английского климата подавили размышления о странной женщине, похожей на кошку, и ее церкви. Внезапно одиночество мое нарушила выскользнувшая из подворотни высокая мужская фигура.

— Улица — не место для такой милашки в такое время и в такую погоду, — похотливо промурлыкал приставала.

Я развернулась к нему, приняв оборонительную стойку, но тут же обмякла, — Холмс! Бог мой, что вы тут делаете?

Он гордым шагом приблизился ко мне, картинно подбоченился. Ни дать ни взять байронический вампир. Или Джек-Потрошитель. Лицо в тени, но заметно, что уголок рта искривлен в знакомой сардонической усмешке.

— У каждого свои прихоти, Рассел.

Он вскинул голову, и я разглядела лучики морщинок вокруг его безмолвно смеющихся глаз.

— Дорогой Холмс, не знаю, как вы меня нашли, но очень рада встрече. Я и сама собиралась с вами повидаться. Конечно, зонтик у вас под мышкой не спрятан? А жаль.

Я едва не завершила эту фразу писком, ибо в результате моего неловкого движения изрядное количество воды перелилось через поле дурацкой шляпы и устремилось ко мне за шиворот, между лопатками и ниже.

— Вы одеты несколько не по погоде, — неодобрительно заметил Холмс. — К тому же одежда на вас чужая. Следует прикрыть это безобразие.

С этими словами он принялся расстегивать свой длинный плащ с капюшоном. Я запротестовала, но он уже скинул с себя плащ, под которым оказался еще один, весьма похожий, но клетчатый. Холмс стряхнул с только что снятого плаща полгаллона воды и накинул тяжеленную, сухую внутри защитную оболочку на мои промокшие плечи. Мне показалось, что мокрая шерсть тут же начала парить от навалившегося на меня блаженного тепла.

— Большое спасибо, Холмс. Чего еще ожидать от образцового джентльмена викторианской эпохи! Возможно, у вас найдутся еще и примус с чайником во внутреннем кармане? Впрочем, сойдет и круглосуточный ресторанчик.

— Если ваши ноги одолеют милю, Рассел, могу предложить нечто получше ресторанчика.

— У вас и здесь есть прибежище?

— Дыра в стене. Причем самая обустроенная. Там вы еще не были. Пойдете?

— Куда угодно, Холмс. Ведите.

И Холмс повел меня. Сначала мы шли рядом, потом он вырвался вперед, свернул в проулок, в другой, залез на пожарную лестницу, прошел по крыше к другой, спустился вниз, в проход под универмагом… Наконец мы очутились во внутреннем квадратном дворике. Одна стена, прямо перед нами, деревянная, остальные три — кирпичные. Холмс вынул из кармана электрический фонарик и ключ. Ключ вставил в щель. Щелчок — и под нажатием плеча моего друга часть стены подалась, пропуская нас в какое-то темное пространство. Холмс запер то, что оказалось дверью, отпер другую дверь… Проходы, ступеньки, и вот мы уперлись в шкаф красного дерева. В шкафу висят какие-то хламиды допотопного фасона. Входим в шкаф, проходим его насквозь и оказываемся в темном пространстве, пахнущем кофе, табаком, дымком камина и… книгами.