«Зови Холмса! — советовал здравый смысл. — Вот увидишь, как мимолетное раздражение мигом сменится на его лице пониманием, сочувствием… В конце концов, не вскроешь сейф сегодня — он и завтра никуда не убежит».

Я поднесла к камину стул, растерла ладони и пальцы и сосредоточилась на механизме замка. Очень скоро по лбу поползли капли пота, все время норовя затечь в глаза. Жару добавляли и тлеющие у ног угли. Через полчаса я откинулась на спинку стула, перевела дыхание, размялась.

Час. Два часа. Я бьюсь над этим магическим квадратом, все чаще прерываясь для отдыха. Пальцы ласково поглаживают наборный диск. Губы безмолвно шевелятся. Подхожу к дивану, вытягиваюсь на нем в полный рост, расслабляюсь. Возвращаюсь к прерванной работе. Сначала мне помогает Холмс, но потом образ его блекнет, в мозгу остаются лишь баранье упорство и непреклонность с проблесками сценических решений типа: «Входит Марджери»; «В комнату вбегает Мари с занесенной над головою кочергой».

Двадцать минут шестого. Через три часа и шесть минут отчаянных мучений наборный механизм сладко зевнул и ослабел в моих дрожащих пальцах.

Я откинулась и прижала ладони к лицу. Лицо, ладони, тело словно бы принадлежали разным людям. Согнав все части тела в кучу, я вытащила очки.

Секретов у Марджери оказалось немного, но секреты весьма весомые. На зрительную память я не жалуюсь, но сейчас не тот случай, чтобы доверять памяти. Позаимствовав у Марджери лист бумаги, взяв ее перо, я сделала краткую опись документов. Вот они в хронологической последовательности:

Я всмотрелась в почерк этого человека, внимательно прочитала имя, которым он себя называл. Буквы, нанесенные на бумагу рукою обманщика. Свидетельствующие об аморальности «м», дышащие жестокостью «т», самовлюбленные взлеты пера, завитки законченного подлеца. Я нисколько не сомневалась, что здесь отметился мой похититель. Что ж, вот мы и встретились… «Клод»…

В сейфе также хранились четыре письма «моей дорогой жене», подписанные «К.». Взглянув на первое, я отпрянула, как от ядовитой змеи. Подавила непроизвольный порыв швырнуть их в огонь; преодолев отвращение, заставила взять в руки. Письма эти можно назвать любовными, с небольшой оговоркой, что понятию «любовь» можно придать самое широкое толкование… вплоть до противоположного, добавил бы какой-нибудь скептик античного Востока. Я добросовестно зафиксировала важные детали: «…прошлый четверг…», название пьесы, ресторан… Сложила, убрала, гадливо вытерла руки. Письма помогли объяснить тирады Марджери о самоотречении и дисциплине.

Уже пять тридцать семь, пора все убирать и убираться самой. Я стерла отпечатки пальцев с сейфа, вернула на место стул, навела порядок на столе.

В мозгу беспокойно копошился еще один вопрос: как могла Марджери незаметно покидать эту комнату и возвращаться в нее? Взгляд в первую очередь упал на книжные полки, но они, как оказалось, не служили прикрытием проема в стене. Взгляд мой вернулся к карнизу камина, скрывавшему сейф.

Комната Мари. За камином, с другой стороны от сейфа. Рядом с камином — несколько этажей полок со всякими фотоснимками, статуэтками и сувенирными побрякушками. Чувство симметрии! Я нажала на каминный карниз с другой стороны. Щелчок — и стенка с полками подалась.

Я гордо выпрямилась, довольная плодами своих глубокомысленных умозаключений и спонтанных действий. Гордыня тут же улетучилась, изгнанная шумом в коридоре. Я прыгнула к двери, щелкнула выключателем, содрала с двери шаль, вырвала носовой платок из замочной скважины, швырнула шаль на спинку дивана, прыгнула к потайной двери, вернулась к столу, сгребла свои заметки, выключила настольную лампу, снова метнулась к камину. Щелчок спрятавшей меня двери совпал со щелчком выключателя. Кто-то включил свет, и лучик его упал на мое плечо. Я прильнула к щелке.

В кабинет вошла Марджери. Растрепанная и заспанная, съежившаяся под халатом, она выглядела на все свои сорок лет, но все равно казалась очень красивой. Она подошла к камину, сгребла угли в кучку, поскребла голову ногтями, зевнула и бухнулась на диван. К моему облегчению, Марджери схватила шаль и, не обратив никакого внимания на то, что она снята, накинула на плечи.

Разоблачение мне в тот момент не угрожало. Марджери не собирается воспользоваться потайным проходом (что это проход, а не шкаф, я поняла по сквозному ветерку, овевавшему ноги). И к работе за письменным столом, где еще не остывшая лампа излучает вполне ощутимое тепло, она тоже не стремится.

Марджери просто сидит и смотрит на мерцающие угли. Сквозь стенку из комнаты Мари доносится шум. Льется вода. Шаги. Что-то хлопает. Бот этот крокодил уже вплывает в комнату, формально приветствует госпожу, вносит чай, разжигает огонь и, наконец, покидает нас, оставляет каждую со своими мыслями.

Мыслей Марджери не ведаю, а вот мои собственные раздумья посвящены лишь одному: как унести ноги.

Поначалу я собиралась выскользнуть из входной двери убежища, резонно полагая, что отпертая дверь без следов взлома и исчезновения имущества особенного переполоха не вызовет. Теперь я в ловушке.

Хотя…

Нет, довольно с меня темных дыр и нор. Подожду, не к спеху.

Да, а если Холмс устанет ждать? Черт бы его побрал! Спасает когда надо и когда не надо…

Нет, не пойду. Там паутина, ступеньки, на другом конце потайные задвижки, а у меня лишь маленькая коробка спичек.

Но ведь я ориентируюсь в темноте!

Ни в коем случае! Дождусь, когда Марджери пойдет одеваться, выскользну… Воскресенье, в доме никого.

Дождусь? Сколько ты еще вытерпишь? Мочевой пузырь просто лопается, черт бы подрал их благотворительный чай!

Физиология сказала решающее слово. Боясь, как бы не выпустить излишек жидкости по пути к свободе, я отвернулась от Марджери и устремилась во тьму.

Мало радости принес мне этот спуск. Время от времени я чиркала спичками, не выпуская их, пока терпели пальцы. Конечно, разумнее было бы следовать осязанию, но я упрямо жгла спички, и в конце пути в коробке осталось лишь три штуки.

Узкая дверь легко открылась в узкий проход — проход под открытым небом, хвала Всевышнему! Бочком протиснувшись между двумя кирпичными стенами, я оказалась на тротуаре. Улица показалась преддверием рая, утренний туман веял благодатью Господней, ранние прохожие парили над мостовой, аки ангелы небесные. Внимательно следя за окружением, чтобы не столкнуться с патрульным или с поднявшейся спозаранку прихожанкой, я завернула за угол, и вот наконец Холмс. Уже не Крошка-Незабудка, а какой-то муниципальный работяга неопределенной специальности. Удивив его и себя, я вцепилась в руку Холмса и не отпускала ее, пока не дошла до дома.