Жвачкин решил сделать приятное поклоннице своего искусства:

— Может ты, Жвачкин, хотел сказать «любит сок»? А то мы такого слова «шок» не знаем.

— Я сам его не знаю, но здесь имелся в виду «шоколад».

— Ну нет, это мы не засчитываем, — возмутился Дормидонт. — Можно только те слова употреблять, которые все знают. Давайте дальше.

Аза опять начала:

Продолжение Па было:

Буль ответил:

Жвачкин решил исправиться и влез без очереди:

— Теперь ты доволен, Дормидонт? Эти слова тебе известны?

Дормидонт был поставлен в затруднительное положение. Сокращений в этой строчке не было. Даже наоборот, слова повторялись по нескольку раз. И все были известны. И рифма получалась. Только смысла не было.

— Ах, нет смысла? Значит подходит! — обрадовался Жвачкин. — Мы ведь нескладушки сочиняем. Вот и у меня стало сочиняться.

Следующий стих получился правильным по всем признакам:

— Вот видите, здесь в конце тоже два раза повторяется, — Жвачкин прямо-таки загордился своим изобретением удваивания слов.

Через некоторое время все устали от активного сочинительства. Лишь Па с Азой продолжали соревнование. Аза — от любви к этому занятию, а Па — просто из спортивного интереса. На этот раз начинал Па, а Аза подхватывала.

Здесь на Азу что-то нашло с этой луной. Та как будто прилипла к ее языку. А затем и к языку Па. По крайней мере весь остаток вечера он бормотал себе под нос: «Мы это проверим, проверим, проверим»… И занялся проверкой Луны.

Уже первые опыты показали, что тут что-то было. Величина излучения напрямую зависела от положения Луны над головой. Ночью оно всегда было сильнее, чем днем.

Вот где пригодилась найденная когда-то за городом обсерватория. С ее помощью опыты можно было провести более точно. Особенно обрадовался возможности опять покрутить большой телескоп Жвачкин. Он и направил его вверх в ясную лунную ночь.

Теперь им понадобилась вся мощь этого гиганта. Раньше они смотрели через него только друг на друга. Слишком маленькое расстояние не позволило оценить его достоинства.

Совсем иное дело было теперь. Без телескопа хоть час смотри на Луну — все равно ничего не увидишь. Яркое пятно с небольшими затемнениями. Азе оно казалось величиной с тарелку, Дормидонту — как большое блюдце, а вот Пуфик видел его размером с небольшой таз.

Оказывается, из-за строения глаз и очень большого расстояния все видят Луну немного по-разному. Но в любом случае для них это только пятно. Когда же Дормидонт взглянул на нее в телескоп, то от неожиданности даже охнул.

— Что это? Не может такого быть.

Увеличение было настолько сильным, что Дормидонту невольно показалось, что он находится на высочайшей горе и оттуда смотрит вниз. А как мы знаем, с горами Дормидонт был не в особых ладах. Поэтому он без особого сопротивления уступил место у окуляра Жвачкину, нетерпеливо дожидавшемуся своей очереди.

Вот того за уши нельзя было оторвать от телескопа. Хоть ушей у него как раз и не было. Выдвигающиеся рога ему придумали, а вот про уши почему-то забыли. Теперь он этим бессовестно пользовался, захватив телескоп в личное обладание и комментируя все, что в нем видел.

— Вот здорово! Вот это видимость, даже некоторые отдельные камни видны… Так-так, опять горы, только на этот раз пониже. А вот и знаменитые кратеры Луны, о которых мне рассказывал Альф.

Тут Жвачкин на время замолчал, а потом с неуверенностью продолжил:

— Теперь пошло что-то непонятное. Море? Или какой-то темный холм? Он почему-то прямо на глазах растет. И становится все темнее и темнее. Если бы Аза его увидела, то точно испугалась.

Аза стояла тут как тут. Любопытство было сильнее страха.

— И точно, что-то черное ползет. И от него веет холодом.

— Я знаю, — по-рыцарски защищая ее, Жвачкин опять отодвинул Азу в сторону, — это и есть Источник излучения!

— Покажите мне! — тут уже не выдержал Па. — Что вы там такое могли увидеть?

— Жвачкин вынужден был уступить место. «Пусть Па смотрит, ему ведь тоже интересно. Все равно открыл Источник я».

Однако Па его мнения не разделил. Он только хмыкнул, затем что-то покрутил около телескопа и отступил в сторону. Первым успел Жвачкин. С Луной все было в порядке. Горы, пустынные долины и кратеры. Несмотря на свои размеры, Источник излучения успел исчезнуть!

— Во дела! Только что был, а уже нет. Надо хоть место запомнить, где я его видел. Аза может подтвердить.

— Ничего подтверждать не нужно, — с усмешкой отреагировал Па. — Надо просто хорошо наводить телескоп на цель. Вы забыли, что Луна движется, а телескоп стоит неподвижно. А холодом повеяло из-за того, что температура космической пустоты, в которой висит Луна и которую вы приняли за источник излучения, равна абсолютному нулю.

— Абсолютному нулю? Насколько он отличается от обычного нуля?

— На очень много, хотя и там и там нуль. На целых 273 градуса. Абсолютный нуль равен минус 273 градуса.

— Так почему он тогда называется нулем, если он не нуль, а минус?

— Не нуль, а абсолютный нуль. Это две разные вещи. Добавка определения «абсолютный» меняет смысл слова «нуль».

— Можно я объясню это Шоколадику? — вмешалась в разговор Аза, хотя совершенно не понимала, о чем идет речь. Это как добавка определения «плохое» к слову «здоровье». Вроде оно и осталось здоровьем, хоть и плохим. С другой стороны это скорее болезнь, а не здоровье.

— Здорово это у тебя получилось! — восхитился Жвачкин. — С одной стороны здоровый, а с другой — больной. Придумай еще что-нибудь такое.

— Да сколько хочешь! Ну вот, «сгоревшие дрова» это не дрова, а зола. Или «прокисшее молоко» уже не молоко, а простокваша. Понял?

— Сейчас понял. — Министеру пищеварения последний пример был понятнее всего. — Теперь и я могу сочинить такой образец. Послушайте. Поздний обед превращает его в ужин. Ну как? Великолепно?

— Великолепно, — вмешался Па, чтобы как-то вернуться к отклонившемуся в сторону эксперименту. — То же самое с нулем. При простом нуле всего лишь становится холоднее и замерзает вода. А при абсолютном нуле замерзает все и ничего не может жить. Вот какая разница. Вот какой холодный космос.

Жвачкину понравилось про космос и он еще больше загордился тем, что кроме пищеварения выбрал себе и звание министра географии. «Какой я, все же, Жвачкин, умный!».

Получалось, что наблюдать в телескоп было не легко. Только что-нибудь найдешь и как следует в него всмотришься, тут тебе, бац! — телескоп совсем в другое место глядит. Это нашим друзьям не понравилось в телескопе. «Что же ты, друг телескоп, так нас подводишь», — Жвачкин даже постучал досадливо по длинной трубе.