Редкость их встреч Максим объяснял тем, что каждый визит заканчивался каким-то кисло-горьким послевкусием. Максим и сам не понимал почему. У Алика была крепкая семья, громадье планов, Максим же всегда выходил каким-то гордым одиноким пожилым бессребреником — роль, которая ему совершенно не нравилась, но на фоне более молодого, к тому же брызжущего оптимизмом и энергией Алика это было почти неизбежно. В этот раз Максим дал себе слово, что зайдет к брату и постарается наладить более тесный контакт с его семьей. Но с датой они не определились — Алик сказал, что на две недели уезжает в Питер. Договорились созвониться.

Потом позвонил Толик-кинорежиссер. Как всегда весел и бодр.

«Свести бы его с Зонцем, — подумал Максим, — они б вдвоем всех задавили своим оптимизмом».

— Привет! Чем занимаешься? — почти выкрикнул в трубку Толик.

— Думаю, — мрачно ответил Максим, хотя в момент звонка сидел на краю ванны и стриг ногти.

— Понятно. Так и представляю тебя в позе микеланджеловского «Мыслителя».

— Роденовского, — поправил его Максим.

— Не суть, — как обычно не смутился Толик. — Что с книгой?

— Пишу потихоньку. Смотри, чтоб твой книгоиздатель не смылся.

— Да не… Он мужик солидный. Я его сто лет знаю.

— И где ж вы познакомились?

— Как где? На моем дне рождения!

— Он присутствовал при родах?

— Почему? — удивился Толик и расхохотался. — А-ха-ха! Классно ты меня подколол. Молодец. Да нет. На праздновании моего дня рождения. Ты ведь не пришел…

— В этом году, что ли?! Это ж месяц назад было.

— Ну да.

— А говоришь, сто лет его знаешь.

— Ну это ж образно! — разозлился Толик. — Ты что, не понимаешь, что такое образное сравнение? Слушай, чего ты переживаешь? Он тебе что, аванс не перевел?

— Да перевел, перевел, — отмахнулся Максим, устав бороться с Толиковой логикой.

— Слушай, совсем забыл! Приходи завтра на премьеру.

— Какую еще премьеру?

— Фильма.

— Твоего? — ошарашенно спросил Максим и чуть не отстриг себе палец.

— Нет, Родена, блин, — фыркнул Толик. — Ну естественно, моего.

— Ты что, его уже снял?!? За месяц?!

— А что тянуть кота за яйца? Чик-чик, и готово.

— Чик-чик, и нет яиц?

— В общем, легкая семейная комедия. Называется «Любовь плюс любовь».

— Очень оригинально.

— Да мне тоже не нравится, — вяло согласился Толик. — Вообще-то хотел назвать «Любовь плюс любовь равняется любовь».

— Ну это, конечно, меняет дело.

— Но прокатчики взбунтовались. Говорят, слишком длинно. Зритель не поймет. Тяжело творческому человеку с этими прокатчиками. У них только деньги на уме.

— А у тебя? — саркастично спросил Максим.

— А у меня деньги и бабы, — хохотнул Толик. — Чувствуешь разницу?

— Не очень, потому что сомневаюсь, что прокатчиков не интересуют бабы.

— Судя по их поведению, их интересуют скорее мужики. Ха-ха. Ладно. Короче, приходи. Останешься на банкет, ну и все такое.

Максим обещал прийти, но не пошел. Не потому, что представлял себе качество фильма и боялся каких-то расспросов со стороны Толика (тот был совершенно равнодушен к критике), а просто не хотел тратить время.

В метро случайно столкнулся со своей юношеской любовью, которую не видел лет пятнадцать. Даже не сразу узнал, но у нее были смешные ямочки на щеках по ним и определил. Хотел окликнуть, но потом почему-то спрятал лицо и отвернулся. Не хотел, чтобы она видела его постаревшим.

А в один из дней на мобильном высветился незнакомый номер.

— Алло! Максим! Это Андрей!

— Какой Андрей?

— Не узнал?! Богатым буду! Одноклассник твой! У нас встреча выпускников. Приходи.

Максим так опешил от этого неожиданного звонка, что несколько секунд беззвучно шевелил губами, как аквариумная рыбка. Наконец обрел дар речи.

— Каких выпускников?

— Школьных, конечно!

— Господи, нам скоро всем на тот свет выпускаться, а тут какая-то школа.

— Ну, так вот именно! — бодро ответил Андрей. — Надо успеть до того света.

— Зачем?

— Ой, слушай, Максим, давай без этого вот сарказма.

— Слушай, а как ты меня нашел?

— А что? Пробил по телефонной базе, вот и нашел.

— А-а…

— Короче, дело к ночи. У нас будет встреча выпускников. Шестнадцатого сентября. В девятнадцать ноль ноль в «Палате номер шесть».

— В какой палате? — неуверенно переспросил Максим.

— Господи, ну клуб на Солянке. Мы все тебя ждем.

— Да-да, Максим, мы все ждем! — врезался чей то писклявый женский голос.

— Кто это? — испугался Максим.

— Ха-ха. Не узнал? Это Люда. Помнишь Люду? Твоя школьная любовь. Ну все. Запиши себе куда-нибудь.

— Погоди! Э-э-э… А Щербатый тоже там будет?

— Кто? А! Ха-ха! Щербатый!

На том конце трубке покатились со смеху. Наконец отсмеялись.

— Да нет, он умер давно.

«Очень смешно», — подумал Максим.

— Его это… машина сбила. Грузовик, кажется. Уж лет пять назад.

«Вот те и самосвал», — подумал Максим, но без злорадства, лишь слегка удивившись жестокой иронии судьбы.

— В общем, не боись — Щербатого не будет. Как у тебя-то жизнь?

— Жизнь нормально, — промямлил Максим.

— Понятно, а сам ты как?

И он снова заржал, но почувствовав, что шутка не прошла, добавил:

— Чем занимаешься?

Максима этот вопрос всегда заставал врасплох. Сказать, что ты писатель — все равно что сказать, что ты поэт. Люди смотрят как на идиота. При этом писателем он был уж получше, чем Толик — кинорежиссером, однако слово «режиссер» у всех вызывало священный трепет. Ну как же! Писать каждый может. А кино снимать — это удел избранных. Даже если ты — полная бездарь. Говорить таким людям, как Андрей, что ты — искусствовед, еще глупее. Для них это все равно что бездельник.

— Да так, журналистикой подрабатываю… пишу что-то… А ты?

Спросил из вежливости. Его совершенно не интересовал ни род деятельности Андрея, ни его положение в обществе. Тем более что он и не очень-то помнил этого Андрея. Кажется, был какой то белобрысый в классе по имени Андрей — он ли?

— Заведую крематорием, — ответил Андрей. — Если что, заходи, устрою вне очереди.

И снова загоготал.

— Зайду на днях, — мрачно ответил Максим.

— Заходи и друзей приводи!

С юмором у Андрея было все в порядке.

После этого звонка Максим еще долго отходил, пытаясь, подобно спиритическому медиуму, вызвать в памяти образ Андрея, а также Люды и всех остальных. Андрея он наконец вспомнил. Перешел к ним в школу в восьмом классе. Запомнился тем, что вечно просил дать списать. Причем делал это настолько занудно и унизительно, что давать-то давали, но с большой неохотой.

«Поразительно, — подумал Максим, — такой зануда, и превратился в гогочущего жизнелюба. Не иначе как работа в крематории меняет характер в лучшую сторону. Может, и мне в гробовщики податься?»

Эта мысль неожиданно привела его снова к теме Привольска, погибшего «при неизвестных обстоятельствах» майора Кручинина, к Блюменцвейгу, к «Глаголу» и собственно книге. Максим снова бросил сценарии и бессмысленные переписки и вернулся к книге.

А через пару дней позвонил Куперман и сухо сказал, что предложение насчет музея принято, так что пусть приезжают для переговоров.

Максим тут же перезвонил Зонцу. Тот был сдержан и деловит. Как-то даже чересчур деловит. А когда Максим сказал что-то насчет музея Привольска, Зонц почему-то буркнул «музейщики», хотя было совершенно непонятно, что он вкладывал в это слово. Но потом Зонц как будто исправился, пару раз пошутил и предложил Максиму осуществить поездку в Привольск в начале следующей недели.

Максим согласился, и они попрощались.

После этого Максим решил позвонить Блюменцвейгу. Во-первых, он все-таки хотел вытянуть из того информацию о «Глаголе». Во-вторых, а вдруг тот все таки решит поехать в Привольск за компанию? В дороге бы и поговорили.

Весь день у Блюменцвейга никто не брал трубку. К вечеру ответил тихий женский голос: