- Да!.. Когда? Не знаю, устал. Позвоните вечером. Договорились! — Евгений Алексеевич положил трубку. На лице — взволнованное выражение азартного охотника. Домочадцы подали реплики:

- Жень, тебе необходим отдых.

- Выгодное дельце, пап?

- Интересное. (Значит, не выгодное.) Так вот, Петя, я обещал твоему отцу.

- Дядя Жень, мне уже тридцать четыре.

- Вот именно. И твой образ жизни меня тревожит. Ты хочешь совсем бросить философию.

- Господи, я же ничего ни у кого не прошу.

- Я сам дам. Моя давняя идея — обеспечить тебя на год (на два, на три — сколько надо?), чтоб ты закончил свой труд по теологии.

- Спасибо. Воспользуюсь, если подопрет.

- Во-первых, врешь. Сколько раз я предлагал? Во-вторых, уже подперло, коль ты напиваешься с Подземельным.

- С исчадием ада! — проскрежетал Поль.

- Заткнись, родной.

- Он пришел ко мне помянуть Романа Алексеевича.

- Неужели помнит? — удивился дядя.

- Только в этом году вспомнил, да и то на два дня ошибся. Я выпил его медицинской отравы, и мне приснился отец. В первый раз за девять лет — так реально, что я до сих пор под впечатлением.

Петр покинул счастливое семейство уже в сумерках, пересек бульвар, роковой переулок (огромное пятно копоти на красной стене видно издалека) и пешеходными тропами меж старых домов пробрался в свой Копьевский. Во дворе под липами было уже совсем темно, а в подъезде сверху слышались скорые шаги, кто-то спускался навстречу, пронесся мимо…

- Игорь, ты? — спросил Петр Романович вслед; тот остановился, взглянув исподлобья; Игорь Николаевич Ямщиков — еще один, последний, сосед по площадке. — Разве ты в Москве?

- Как видишь.

- А чего не здороваешься?

- Задумался.

- Кончили реставрацию?

- Нет. Я ненадолго отлучился.

И низвергся. Странно. Странный этот тип с женой Тоней — оба архитекторы — занимались восстановлением подмосковного храма Рождества Богородицы (между прочим, неподалеку от дачи адвокатского тестя). О чем Игорь с месяц назад рассказывал соседу, захлебываясь от восторга. и вдруг «задумался».

Петр Романович беззаботно стряхнул неприятное впечатление, поднялся к себе, прошел на галерейку, облокотился о витое перильце, глядя в раскаленный пожаром закат. Вечер горяч и тих, лишь снизу, издали долетает жужжанье Садового кольца, и удивительное ощущение постепенно и властно проникает в душу — ощущение чужого взгляда, если можно так выразиться. Петр Романович осторожно повернул голову направо: ни шороха, ни звука, а стеклянная дверь приоткрыта и «Мерседес» во дворе. Да и с какой стати красавица будет тайком наблюдать за ним?.. Ему страшно — он вдруг осознал — страшно, жутко. Да что такое? (Неожиданно вспомнился сон и восклицание Евгения Алексеевича в прихожей, когда он провожал племянника: «Почему ты хромаешь?» — «Ударился во сне». — «Во сне? Об кого?» они рассмеялись.)

- Что происходит? — спросил он вслух. — Что со мной?

Пойти включить свет, телевизор, кому-нибудь позвонить скоротать время. Петр Романович сделал движение — тут на галерейку вышла Варенька в красном с золотым шитьем платье.

- С кем это вы разговариваете?

- Сам с собой.

- Вот жарища, да? А я ухожу.

- Регулярность ваших уходов (к ночи) наводит на размышления.

- На какие?

- У вас есть возлюбленный.

- Не угадали.

- Вы хорошо знаете Ангелевича?

- Это папин знакомый. Я сейчас к нему еду.

- Надо всего лишь спуститься этажом ниже.

- К папе!

- Разве он не за границей?

- Сегодня вернулся, я как раз и еду повидаться. Почему вы мне не верите?

- Разве я выражаю сомнение?

- Нет, не верите.

- А почему вы передо мной оправдываетесь?

- Это так выглядит, да?

- Так. Пойдемте, я вас провожу до машины.

- Не беспокойтесь.

- Я не беспокоюсь, просто хочу пройтись, мозги проветрить.

«Нервы проветрить, — уточнил про себя. — Трясусь не пойми отчего, как мнительная дама!» В прихожей Петр Романович остановился, пытаясь определить источник этого самого «трепета». В чем дело, откуда страх?.. Внезапно вспомнился эпизод из далекой молодости: он входит в ту комнату и видит кровь, в крови светлые кудри, юное лицо, оскаленное, как у загнанного зверька… Петр Романович заглянул, вошел: разумеется, никого! Однако. однако допотопная качалка с пледом чуть-чуть покачивается. Господи! И на старом комоде в стеклянном кувшине благоухают чайные розы. с золотистым оттенком, в цвет вышивки на ее платье!

Поистине «ужас тронул волосы» на голове. Такие же розы цвели сегодня на столе у Острогорских, их выращивает тесть в дачной теплице. Но какая тут связь?.. И качалка! Кто-то — только что! — «завел» качалку? Она почти пришла в равновесие. совсем остановилась. Может, мерещится после того сна, может, медик подсыпал в свой чертов спирт какое-то психотропное вещество, наркотик? Но он пил из той же фляжки!

Петр Романович подскочил к комоду, дотронулся до живых тугих бутонов. Цветы натуральные, стоят в натуральной воде. «Ну понятно, уходя к дяде, я забыл запереть дверь на галерейку. Кто-то принес и. преподнес такой дорогой букет?..» Петр Романович нервно рассмеялся. Пьянчуга Подземельный? Архитектор Игорь? Или Поль подшутил? Вероятнее всего!.. Прям, дожидайся, такую роскошь он бы не «Романычу», а соседской красотке презентовал бы. А что если. сердце вздрогнуло в поэтическом порыве… если она? Одушевленная качалка точно померещилась, а с цветами разберемся!

Но он опоздал, во дворе стремительно развернулась «синяя птица» и унеслась в черный тоннель, лишь прощальный взмах руки из бокового окошечка остался на память.

Петр Романович пошел бродить по бульварам, как в те ночи, когда его настигала бессонница. Давно полюбил он эти одинокие странствия, и Бог берег: шпана не трогала, и «ночные красавицы» не слишком одолевали, может быть опытно предчувствуя отвращение его, даже ненависть к «этим тварям». Однако сегодня не обошлось без «искушений», какое-то вымороченное создание на высоченных каблуках пристало (и не сразу отстало) на Рождественском. А когда он вернулся, то обнаружил перед дверью своей квартиры труп.

- Во дворе под фонарем я взглянул на часы: двенадцать.

- Какие-нибудь окна в доме светились, не помните?

- Кажется, да. Но я обратил внимание только на свой этаж, четвертый — там было темно.

- По какой причине обратили внимание?

- Да ни по какой, машинально.

(Петр Романович высматривал, дома ли новая соседка, но зачем засорять допрос не идущими к делу подробностями?)

- В переулке, во дворе никого не встретили?

- Было уже поздно. пусто. Но когда я подошел к тоннелю, кто-то свернул в Копьевский переулок.

- Можете описать?

- Мужчина, как будто худой и высокий, в темном костюме. Лица я не видел.

- Что-нибудь еще? Вспомните.

Петр Романович пожал плечами.

Укол страха — вот что ощутил он, словно увидел призрак (тот, из сна) и нырнул в тоннель. Ну, не описывать же казенному лицу фрейдистские фантазии и неврозы.

- Больше ничего по этому поводу не могу сказать.

- Хорошо. Дальше.

- Вошел в подъезд и между первым и вторым этажами услышал крик. Такой крик.

- Какой — громкий?

- Дикий, жуткий. И еще чей-то голос, слов не разобрал, бормотанье.

- Вы уверены, что не умирающего?

- По-моему, голоса резонировали как-то одновременно. Но на втором и третьем этажах мне никто не попался, а на четвертом лежал он.

- Опишите.

- Ничком, лица не видно, из-под головы вытекала струйка крови.

- Жертве нанесено три удара по темени.

- Бутылкой?

- Искомый предмет, похоже, прямоугольный. Его поразили углом, не острым, края раны слегка закруглены. Точнее наш эксперт пока не смог определить. Падение ускорило конец — кровоизлияние в мозг.

- Никаких таких предметов на площадке не было. И никого не было.

- Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что говорите.