- Все это бездоказательно, Петр.
- Вот, заговорила жена адвоката. Бездоказательно, потому что я не могу понять, что значит «мертвая голова».
- Говорю же, бред.
- За бред не убивают.
- Что за «голова»? Почему не сказать прямо? — возмутилась Ольга Ипполитовна. — Какие-то странные игры.
- Нет и нет! Не тот настрой, смерть преследует, это не игра.
- «Смерть преследует», — повторила тетка с испугом. — Убийца подслушивал ваш разговор?
- Да ну, фантастика!
- А что не фантастика? Поведай.
- «Будь дома в полночь», — сказал мне брат. А пришел убийца. Значит, он позвал и его?
- Быть не может! Позвать ночью какого-то монстра.
- Близкого, — перебил племянник. — Понимаешь? Кого он не хотел без веских доказательств обвинить.
- Да кого?!
- Владельца «мертвой головы» — пока определеннее не могу сказать.
- Терпеть не могу кладбищ, — по некоей загадочной ассоциации заявила Ольга Ипполитовна.
27
Специально он не подгадывал, но подгадал: она сидела на скамейке в сквозной древесной тени. и еще кто- то рядышком (сходу не видать из-за кустов). И вновь волнение охватило душу: вот так вот Подземельный, небось навеселе, беззаботно следовал домой и на беду свою заметил монстра (как выразилась тетка), Маргариту не разглядел и позабыл пустячный эпизод. До поры до времени. Петр Романович сделал несколько осторожных шагов. О, владелец града Китежа (сутенером называл его теперь философ про себя). Бывшие супруги беседовали очень серьезно и сосредоточенно. Он понаблюдал и двинулся было дальше, как вдруг Ангелевич вскочил и удалился в сторону Копьевского переулка. Объект свободен.
Лана, в белой кружевной шляпе и шикарном строгом, несмотря на жару, костюме, глядела из-под полей, как приближается ее любовник.
Позапрошлой ночью они не условились о встрече, но она подразумевалась; и только история преступления отвлекала — сильно отвлекала — от истории любовной. Он молча взял ее руку и поцеловал в ладонь.
- Садись, у меня еще есть сорок минут. Почему ты хромаешь?
- Разве? — тут он запоздало ощутил легкую боль в щиколотке и привычно начал: — Ударился во сне о ножку качалки. То есть не во сне и не об качалку.
- Что-то я не пойму.
Она задумчиво смотрела на зеленовато-мутноватую воду пруда (вмиг возник в воображении кузен с розой, из воздуха соткался Воланд и вопросил мрачно: «Вы какие предпочитаете?»).
- В четверг после спирта Подземельного я заснул… — Петр помолчал, потом продолжал размеренно, перебирая ирреальные детали сна… не сна… и заключил:
- Сон и явь переплелись в тяжелом опьянении. Мы не поняли друг друга — представляешь? — я испугался впустить «мертвого» и захлопнул дверь.
- Жуткая история, как будто мистическая, но ты не виноват.
- Я его предал в то время.
- В чем же предательство? В чем?
- В том, что я поверил, будто он убийца.
- А Павел — что убийца ты!
- Но он положил за меня жизнь, а я.
- Все в его вину поверили.
- Все, кроме отца.
Лана возразила резко:
- Твой взгляд на жизнь слишком идеален.
- Не тебе бы упрекать меня. Ты отказалась от завидного мужа ради.
- Что замолчал? Ради чего, по- твоему?
«Ради любви, — хотел ответить он «идеально», но подумалось: А если она бросила больного убийцу?»
- Это бесплодный спор, — бросила Лана (днем она жестче, отметил он, ночью нежнее). — У тебя осталось очень мало времени, чтоб доказать свою невиновность.
Обе женщины, принимающие участие в судьбе философа, вдруг чего- то испугались. «Ангелевича? Ангелевич внушает им, что монстр — это я?»
- Ты меня боишься?
- Да почему?
- Меня теперь все боятся. О чем вы сейчас разговаривали с Валерием Витальевичем?
- Он убежден, что ты убийца.
- Что ж, по крайней мере в тебе я не ошибся: ты человек прямой и честный. Аналитик тебя убедил?
- Он больной, — уклонилась она от прямого ответа; Петр Романович поинтересовался вкрадчиво:
- И какая же у него болезнь?
- Гениальность.
- Ну, простительная слабость у человека талантливого.
- Талант иссяк, — сухо констатировала Лана. — Тогда и появилась эта кретинская идея — всемирная академия (бордель вместо творчества). Он стал невыносим, одержим. нет, я не могу с ним жить.
«Не из-за меня, — отметил Петр Романович с облегчением. — Хоть тут я не виноват.»
- Бордель вместо творчества, — повторил вслух. — Не появилась ли эта идейка после гибели проститутки?
- Притянуто за уши, — отмахнулась она. — Расскажи лучше, почему ты не встретился с братом. Или встретился?
«Так! Ангелевич доложил о моем заходе в его заведение».
- Встретился с мертвым.
- Почему?
- Опоздал.
- Почему?
- Смотрел стриптиз в «Китеже».
- Очевидно, у вас семейная тяга к продажным девочкам.
- Обо мне можешь говорить и думать что угодно, но, пожалуйста, не трогай Павла.
- Петр, прости! — женщина схватила его за руку, сильно сжала, до боли, из ранки проступила, потекла кровь.
- Что это? — она с испугом уставилась на свои пальцы.
- Нечаянно порезался ночью.
Лана достала душистый платочек из сумочки, осторожно вытерла ему руку, перевязала ладонь.
- Рваная рана, нехорошая.
- А, я про нее забыл. Не беспокойся, пластырем залеплю.
- Странные события случаются с тобой по ночам, руки, ноги.
- Ага, скоро совсем калекой стану.
Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, вспомнилась позапрошлая «странная» ночь, с нею.
- Ты-то хоть меня не мучай. Соле мио! — почему-то вдруг вырвалось уже далеким воспоминанием, он ужаснулся, а она «перевела», задумчиво улыбаясь:
- Солнце мое. Красиво.
- Интеллектуальная ты женщина, — попрекнул он шутливо-смущенно.
- Не намекай, будто я «синий чулок», просто люблю бельканто.
- Удивительно, что я почти ничего не знаю о тебе, что ты любишь, что тебе противно.
Она отвечала каким-то своим мыслям:
- Знаешь, я ее отлично помню.
А он отвечал своим:
- Продажная девочка, ты конечно, права, но в определенном смысле отнюдь не дешевка, и аккуратно копит на свой мещанский домик на лазурном берегу.
Лана не слушала (оба вели параллельные диалоги, как в драме абсурда):
- Она стояла во дворе под липой, словно Ева под яблоней, когда сняла бейсболку и льняные волосы заструились по плечам, по груди. Чуть- чуть вульгарна и очень обольстительна.
Петр наконец вник и сосредоточился.
- Ты видела Маргариту?
- Да, Маргарита. даже имя такое «говорящее». Мы были приглашены к Евгению Алексеевичу, но я наврала: голова болит. Не хотелось, неприятно было видеть вас обоих вместе, ведь я, что называется, уныло порядочная женщина.
- Нормальная, от пикантной ситуации в экстаз не приходишь.
- А ты был такой серьезный ученый юноша. В общем, муж ушел и я сразу позвонила тебе.
- Да, да: в девять на Тверском бульваре.
- И села у окна ждать девяти. Появилась молоденькая девушка, ну прямо амазонка в смелом таком наряде, в немыслимых шортах, и ты бросился к ней.
- К невесте брата. Я приглашал ее за стол, но она тоже не захотела. Мы поднялись к нам, шапочку она надела, а потом опять сняла.
- Ну и что?
- Все помнят эту бейсболку.
- Естественно. тем более девять лет назад эти американские штучки являлись престижной редкостью. Вот теперь. были бы деньги. — Лана прикоснулась обеими руками к полям своей шляпы, бросавшим кружевную женственную тень на пол-лица. — Нравится?
- Потрясающе.
- Французская. А тогда, увидев это юное чудо-юдо, я почувствовала, что просто смешна.
- Ты? Как можно сравнивать пошлейшую девку.
- Мужчина все может. впрочем, как и женщина. Ну, я задумалась о своей судьбе, как вдруг — звонок в дверь. Обманутый муж. Нет, его не обманешь! Сходу: «Петр — твой любовник?» Я оцепенела и молчу. А он: «Так что у тебя с этим бездарным философом?» «Бездарный» — самый сильный эпитет в устах ученого. Мне стало так смешно. — Лана пожала плечами. — Дамская истерика. Я захохотала, а он влепил мне пощечину. две или три. И тут в наступившей тишине мы услышали рыдания.
