— Богородица, помоги мне, — перекрестилась она, останавливаясь, чтобы снова оглядеться на месте, чтобы определиться с направлением, куда ей следовало идти ныне. Показалось ли ей это или нет, но волчий вой, что так же неожиданно стих, как и прозвучал, шел как раз с той стороны, куда она держала свой нелегкий путь. — Святая Ксения заступница, помоги мне, укажи дорогу, защити…

Прошептала в отчаянье и вздрогнула спустя время. Был ли на самом деле тот едва слышный звук, что донесся до нее откуда-то из темноты леса, или это судьба сыграла с ней злую шутку? Но сердце уже билось иначе, стало легче дышать, ушел на миг страх.

Он был рядом. Теперь она понимала, отчего так был обеспокоен Ежи, отчего так поторопился убрать ее из корчмы. Ведь тихий звук, донесшийся до нее через расстояние, был ничем иным, как протяжным свистом, что издавал один из пахоликов Владислава, когда хоругвь проезжала через дымы, давя сигнал зазевавшимся путникам убраться с пути отряда пана ордината.

Он был тут, совсем рядом! И он приехал за ней. Словно почувствовав ту преграду, что вскоре может разлучить их на долгие годы, если не навсегда.

— Владислав, — прошептала Ксения, а потом бросилась в ту сторону, откуда прилетел этот едва различимый звук пробираясь через сугробы и переплетения ветвей. Откуда-то из темноты снова донеслось ржание лошади, и она постаралась убыстрить шаг. Ведь если ее настигнет слуга корчмаря, она не доберется к Владиславу, а значит… значит…

Паника и страх кружили голову, мешали ясно думать. Вскоре Ксения поняла, что блуждает кругами, что вроде бы уже проходила мимо этой одинокой невысокой ели, стоявшей в окружении темных стволов. Показалась на миг и снова скрылась за облаком луна, но и этого короткого света было достаточно, чтобы разглядеть поодаль от себя темный силуэт. Януш! Или ей привиделось со страху? И она снова побежала, то и дело падая в сугроб и вставая.

Где ты Владислав? Где ты, моя лада? Я не могу найти путь к тебе за этой темнотой, в этом лесу. Где ты? Ксения остановилась на миг и стала в испуге оглядываться, шумно дыша, открыв рот. Морозный воздух обжигал горло, сбивая ее и без того затрудненное дыхание. А потом замерла, в ужасе понимая, что эти деревья, этот ельник, стоящий полукругом возле нее, этот редкий свет луны ей знаком. Ксения уже видела этот лес и не раз. Видела в том сне, что приходил к ней тогда, в Замке. Страшный и, как оказалось, вещий сон.

Ксения снова подобрала юбки и огляделась по сторонам, борясь с отчаяньем и страхом, разлившимся в душе при этом воспоминании. Куда ей идти? Куда?! Откуда до нее донесся тот свист? В какой стороне корчма, куда видно, уже прибыл Владислав? Она ныне понимала, что ей надо торопиться, опасаясь того, кто следовал за ней сейчас бесшумно по лесу, стараясь перехватить прежде, чем она добежит до Владислава. Ее спасение, ее покой, ее счастье — все это там, где-то за этими деревьями, за этой темнотой. Ведь это все был он, ее любимый.

В какую сторону? Какой путь приведет к нему? И как она могла потерять его, как себе позволила совершить такую ужасающую оплошность? Как могла пойти на поводу Ежи? Надо было открыться Владиславу, надо было рассказать ему все. Он бы решил, он бы непременно решил бы… Мысли метались в голове, мешая принять то единственное верное решение, затрудняя выбор направления, которого она должна держаться ныне, убегая от Януша, что где-то скрывался от ее взгляда до сих пор.

И тогда Ксения крикнула, громко и протяжно, в черноту леса, как тогда, во сне:

— Где ты, Владек? Где ты….?

Владислав должен ответить ей. Ведь он был так близко, всего лишь за этой чернотой. Так близко и в то же время так далеко.

И тут же за спиной Ксении раздался шорох, который она слишком поздно распознала в этой пугающей тишине леса, что установилась после ее протяжного крика, полного тоски и страха. Она обернулась на этот звук, но не успела даже рассмотреть что-либо, как тяжелый удар сбил ее с ног, и чернота обволокла ее, принимая в свои объятия. Все как в том сне… Она совсем забыла, что тогда в том ночном кошмаре, вслед за ее криком неизменно наступала темнота.

Когда Ксения открыла глаза в следующий раз, уже вовсю светило солнце, а сама она ехала на руках слуги корчмаря, прислонившись к его груди спиной, как когда-то ехала с Владиславом. Нещадно болела голова, особенно там, где начиналась коса. Яркий солнечный свет резал глаза. Голова к тому же шла кругом, а к горлу то и дело подступала тошнота. Видно, силен был удар глухого Януша, ведь те несколько дней в пути Ксения едва держалась на ногах из-за слабости и головокружения. А последний день, когда они наконец-то въехали во двор, где Януш передал безвольную, едва в сознании Ксению, она вообще не помнит. Только обрывками, какими-то кусками.

Сильные руки, обхватившие ее, чтобы унести в одну из спаленок панского дома. Мягкая шкура под щекой. Темно-карие глаза, с любопытством глядящие на нее, прядь черных волос, падающая на высокий лоб из-под околыша шапки. Ей отчего-то тогда привиделся Владислав, показалось, что это он несет ее под тихое женское причитание куда-то, укладывает на мягкую перину.

— Лада моя, — прошептала тогда Ксения, проводя ладонью по колючей от короткой темной щетины скуле. А потом, прежде, чем провалиться в темноту, добавила на местном наречии, видя, как недоуменно сдвинулись брови на лице, что висело над ней. — Коханый мой…

Происходящее тогда показалось странным сном Ксении — дорога из Замка, ее побег и блуждание в ночном лесу, предстоящая разлука с Владиславом. Но вскоре она поняла, как ошиблась, когда очнулась на следующий день в совсем другом мире, таком отличном от того, что окружал ее прежде. С другими, чужими ей людьми рядом. Да и сама она стала в то утро другой.

Пани Катаржина Вревская. Внебрачная дочь панна Смирца, что прижил он пару десятков лет назад от некой вдовицы из восточных земель. Вдова, потерявшая мужа, потомственного шляхтича, пусть и из бедного рода, в одном из набегов казаков на вотчину. Именно так назвал ее Ежи в своем письме к Лешко Роговскому, управлявшему делами в его земле. В том же письме содержался наказ не выпускать пани дочь его из вида, следить за ней в оба глаза. Ведь та совсем не своя от горя, так нежданно свалившегося на нее.

И Ксения невольно подтвердила эти слова своим поведением, сама того не ведая. Ведь первые два дня, что она провела в спаленке, куда принес ее Лешко, осознав, что Владислав ныне потерян для нее, и обратной дороги для нее ныне нет, Ксения отдавалась без остатка своему горю. Она рыдала, утыкаясь в подушки лицом, выла в голос, и даже разбросала постель по спаленке в приступе неожиданной злости. Она отказывалась от еды, что приносила ей перепуганная Збыня или ее дочь Марыся, девочка лет десяти.

— Я не пани Катаржина! — кричала им Ксения, и они испуганно кивали, а потом бежали в соседнюю гридницу и убеждали Лешко написать грамоту пану Ежи или позвать ксендза для пани, ведь та, видать, рассудком помутилась от горя.

А в одно утро Ксения вышла из спаленки, спокойная и тихая, будто и не бесновалась недавно, рыдая в голос или разбрасывая по комнате нехитрый скарб. Попросила у Збыни завтрак, а после, входя в роль панской дочери, призвала к себе, войта, полагая разузнать о той земле, которая стала нежданно для нее своего рода темницей. В ту ночь, что предшествовала тому утру, она поняла, что должна отыскать пути, что приведут ее снова к Владиславу. Ведь не может судьба быть так жестока к ней, чтобы разлучить ее с ним навсегда, если так часто сводила их прежде.

Ксения непременно должна найти этот обратный путь, по которому она вернется к своему счастью, к своему коханому. Пусть для этого понадобятся месяцы, и даже годы. И она переменится, станет иной, не той, что видели прежде люди, знавшие ее. Ей столько раз твердили, что она должна стать истинной шляхтянкой, забыть о том, какой ее вырастили в Московии с малолетства. И она переменится, твердо решила тогда Ксения, молча глотая теплое молоко с медом, что подала ей Збыня, как верное средство восстановить силы. Она станет такой, какой показалась ей тогда панна Острожская на охоте — гордой, смелой, решительной. Прочь страхи и сомнения, что завели ее в то положение, в котором Ксения ныне оказалась. Тут иная земля, иные порядки и обычаи, и она должна стать другой…