За такие ночи и жизнь не жалко отдать. За нее, его кохану, не жалко отдать жизнь…

И не было ни единого дня, чтобы Владислав пожалел, что когда-то принял решение привезти в свои земли Ксению, так он и ответил на вопрос Ежи, когда тот вернулся за несколько дней до Дня всех Святых из ключей, что передал его отцу по договору службы когда-то еще дед Владислава.

— Ни единого? — усомнился усатый шляхтич, попыхивая чубуком, с наслаждением вытягивая ступни к огню камина. Пан Тадеуш задумчиво крутил одну из шахматных фигур, что в меньшинстве остались на доске — остальные лежали на столе, уже вышедшие из игры.

— Ни единого, — подтвердил Владислав, гладя большим пальцем тонкий стан королевы из светлого полированного камня. — Я, бывает, дивлюсь ее невежеству, а ее упрямство доводит меня порой до бешенства. Но жалеть… Нет, я не жалею.

— И даже ныне, когда…? — начал Ежи, и Владек кивнул, перебивая его.

— Даже ныне.

— Уверен, пан Стефан оставил тебе немало неожиданностей в письме к тастаменту. Жаль, я уехал до того, как ты его вскрыл. Поглядел бы я на твое лицо!

— Поглядел бы ты, пан Ежи, на лицо моего отца, когда пан Владислав заявил категорическое «Quod nego» {6} задуманному паном Стефаном, хотя это, признаться, и противоречит здравому смыслу, по моему сугубо личному мнению, — проговорил пан Тадеуш.

Его отец не смог разделить с ними эти вечерние часы досуга из-за простуды, что неожиданно свалила его при возвращении из очередной поездки с Владиславом, потому не смог ничего не возразить на то. Увы, но он остался верен своему убеждению, что без него, Матияша Добженского, магнату не обойтись, а оттого и ездил с ним во все путешествия, стойко перенося тяготы дороги для его преклонного возраста. Слава Богу, осталась всего пара фольварков, что не посетил лично Владислав!

— Я думал, отца хватит удар, когда Владислав ответил, что уже обручен, и договоренность пана Стефана теряет силу.

Ежи выпустил кольца дыма и задумчиво проследил, как те, медленно тая, поднимаются к потолку залы. Его веки под густыми бровями были полуопущены, оттого создавалось ощущение, что он совсем не слушает молодого Добженского, но это было далеко не так. Владислав терпеливо ждал вопроса и не ошибся.

— Кто-то из девиц Радзивиллов? — спросил он спустя время, выпуская вверх очередную партию колец табачного дыма.

— Не угадал, — усмехнулся Владислав и сделал ход, передвинув шахматную фигуру по доске. — Ефрожина Острожская {7}.

— Добже, — кивнул Ежи. — Весьма умно. Весьма. Острожские сильны и влиятельны. Союз с ними — хороший ход в твоем положении, когда так шатко кресло под тобой.

— Не спорю, Ежи, — Владислав замер, глядя на доску, обдумывая ход Тадеуша, что взял очередную светлую пешку — виллана — своим черным рыцарем на статном коне, нахмурил лоб, явно озадаченный сложившимся положением на доске. — Но я вполне уверен в том, что делаю, равно, как и в собственных силах. Бискуп, — Владислав двинул вперед одну из ладей, вырезанную в форме епископа в высокой тиаре и посохом в руке. Только потом он заметил, что ладья открыта для удара противника. Увидит ли тот этот ход?

— Бискуп вам не помощник, пан Владислав. Полагаю, это шах, — с легким смешком пан Тадеуш убрал и светлого бискупа с доски, заставив шляхтича помрачнеть лицом. Его уже обыграла нынче днем Ксения вот за этим самым шахматным столиком, довольно с него поражений!

Владислав улыбнулся, вспоминая, как забавно она морщила лоб, обдумывая очередной ход, как смешно называла фигуры на московитский манер. Он был удивлен, что она знакома с этой игрой, и тогда Ксения призналась, что ее отец давно увлекается шахматами, а она единственная, кто заинтересовался этими фигурами и правилами.

— Шахматы запрещены патриархом, но отец не видел в том греха. Ведь играли мы с ним без ставок, так — ради интереса, — склонила голову, вспоминая прошлую жизнь в вотчине отца, Ксения. При этом ее глаза снова подернулись той легкой дымкой, какую он замечал всякий раз, когда она думала о своей земле, молилась ли перед образами или просто смотрела в сторону Московии, когда они прогуливались по стене.

Она сразу предупредила его, что в четырех случаях из пяти обыгрывала отца, но он не поверил ей, о чем жалел впоследствии. Удивительно, но в этой аккуратной светловолосой голове порой рождались такие ходы, которые ему тяжело предусмотреть. Его дивная чаровница, подумал он, представляя, как вскоре поднимется в комнату Ксении, как она повернется в постели, сонная, к нему, протянет руки. «Я замерзла», пожалуется она сквозь сон. «Почему в замке все время так холодно по ночам?»

Завтра ему снова предстоит уехать, чтобы успеть вернуться в Заслав до Дня всех святых, до приезда дяди-бискупа и пани Патрыси, что решила с половины дороги вернуться обратно вместе с епископским поездом. Но это будет только на рассвете, а нынче столько часов принадлежит ночи, которая так щедро подарит их Владиславу.

Ежи отвлек Владислава от неподходящих по случаю мыслей, заставил вернуться к игре. Тот заинтересовался раскладом на шахматном поле, склонился в сторону молодых панов, чтобы лучше видеть происходящее, а потом кивнул своим мыслям, сунул снова в рот чубук.

— Тебе предстоит жертва, Владислав, — тихо проговорил он, и Владислав бросил быстрый взгляд на своего противника — поймет ли тот, о чем толкует усатый шляхтич. Но пан Тадеуш смотрел в окно, казалось, завороженный отражением огоньков свечей в разноцветном стекле. Снова этот мечтательный взгляд…

Владислав перевел глаза на тускло освещенное маленькой лампадкой окно на втором этаже северного крыла Замка, стиснул пальцами голову своего светлого рыцаря, которого хотел передвинуть по доске, уходя от мата, уже заранее зная, что этот маневр не спасет его, а только отстрочит неизбежное.

Но жертвовать, как подсказал Ежи…!

Нет, Владислав с малолетства, еще со времени своих баталий с отцом, который и познакомил сына с этой стратегической игрой, не любил жертвовать королевой. Эта тонкая фигура, гордо поднятая голова в высоком эннене {8}, сложенные руки в молитвенном жесте. Еще ребенком он почувствовал слабость королевы и предпочитал жертвовать какой угодно фигурой — бискупом ли или рыцарем, но сохранить эту хрупкую фигурку. «Нельзя жертвовать слабыми», — спорил Владек тогда до хрипоты с отцом, подсознательно перемещая на шахматные фигуры расклад сил в семье. Король виделся ему отцом, магнатом Заславским, а мать — слабой королевой.

А Стефан только качал головой, повторяя снова и снова, разбивая сына в пух и прах на шахматной доске: «Pelle sub agnina latitat mens saepe lupina {9}, а зубы волка остры, помни об этом, жалея слабых. Да, королева слаба и не может выиграть у короля. Но не стоит недооценивать ее. Это для победы королеве нужен король, но загнать противника в угол, привести ситуацию к ничьей — под силу королеве и в одиночестве».

Увы, и в этот раз расклад оказался не на стороне Владислава — стремясь уберечь королеву от фигур Добженского, король оказался в ловушке.

— Я полагаю, мат, — улыбаясь, проговорил пан Тадеуш, передвигая своего офицера с пикой по доске. — Мат, пан. Ты проиграл. Еще партию?

— Я же говорил тебе, Владек, — отозвался от камина Ежи, выдыхая табачный дым через ноздри. — Надо было жертвовать королевой. Иногда другого выхода спасти короля, кроме этого, нет!

1. Ожерельем тогда на Руси называли широкий воротник, расшитый камнями, жемчугом, нить золотой. Обычно — широкое, пристегивалось отдельно поверх одежд

2. Бона Сфорца — королева Речи Посполитой в XVI веке

3. Имеется в виду история об офицерском гареме королевы. Якобы она устраивала оргии с участием нескольких десятков красавцев-охранников. Об этом было немедленно доложено ее мужу, который приказал казнить всех любовников. Но Бона вымолила у Сигизмунда Старого (своего мужа) прощение для 3-го, 9-го и 27-го офицера из списка

4. Первое завершённое издание Библии на церковнославянском языке, опубликованное в Остроге русским первопечатником Иваном Фёдоровым в 1581 году