Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Да-а... — протянул Самохин. — Наделал дел...

— С Варене´й что сделаете? — поинтересовался Галиев.

— Наказать его следует. Но этим займутся сами комсомольцы. Надо только проверить, кто на случае с Варене´й политику строит, в теще ли все дело или есть кто посерьезнее?

— Но ведь, товарищ старший политрук, — словно испытывая Самохина, сказал Галиев, — Вареня´ у нас вольнонаемный, мусульманство принял не по убеждению, а по принуждению. Может, с ним так жестко и не надо?

— А в комсомольской организации он тоже вольнонаемный? Устав не для него писан? По-вашему, он и католичество вправе принять, а там его и римским папой изберут?

Галиеву эта мысль понравилась.

— А что, товарищ старший политрук, — сказал он, — из нашего Варени´ добрый римский папа выйдет. Зато все будут говорить: «На Даугане вырос».

— Вот именно. Честь и хвала замполиту и старшине, — закончил его мысль Самохин. — Скажите лучше, как этого мусульманина найти?

— Очень просто, товарищ старший политрук. Пойдете по улице, увидите с левой стороны побеленную мелом кибитку и такой же белый дувал. На дувале Вареня´ украинских петухов намалевал. Живописец!

Раздумывая о возможных последствиях столь необычного шага новоявленного переводчика, Самохин медленно шел по улице, присматриваясь к дувалам. Новое местожительство Варени он заметил издали: на побеленном мелом глинобитном заборе по обе стороны калитки были действительно намалеваны украинские рушники с развеселыми красными петухами. Видимо, против такого добавления к внешнему виду своего жилья хозяева дома не возражали.

Андрей постучал в калитку. Открыла пожилая туркменка в национальной одежде — халате темно-красных тонов. Из-под халата видны доходившие до щиколоток такие же темно-красные узкие штаны, искусно расшитые узорами. На голове накидка, рот закрывает платок-яшмак, глаза смотрят пытливо.

— Салям, баджи, — поздоровался Андрей. — Здесь живет переводчик Вареня´?

— Кто? — спросила туркменка и, догадавшись, о ком идет речь, закивала головой, жестом приглашая Самохина войти. Еще с порога Андрей услышал в доме знакомый голос старшего лейтенанта Кайманова.

Самохин откинул занавеску и, по обычаю сняв в коридорчике сапоги, в одних носках вошел в комнату.

У двери, тоже в одних носках, стоял Яков, разговаривая с молодой красавицей туркменкой, как догадался Самохин, женой Варени´ Юлдуз.

«Что говорить, — подумал Андрей, — ради своей суженой Вареня´ мог бы и не на такие жертвы пойти...»

Сквозь смуглый цвет лица Юлдуз проступал жаркий румянец. Черные живые глаза, изогнутые брови, белые ровные зубы, блеснувшие в улыбке румяных губ (яшмак не закрывал ее рта). Да! Вареню´ можно было понять... Но вместе с тем он, безусловно, заслуживал и наказания.

Юлдуз жестом пригласила начальников в комнату, оставив мужчин одних, с неподдельной грацией поклонилась и вышла.

Обычно резкий и решительный, Кайманов выглядел сейчас сбитым с толку. Увидев Самохина, он только руками развел:

— Ну что ты с ним будешь делать! А? Судить ведь сукиного сына надо, а по конституции имеет право свободы вероисповедания... Черт-те что! Да и здесь мы никакие не начальники, просто гости. Гость обязан уважать обычай хозяев.

Приход Андрея явно обрадовал Якова: дескать, ты замполит, ты и расхлебывай, мусульманство как раз по твоей части...

Андрей был согласен с Яковом, что надо быть весьма осмотрительным: оскорбить чем-то веру значило потерять доверие местного населения, потерпеть политический провал. Но и так оставлять дело нельзя. Пусть новобранец, пусть вольнонаемный, но, хорошенькая история — мусульманин с комсомольским билетом в кармане! А что можно предпринять сейчас? Немедленно?

Решив действовать по обстановке, оба вошли в комнату к Варене´.

Пол сплошь устлан коврами. Ковры на стенах, в углу помост, на помосте — гора подушек, там, очевидно, постели, накрытые одеялом. Посередине простенка разрисованный красным орнаментом сундук. Справа окно. Недалеко от входа железная печка, в открытую конфорку опущена тунча, в тунче кипит чай. Вареня´ лежит на самом почетном месте, обложенный подушками, укрытый простыней, в руках какая-то книга. Санинструктор Скуратович только что закончил перевязку, закрывает санитарную сумку, ворчит вполголоса: «Черт тебя догадал, не сам придумал...»

Увидев вошедших офицеров, принял стойку «смирно»:

— Разрешите доложить... Произвел перевязку... Только я за этого варвара отвечать не буду. Мало ему того, что натворил, еще и лечить не дает! Полюбуйтесь на него! Коран читает!

— Я тэбэ сюды не звав, лэчить нэ просыв. Яка кныга мени сподобаеться, таку и читаю, — отозвался из-под простыни Вареня´. — Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Здоровеньки булы, товарыщ старший политрук!

— Ты давай не расшаркивайся, слушай, что тебе санинструктор говорит, — одернул его Кайманов. Видно было, что Яков еще не решил, как ему разговаривать с Варене´й.

— Ну да! Слухай його! — заартачился тот. — Вин мени усю обедню сгэпцював. Мулла всэ, як треба, зробыв, а зараз жинка прыйдэ и скаже: «Не так!» Тоди шо ж мени ще ризать?

— Товарищ старший лейтенант, я больше не могу, — взмолился Скуратович, — разрешите мне уйти...

Кайманов отпустил его, некоторое время стоял перед Варене´й.

— Лежишь?..

— Та лэжу, товарищ старший лейтенант.

— Перевязанный?

— Эге ж... Скуратович, бисова невира, перевъязав.

— Еще и Коран читаешь?.

— А як же ж... Це мени мулла дав. Як шо я зараз мусульманин, повинен и Коран читать, и намаз[30] робыть.

— Ну что ты в него глаза пялишь? — разозлился Кайманов. — Смотришь в книгу — видишь фигу. На кой черт тебе этот Коран? Ни одной ведь арабской закорючки не знаешь!

— Як це я не розумию? Усэ розумию. Ось дэ напысано: «Обороты невирных капырив у свою виру, а як шо не захочуть, рубай их сокырой!» Страныця шоста сура пъятдесят девьята.

— Ишь ты, «рубай их сокырой»! Ты мне дурака не валяй! То он в магазине пьянство развел, на всю улицу орал, хану обещал черводара отпустить! А теперь еще и Коран?

— А вы на мэнэ нэ кричить. У комендатури — крычить, а у хати — не крычить. Тут я вам вже не Вареня´, а Курбан. А про капырив мени сам мулла прочитав, шоб я напамьять вывчив...

Кайманов и сам понимал, что не годится кричать в чужом доме, да еще на хозяина. Но ему все-таки не хотелось сдавать позиции.

Андрея не оставляло впечатление, что Вареня´ их просто разыгрывает, пытаясь прикрыть показной независимостью явное смущение. Надо было еще выяснить, кто этот мулла, который взял на себя обращение неверного капыра в истинную веру, да нет ли у этого муллы еще каких-нибудь советников...

В комнату, скромно опустив глаза, вошла Юлдуз, расстелила чистую салфетку на ковре перед ложем Варени´, принялась ставить посуду, раскладывать ложки.

При виде своей молодой жены новоявленный мусульманин расцвел такой радостью, что Кайманов и Самохин только молча переглянулись, а Самохин подумал: «Черт возьми, на такое дело тоже надо решиться».

Молчание затягивалось. Вареня´, делая вид, что углубился в чтение, раза два уже глянул на старшего политрука, ожидая, что еще он ему преподнесет.

— Жениться или не жениться, конечно, ваше право, — сказал Андрей, — но ведь не обязательно на такие меры идти. Могли бы и на своем настоять. Юлдуз — современная девушка, рот платком не закрывает, с мужчинами говорит, как равная...

— Колы б одна Юлдуз, — рассудительно возразил Вареня´. — Вона б в мэнэ через нидилю тикэ на украиньской мови розмовляла. А вы идить побалакайтэ со старой, ии матерью, тей шо вам як Серко зубы выскаляла...

Вареня´ изобразил для убедительности улыбку «старой», растянув рот и показав два ряда зубов: ровных и белых от неограниченного употребления фруктов. — Та ще й родни у тией видьмы, мабудь, цилых тры хутора... Тут не тэ шо у мусульманство, у туретчину перейдеш.

— Не хуторы, а аулы, Вареня´, — поправил его Самохин. — В Турции, кстати, исповедуют тоже ислам.

61
{"b":"183538","o":1}