Резкие складки у рта Клычхана, тонкий, прямой нос, смелый взгляд выдавали в его облике человека большой силы. Исподволь наблюдая за тонким горбоносым лицом курда, Яков чувствовал, что и Клычхан не спускает с него внимательных глаз.
— Брата Казанфара убили… — мрачно сказал тот.
— Кто убил?
— Загар-Раш[4]. Немецкие инженеры. Раньше нам с братом незачем было работать. Но вот уже десять лет приходится протягивать ноги по длине своего ковра. Приехал весной в аул немец Вольф. Соберите, говорит, людей, дам работу. Мы с братом тоже пошли. В скалах над Даш-Арасы´ стали бить тоннели, закладывать аммонал. От нашего аула восемнадцать человек пошло, ни один не вернулся. На этой дороге есть у нас еще мост на каменных арках, высота пятьдесят метров. Под каждой аркой теперь фугас. Всех, кто минировал, тоже забрали...
— Расскажи, как ты спасся, — попросил Кайманов.
— Как спасся? — Клычхан пожал плечами: — Дурак догадается — после такой работы на воле не оставят. Обманул охрану, ушел к другу Бяшиму в Чанкур, родным весть передал.
— А потом?
— Скрывался у друга четыре дня, к вечеру пятого приехала на ишаке жена. Сказала: «Всех, кто работал на Даш-Арасы´, солдаты забрали». Казанфара взяли, Аннасахата взяли, отправили неизвестно куда, домой не дали зайти. За мною три ночи подряд приходили. Вот я и ушел к вам.
Клычхан замолчал. Молчал и Кайманов, обдумывая услышанное. Он отлично знал, что в Иране хозяйничают гитлеровские агенты. Сведения об этом поступали и от задержанных нарушителей и через иностранную печать. В округе бригадный комиссар Ермолин собирал на инструктаж начальников застав и комендатур, рассказывал о сообщении английской газеты «Дейли экспресс», в котором говорилось, что немецкий посол в Иране фон Эттелен предложил Ирану полную поддержку Германии в войне с СССР, посол в Турции фон Папен дал в Анкаре иранскому послу инструкции о внешнеполитической позиции. Знал Кайманов имена активно действующих в Иране гитлеровских агентов: Артеля — уполномоченного фирмы Фридрих Крупп; Вольфа — служащего конторы «Иран Экспресс», руководителя немецкой разведки на севере Ирана; фон Родановича — представителя иранской фирмы «Сименс», и еще десятки других.
Этим агентам удалось не только завезти в Иран оружие, но и провести военную подготовку «пятой колонны», состоящей из немцев и фашиствующих иранцев. Сейчас они усиленно организовывали диверсионные и террористические группы для переброски в советские нефтеносные районы Азербайджана и Туркмении, минировали в Иране стратегические дороги и мосты, превращали территорию всей страны в военный плацдарм.
Гитлеровские агенты заминировали шоссе, соединившее два государства в районе ущелья Даш-Арасы´, на ближайшем к участку комендатуры направлении, и — пятидесятиметровой высоты арочный мост. Это значило, что именно здесь готовится какая-то провокация.
— Я очень тебе сочувствую, Клычхан, — сказал Кайманов. — Большое у тебя горе, большая беда в ауле. Можешь ты сказать, кто охраняет ущелье и мост?
— Совсем мало охраны. У Даш-Арасы´ — кибитка, недалеко от моста — еще одна... К той и другой провода подведены. Дежурят в кибитках германские инженеры Загар-Раш, по-нашему Черная Чума — ходят в черных очках, носят рейку с белыми и красными полосами, смотрят в трубку со стеклышком: пусть все думают, что землемеры живут. Теперь мы знаем, какие это землемеры: шкуру леопарда издалека видно.
— Ладно, Клычхан, — сказал Яков. — Большое спасибо тебе за то, что нам сообщил, хотя удивительно мне, как ты сумел от охраны уйти. Наверное, ты очень счастливый человек...
Кайманов вызвал дежурного Белоусова.
— Доложите капитану Ястребилову, что мы его ждем, — сказал он, — да пошлите кого-нибудь к старухе Сюргуль. Пусть уймет своего козла.
По установившейся привычке искать во всем скрытый смысл Яков раздумывал, что означает этот козлиный концерт. Кайманов нарочно назвал имя Сюргуль и незаметно проследил, как поведет себя закордонный гость. Клычхан не обратил внимания на его слова.
«Кто он? Друг или враг? Человек, способный оказать услугу, или провокатор? А если о его переходе была извещена Сюргуль, кто передал ей весть? Где искать связи?»
Интуиция подсказывала Якову, что здесь что-то нечисто. Но интуиция не доказательство, особенно если имеешь дело с умным и опытным врагом. Враг ли он?
Открылась дверь, в комнату вошел капитан — пограничник в идеально сшитом кителе с алеющими в петлицах рубиновыми шпалами. От белоснежного подворотничка до зеркально начищенных сапог — все на нем сияло, как только что снятое с витрины универмага.
— Товарищ капитан, — приветствуя его, доложил Кайманов, — разговор начали без вас, так уж получилось. Остапчук, покажите протокол...
— Хорошо, продолжайте. Сулейманов, будете мне переводить.
Ястребилов сел за стол, приготовился слушать, а Кайманов ощутил некоторую неловкость: сам он свободно владел курдским, туркменским, фарси, азербайджанским языками, мог бы не хуже Сулейманова переводить Ястребилову, но тот и в присутствии Якова каждый раз брал с собой переводчика.
«Что ж, может быть, комендант и прав, — подумал Яков, — с Сулеймановым мне не надо отвлекаться от самого допроса».
— Продолжай, Клычхан, — по-курдски сказал Кайманов. — Постарайся рассказать подробнее о том, что происходило у вас перед войной, что происходит сейчас. Кто ты, откуда, кем был до того, как пошел работать на Даш-Арасы´. Уверен ли в том, что германские агенты действительно убили твоего брата Казанфара? Постарайся говорить подробнее.
— Якши, арбаб, я постараюсь.
— Не называй меня хозяином. У нас хозяев и слуг нет.
— Якши, Кара-Куш...
Клычхан на секунду задумался, выбирая, с чего начать. Ястребилов и Кайманов приготовились слушать. Якова насторожило то, что на ладонях у Клычхана после месяца каменных работ не было мозолей. Уж кто-кто, а он-то знал, что значит долбить горы...
— Было нас четыре брата, — сказал Клычхан. — Имели землю. Жили хорошо. Я и Казанфар, да будет его путь усеян розами в благоуханных садах аллаха, стали торговать. Люди уважали. Но двенадцать лет назад всемилостивейший наш правитель, да сгорел бы он сам и сгорел бы его отец, сказал: «Германский кайзер — мой лучший друг». Этот черный день до дна иссушил светлый арык нашей жизни. Торговля сначала сжалась, как сжимаются листья под ветром пустыни, а потом иссякла совсем, как иссякает родник в летний зной. На всех нас посыпались несчастья, ибо, как сказал мудрец, в сломанную дверь все камни летят...
Кайманов и Ястребилов молча слушали. Сулейманов негромко переводил, Остапчук записывал. Клычхан, глядя прямо перед собой, продолжал:
— Перед войной у шаха не стало валюты: алчный всегда в нужде. Заключил он с Гитлером договор товары на товары менять. Германские Загар-Раш, да не наполнятся родники моих глаз видом этих гиен, всех нас за горло взяли. Нефть и хлопок, рис и джегуру, урюк и миндаль, сабзу и бидану[5] стали вагонами и кораблями к себе отправлять. Нам старые свои товары по двойной цене сбывать.
— Есть у меня в нашем парламенте — Меджлисе — друг, большой человек, — продолжал Клычхан. — Он сказал: Загар-Раш вывезли от нас товаров на триста девяносто миллионов риалов, а ввезли только на сто шестьдесят. Дефицит — двести тридцать миллионов риалов. Чем отдают долги? Везут к нам то, что у них нигде больше не берут. Перед войной во все фирмы понасажали своих советников, чтоб им не видеть собственных детей. Аэродромы строят, дороги строят, город наци — Назибад строят, Браунес Хауз — коричневый дом — в Тегеране строят. На аэродромах самолетов — как саранчи в год змеи. Под дорогами и мостами — мины. Кто за все это платит? Наши люди платят, те, что за товарами к нам ходили. Теперь они к немцам ходят! Народ стал бедный, как суслик-песчанка в засуху. Купцы разорились...
Капитан Ястребилов, внимательно слушавший переводчика, прервал Клычхана:
