— Ничего не понимаю, — сказал Самохин. — Ковтун-то где сейчас?

— Быстренько закончил свои дела и на другую заставу уехал.

Андрей решил, что вернее всего расспросить самого пострадавшего.

— Пойдемте-ка, — сказал он, — к вашему Варене´.

Новоявленный переводчик сидел с забинтованной головой в маленькой комнатке, отведенной под санчасть, и с самым мрачным видом смотрел в окно. Он даже не поднялся, когда увидел вошедших Самохина, Дзюбу и Галиева.

— Здравствуйте, Вареня´! Как вы себя чувствуете? — спросил Андрей.

Тот криво усмехнулся:

— Оце порядок у Червоной Армии! Дрючком по кумполу — хэк! — а тоди: «Як соби почуваешь».

— Дрючком-то вас Али-ага ударил, — поправил его Самохин.

— Одна компания...

— Что за разговор был у вас с техником-интендантом Ковтуном?

— Я того Ковтуна, як наган получу, первого убью, — мрачно сказал Вареня´. — Ну, як же ж так, товарищ старший политрук, — продолжал он. — Прийихав я на заставу, а у самого думка: як мени найкраще служить, щоб до моей зироньки Юлдуз мэнэ отпускалы. Сам соби мечтаю: якогось погранка побачу, распытаю у його все чисто, як вин служе, так и сам буду. Дывлюсь: на застави никого нема. Хлопци уси сплять: хто з наряду, а хто у наряд. Засумовав я, зажурывся. А тоди бачу: Ковтун! Иване! О! — думаю, оце одна ридна душа е!» Соскочив з машины и до його. «Здорив!» — «Здорив!» — «Ну, як тут у вас?». — «А як у вас?». Побалакалы трохи, а тоди вин и каже: «Бачишь, дидок грядки поле? Ох и вредный дид! Перший кочахчи! Я, каже, на його другый рик з подо лба, та через плечо дывлюсь. Нам, каже, зараз треба кожну людыну як той боекомплект провирять. Ты у гражданьском, вин тэбэ не знае. Пиды до його и спытай, де граныця? А я подывлюсь, як вин отреагируе». Я пишов, та ще, дурень, по-ихнему спытав. Вин и отреагирував.

Вареня´ бережно потрогал пальцами забинтованную голову.

— Так шо ж воно дали будэ, товарищ старший политрук? Колы з такого служба почалась?..

Самохин не успел ответить: в медпункт вошел дежурный по заставе, доложил:

— Товарищ старший политрук, звонили с комендатуры. К вам приходила какая-то девушка... То ли жена, то ли сестра.

Самохин почувствовал, что у него на мгновение потемнело в глазах. Молча глянул на дежурного, выскочил из санчасти. Пересек двор, распахнул дверь канцелярии заставы, схватил трубку телефона.

Комендатура ответила сразу:

— Дежурный младший сержант Белоусов слушает.

— Белоусов?.. Говорит старший политрук Самохин. Скажите, кто ко мне приходил?

Андрей, затаив дыхание, вслушивался в неторопливый, обстоятельный доклад Белоусова.

— Товарищ старший политрук, разрешите доложить! Приходила к вам девушка в военной форме. Сказала, что еще раз придет, когда вы вернетесь. Я ей посоветовал в тринадцать сорок пять, потому что в четырнадцать совещание. Она сказала...

— Послушайте, Белоусов. Как ее зовут, какая из себя? Сколько ей на вид? Была ли с ней девочка лет пяти? Девочку зовут Лена!

— Товарищ старший политрук, — так же обстоятельно ответил Белоусов. — Самой ей на вид... Молодая она. Чернявенькая... симпатичная. А девочки не было. Точно не было...

Андрей напряженно вслушивался в далекий глуховатый голос Белоусова, надеясь на чудо, но никакого чуда не произошло. Приходила к нему не Вера с Леной. А кто? Может быть, кто-то привез известие о семье или что-нибудь случилось с Леной, и Вера приехала одна?

Андрея вновь обварило жаром, но он тут же вспомнил: «Чернявенькая... А Вера белокурая...».

Глянул на часы. До возвращения в комендатуру оставалось долгих сорок минут.

Всю обратную дорогу полковник Артамонов, обычно не одобрявший быструю езду, ежеминутно торопил своего шофера.

Повеселевший Гиви Гиргидава на каждую его реплику удовлетворенно отвечал: «Харашо, товарищ полковник!», «Сделаем, товарищ полковник!». Он так нажимал на всю железку, что Самохину, терявшемуся в догадках, что там за девушка к нему пришла, большей скорости не приходилось и желать.

Пофыркивая на спусках, завывая мотором на подъемах, «эмка» с жестким шорохом шин летела все вперед и вперед по дороге, стрелявшей из-под колес камнями и мелкой щебенкой, встречные машины, едва возникнув впереди, проносились мимо с коротким, как испуганный вопль, всплеском шума.

Офицеры комендатуры во главе с начальником отряда торопились вовремя вернуться, чтобы еще раз все проверить перед приездом на Дауган сразу двух генералов — начальника войск и командира переброшенной в этот район дивизии Красной Армии. Торопился и Андрей Самохин, на что была у него еще одна причина. В кармане лежал заготовленный рапорт, который он решил вручить полковнику Артамонову, как только они вернутся в расположение комендатуры, чтобы тот мог тут же передать рапорт генералу Емельянову. Неизвестно еще, как отнесется к этому рапорту генерал, может быть, и разговаривать не захочет... Но все-таки, кто мог приехать?..

Еще издали, когда только подъезжали к комендатуре, Андрей рассмотрел у ворот тонкую девичью фигурку в военной форме. Ему показалось что-то знакомое в ее легкой стати, но кто из его знакомых мог оказаться здесь, когда все те, кого он знал, остались за морем на далеком западе?

Заметили гостью, вышедшую за ворота встречать машину, и полковник, и капитан Ястребилов.

Авенир Аркадьевич наклонился вперед к полковнику, тронул мизинцем каштановые усики, с расстановкой произнес:

— А вот и наша очаровательная незнакомка. Кажется, Андрей Петрович, узнаешь, кто тебя ждет?

Да, Самохин узнал, кто его ждет. От неожиданности он почувствовал, как тесно стало в груди, но глаза не обманывали: навстречу им нерешительно вышла Марийка. Вот она остановилась, всматриваясь в приближающуюся машину, наклонилась вперед. Увидела! Узнала! Прижала руки к груди, как тогда, когда он уезжал из бакинского госпиталя и на прощанье вручил ей скромный подарок.

— Андрей Петрович!

Не дожидаясь, когда «эмка» остановится, он распахнул дверцу, выскочил из машины.

— Андрей Петрович!

Она подбежала к нему, спрятала на мгновение лицо, прижавшись к его груди, подняла сияющие радостью глаза, смущенно оглянулась на выходивших из машины Ястребилова и полковника Артамонова.

— Я так боялась, что не найду вас!

Андрей хотел спросить: «Да как ты-то здесь очутилась? Госпиталь-то за тысячу километров остался?» Но ничего этого не надо было спрашивать. Ясней ясного, почему и как Марийка здесь. Он уже раздумывал, как объяснить полковнику ее приезд, когда она сама его выручила:

— Они живы, Андрей Петрович! — не отпуская руки Самохина воскликнула она. — Я уверена, это они!.. Только вы уехали, пришло письмо. Хотела послать вслед, но куда, не знаю, думаю, найдет ли оно вас? А тут узнала, что в порту госпиталь эвакуируется с запада, на паром грузится и — через море к вам, в Среднюю Азию, едет. Пошла к нашему начальнику, взяла перевод... Вот и приехала...

Андрей не очень вникал в оправдания Марийки, подумал только: «Зачем она оправдывается, очень хорошо, что приехала». Взял из ее рук сложенный фронтовым треугольником листок бумаги, с обеих сторон залепленный штемпелями. Видно, долго оно странствовало по дорогам войны, пока дошло.

Пытаясь унять дрожь в пальцах, Андрей вскрыл его, прежде всего прочитал подпись: «С фронтовым приветом Ветров». Стараясь погасить горечь разочарования, перевернул листок, стал читать сначала: «Здравствуйте, дорогой товарищ старший политрук! Приезжал я в Большие Хромцы навестить вас, но не успел, вы уже выбыли на новое место. Товарищ старший политрук! Ефрейтор Осинцев с нашей заставы Береговой получил письмо от родных из села Крутьки, Ирклиевского района, Полтавской области. Старики Осинцева знают, что вы были нашим начальником сводного отряда, когда выводили наших ребят из окружения, еще и поддавали немцам жару на станции в Криницах, и когда прорывали фронт. Так вот они передают вам низкий поклон от всего села и сообщают, что какие-то эвакуированные Самохины, молодая женщина и девочка лет пяти, поселились в их деревне. Не ваши ли? Еще раз пишу адрес: Полтавская область, Ирклиевский район, село Крутьки.