Через распахнутые настежь окна усадебного дома доносился звук клавикордов и девичий голос, старательно выводящий строки романса. Где-то в парке по правую руку от подъезда кто-то тихо смеялся, верно, дворовые за работой. Только эти звуки и разрывали тишину в этот летний солнечный полдень. Легкий ветерок пробежался по кронам деревьев, коснулся играючи занавесей в распахнутых окнах, ласково взлохматил волосы на непокрытой голове Андрея. Тот пригладил их рукой, спрыгнув на гравий подъездной площадки, взбежал по ступеням крыльца, без особых раздумий шагнул в распахнувшиеся перед ним двери дома.

— Я бы желал видеть Михаила Львовича, — проговорил он поклонившемуся лакею, и тот тут же шагнул за двери в правое крыло дома, торопясь найти хозяина. Швейцар же принял головной убор Андрея и угодливо склонился перед ним в очередной раз.

Где-то на втором этаже раздался тихий шорох, прямо над их головами, на лестнице, и Андрей обернулся, успел заметить светлое платье и аккуратно причесанную голову Анны прежде, чем она присела за балюстраду, скрылась из вида за одним из высоких вазонов. Дитя, сущее дитя, не мог не улыбнуться Андрей, чувствуя, как снова вспыхивает в душе то самое тепло, что грело его нынче утром.

— Михаил Львович готов принять вас, — привлек его внимание на себя вернувшийся лакей. — Прошу за мной-с.

Андрей снова улыбнулся, уже вверх, балюстраде, за которой, как он знал, пряталась от лишних взглядов Анна, а потом повернулся к лакею и по его знаку смело ступил в анфиладу комнат, что вели к кабинету хозяина дома.

Солнечный летний полдень. Ясное небо без единого даже самого маленького облачка над изумрудным простором парка. Хрупкие девичьи фигурки в летних светлых платьях и аккуратных шляпках из соломки, отличающиеся лишь цветами широких лент, высокие и темные силуэты мужчин через тонкую ткань эшарпа, что повязали ему на глаза.

— Ici! Venez ici! Ici! [210] — манили голоса, высокие и тонкие, грубые и низкие. — Ici!

Андрей замер на миг, а потом пошел в нужную ему сторону, расставив руки в стороны, чтобы сразу поймать шалунью, что вовлекла его в эту детскую забаву, пообещав ускользнуть от зорких глаз мадам Элизы в глубину парка позднее. Он ясно различал ее голос, ее тихий лукавый смех и даже, он готов был поклясться в том, шелест ее платья. Он видел, как она медленно отступает от него, направлял ее в сторону лип и широких кустов сирени, чтобы ей некуда было бежать от него, загонял ее в ловушку.

Хлопнул громко над ухом кто-то из мужчин, скорее всего, господин Павлишин, надеясь отвлечь Андрея от его цели, спасти свою Музу, но он даже не повернулся в его сторону. Мелькнул перед руками самыми женский силуэт, словно пытался сам скользнуть в его руки. Андрей распознал по темному платью Марию, легко обогнул ее, делая вид, что резко поменял направление, а потом снова продолжил путь к своей цели.

— Я вас поймал, — сказал Андрей громко, чтобы слышали остальные, когда в его руках оказался тонкий стан, и тихо добавил для нее одной. — Анни.

— Pas possible?! [211] — раздался резкий ответ с коротким грубым хохотком. Андрей сдернул с глаз эшарп, чтобы взглянуть на нее, удивленный ее возгласом. Под его руками отчего-то была парковая обманка [212] — искусно разрисованная женщина в летнем платье и шляпке, украшенной цветами, с широким бантом под подбородком. Он хотел уж сказать Анне многое, что думает об этом глупом розыгрыше, но ее не было рядом. И в пределах его взгляда тоже не было. Как и остальных. Он был в парке совершенно один…

— Pas possible?! — снова прозвучало едко, чуть ли не в самом ухе, и Андрей проснулся резко, будто кто-то вырвал его из этого ночного морока этим громким возгласом. Но в комнате было тихо, только где-то вдалеке слышался лай собак, спущенных на ночь по периметру усадьбы, и раздавался храп Прошки, спавшего на топчане в соседней гардеробной.

Как Андрей ни вертелся на сбитых от беспокойного сна простынях, как ни пытался снова закрыть глаза и заснуть, ночной покой к нему так и не вернулся. Быть может, это было из-за духоты, стоявшей в последние ночи, или из-за неясного беспокойства, что вдруг вспыхнуло в душе отголоском этого странного сна. Спустя время ему пришлось оставить бесплодные попытки, подняться с постели, отдаваясь на милость своей нежданной гостьи — бессонницы. Андрей не стал будить Прошку, а сам плотно набил табаком трубку и медленно раскурил, наслаждаясь ароматом отменного товара английской лавки на Кузнецком мосту, встал у распахнутого в сад окна, с удовольствием подставляя обнаженные плечи ночной прохладе.

Андрей и сам бы не сумел объяснить себе причины того странного беспокойства, что ныне сдавило слегка сердце, тревожило голову. Причин для того ведь не было никаких. Визит к Михаилу Львовичу окончился именно так, как и предполагал Андрей: тот встретил его любезно, молча выслушал его краткую тираду, только кивнул в ответ коротко, прося подождать, пока переговорит с дочерью.

— Простите меня, Андрей Павлович, — сказал Шепелев. — Станете отцом — поймете меня. Прежде чем дать вам ответ, мне надобно переговорить с Анной Михайловной.

Андрея провели в соседнюю библиотеку, плотно затворив двери в кабинет, куда, как он подозревал, тут же кликнули Анну. Он не стал прислушиваться к тому, что творилось ныне в кабинете, хотя и мог, подойдя к открытому окну. Подошел к полкам, взял одну из книг в синем бархатном переплете и только тут вдруг заметил, как дрожат пальцы, перелистывая страницы. Значит, не так хладнокровен, как пытаюсь казаться, усмехнулся Андрей.

Потом распахнул двери в кабинет лакей, склоняя вежливо голову, и Андрей повернулся, взглянул через проем внутрь комнаты, где, не скрывая своей радости, стояла Анна, ухватившись за спинку одного из кресел. Только ее сияющие глаза и видел он, когда шел в кабинет, с трудом заставил себя отвести взгляд от ее лица и посмотреть на улыбающегося Михаила Львовича.

— Я с большим удовольствием имею честь дать вам свое отеческое благословение на союз с моей дочерью, Андрей Павлович, — Шепелев взял руку Анны и вложил ее пальчики в широкую ладонь Оленина, снова широко улыбнулся, когда Андрей тут же поднес их к своим губам. Анна же смущалась, отводила глаза и от радостного отца, и от теперь уже жениха, что смотрел на нее так пристально. Покраснела, когда отец громко крикнул принести в кабинет бутылку шампанского и бокалы, сетуя, что Петр Михайлович уехал в Гжатск по делам, стал поздравлять их чересчур шумно по ее мнению.

А затем вдруг Анна нахмурилась, когда Андрей, отвечая на вопрос Шепелева о предполагаемой дате венчания, заявил категорично:

— На Рождество, полагаю, не позже.

— O, non! — запальчиво возразила она. Две тонкие полоски недовольства пролегли на ее лобике между изгибами тонких бровей. — Нет, папенька, только не Рождество! Не зима!

Михаил Львович взглянул растерянно на Андрея, умоляя своим взором уступить невесте, тому пришлось перенести дату.

— Тогда на Красную Горку, согласно обычаям.

— О нет, — покачала снова головой Анна, а потом резко поднялась с кресла по соседству с Андреем, подошла к отцу и положила ладони тому на плечи. — Я желала бы летнее венчание, когда сама природа в праздничном уборе, когда нет слякоти и бездорожья. На день моего рождения, pas vrai, papa [213])?

— О том просить надо не меня, душа моя, — уклончиво ответил Михаил Львович, взглядом прося снова Андрея согласиться с его дочерью. — Андрея Павловича проси о том.

— Andre? — Анна резко распрямила спину, встала за спинкой кресла отца, словно проглотив кочергу. Он видел, как отчаянно она желает, чтобы он и в этот раз уступил ей. И он уступил: желает летнее венчание — пусть будет лето. Михаил Львович, словно почувствовав его недовольство, быстро заговорил о приготовлениях к свадьбе, о подготовке бумаг, о назначении встречи с поверенными. И о вечере, что надо бы дать в честь помолвки.