— Это она? — тихо спросил Александр, и Андрей кивнул коротко. Кузаков удивился той перемене, что произошла с его собеседником вмиг. Будто только одно воспоминание о той разгладило все хмурые морщинки, убрало все следы грусти, засияло мягким светом в глазах.
— Она, mon ami. Il ne pouvait en être autrement! [632], - а потом добавил, удивляясь собственной откровенности, ведь обычно он редко открывал душу даже Александру. — Я с ней живу. Не проживаю жизнь, а именно — живу. Душой живу. Только подле нее… А она… Я ей нужен. Нужен, понимаешь, heureusement pour moi [633]? Это ли не должная основа для счастливого брака? Когда вы нужны друг другу…
— Allons! Bon chance, mon cher ami! [634] — И Кузаков поднял бокал, салютуя другу, от души желая ему этого счастья, которого тот заслужил. Они оба выпили все до последней капли, как положено при тосте, а потом Андрей вдруг размахнулся и бросил бокал, разбивая стекло вдребезги о мраморную облицовку камина.
— На примету! — и рассмеялся, когда Александр последовал его примеру, но дрогнула его рука, и тот промахнулся. Бокал попал в шелк обивки стенной, соскользнул по ней легко и упал на пол с глухим стуком.
— Вот ведь везучий ты! — шутливо прошипел Кузаков, снова пытаясь ухватить ладонью за шею уходящего от его руки хохочущего в голос Андрея. — Везде тебе удача, плут ты эдакий!
Андрей отчего-то вспомнил эти слова, когда все же решил выполнить просьбу матери и навестить тех знакомых, кто еще был в то время в Москве, не отбыл в загородные имения, чтобы провести жаркие дни на природе, а не душном и пыльном городе. Заодно решился заглянуть и на Поварскую, в дом, где мог найти, по уверениям его дворецкого, Веру Александровну. Та действительно была в Москве и спешно готовилась к предстоящему отъезду в Милорадово, довольная донельзя предстоящей поездкой. Оттого и Андрея приняла радушно, протянула обе руки для целования, а потом сама расцеловала его в обе щеки и лоб.
— О, я даже не ожидала, что вы в городе, Андрей Павлович! — сказала она, распорядившись о прохладительных напитках. — А мы вот с Катериной все в хлопотах. И к визиту в Милорадово готовимся, и в имение собираем подводы. На лето-то кто остается в Москве? Натали уже в деревне, уже воздухом чистым дышит. А мы все тут — в пыли… под шум городской…
Они еще недолго побеседовали о здравии Алевтины Афанасьевны, об общих знакомых, о предстоящих гуляниях в Милорадово. А потом, когда Андрей совсем не ожидал, она задала вопрос. Вопрос, который потянул за собой совсем не те нити.
— Я удивлена была, проведав, что его сиятельство Адам Романович не был зван в Милорадово, — и пояснила, заметив деланную неосведомленность Андрея об этой персоне. — Князь Чаговский-Вольный. Madam votre maman желала бы видеть его, я точно помню о том, она писала ко мне.
— Удивительно слышать это, — заметил Андрей. — Ведь, насколько мне известно, Алевтина Афанасьевна не имела возможности знать князя. Равно как и я. А было бы странным, согласитесь, мадам, приглашать в собственный дом персону, с коей не имел чести быть знакомым.
— Но уместно ли… fiancée… по обыкновению, les futurs époux [635] бывают вместе в свете, — Вера Александровна двигалась буквально вслепую ныне, проверяя свою догадку, ударившую наотмашь, как ударил солнечный луч блеском в одном из крупных аметистов в перстне Андрея. И поняла, что невольно попала в цель, когда дернулось веко ее собеседника. Всего короткий миг, но она заметила это. Знать, права была в своих подозрениях. Анна сызнова вернула себе потерянное…
В передней стукнула дверь, а потом колокольчиком разнесся по комнатам, близким к ней, звонкий смех Катиш с таким воодушевлением занимавшейся ныне своими нарядами и уборами. Словно ее дочь проснулась от того странного сна, в который впадала, когда рядом не было этого светловолосого мужчины. С того самого лета как в пропасть свалилась в эту любовь с головой, не обращая внимания ни на кого из тех, кто был представлен ей матерью и сестрой. Ей уже миновало двадцать зим и лет. Скоро совершеннолетие, а ума не довольно понять, что никогда ей получить желаемого — сердце и душу того, о ком так часто молилась за прошедшие три года.
— В монастырь уйду! — грозилась в редкие истерики, когда мать просила образумиться и забыть о том, по кому так болело сердце ее прежде такой тихой и смирной дочери. — Плат черницы на голову, коли не будет венца подле него! В монастырь!
И Вера Александровна утешала бьющуюся в истерике дочь, качая в своих руках, как когда-то в прежние годы ее малолетства. Целовала в ее спутанные волосы и молила про себя Бога, чтобы тот помог ей разрешить эту ситуацию, которая ныне казалась ей безвыходной.
А потом пришло послание с приглашением провести несколько дней в Милорадово. Гуляния, музыкальные вечера и большой бал. И Катиш просветлела лицом, радуясь этой возможности побыть рядом с тем, кого по-прежнему видела только возле себя в церкви…
— Разве ж было оглашение? — поднялась бровь на лице Андрея, показывая его равнодушное недоумение тому, что услышал. Но Вера Александровна готова была поклясться, что за этим равнодушием, где-то в глубине души, уже вовсю полыхает огонь. Злость, ревность, отчаянье. Смертельно ядовитый клубок, разъедающий душу.
— О, я думала, уже известно обо всем в уезде, — смутилась Вера Александровна нарочно. — Аннет же так расположена к его сиятельству. Только слепой не поймет очевидного.
— Разве было оглашение? — снова повторил Андрей холодно, и она даже испугалась блеска его глаз. В дверях первой комнаты анфилады уже показалась Катиш. Вера Александровна ясно видела ее со своего места в кресле. Ее лицо так и светилось от радости, что он приехал с визитом к ним в дом. Знала бы она, что Андрей приехал сюда, скорее всего, за благословением на брак с другой, не с Катиш!
Всего мгновение, пока Вера Александровна смотрела на счастливо улыбающуюся дочь, перед ней мысленно качались весы. Одна чаша — возможное счастье дочери с человеком, которого та любила. И Вера Александровна знала, что стань Андрей супругом ее дочери честь и совесть никогда бы не позволили ему принести дочери разочарования в этом браке. Это был бы идеальный брак их среды — полный уважения и понимания, пусть и лишенный эмоций.
С другой стороны — Аннет, маленькая проказница Анечка, дочь ее кровной сестры. Сама отказавшаяся от своего жениха, от своего возможного счастья. И князь. Царь в своих многочисленных имениях Малороссии. Достойная партия для любой девицы на выданье, не говоря уже о той, чья репутация уже не так кристально чиста, как ранее, той, кто в замужество придет в одной рубахе [636]. Жаль, что не Катиш привлекла Адама Романовича… но уж что сложилось!
— Я понимаю, как вам не по душе ныне слышать это, — губы даже чуть дрогнули, когда Вера Александровна раздвинула их в сочувствующую улыбку. — Верно, очарование Аннетт сызнова сыграло роль… Уже готова венчальная грамота, Андрей Павлович. Что тут про оглашение говорить? Я полагала, вы знаете о том. Надобно быть слепым, чтобы…
— Не будет ли Анна Михайловна удивлена, когда я принесу ей свои поздравления в связи с предстоящим замужеством? — она видела, что он не верит. Читала в его глазах. Еще был шанс все поворотить вспять, сказать, что грамота-то готова, да только согласия Анны никто и спрашивал — деньги и связи решают многое. Да ведь сама Анна так была расположена к князю! Так смела в отношении его! Приняла его как жениха, позволив надеяться…
— Неужели вы думаете, что я могу…? Без позволения собственной племянницы? — возмущенно воскликнула Вера Александровна и тут же подала знак Андрею замолчать, не говорить ни слова на эту тему в присутствии Катиш, шагнувшей через порог комнаты. Надежды, что он будет молчать при ее дочери, оправдались. Она боялась, что придется при себе держать Катиш долго, полагая, что Андрей непременно захочет довести тот разговор до конца, но на ее удивление, спустя четверть часа тот засобирался, ссылаясь, что предстоит долгая дорога в имение. Что ж, тем лучше! Дело уже было сделано. Второго обмана Оленин не простит определенно Анне. Недаром в его глазах угадывалась решимость. Словно он уже знал, как поступит в дальнейшем, зная то, что открылось ныне. Прости меня, моя девочка, но так уж сошлось…
